Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - Андрей Жуков

В ответ на запрос китайского коменданта: «Что за русские войска подошли к городу», Унгерн приказал доложить, что отрядом командует генерал-лейтенант Унгерн, монархист, который дерется со всеми социалистами, к какой бы национальности они ни принадлежали. Барон сообщал, что он движется на Троицкосавск и вынужден зайти в Ургу по причине отсутствия других дорог, ведущих в этом направлении. По пути он предполагал бы сделать в городе кратковременную остановку для пополнения запасов и отдыха своим людям — разумеется, за должное вознаграждение. В ответе Унгерна, безусловно, содержался определенный вызов китайцам — в том месте, когда барон говорил, что «дерется со всеми социалистами», — войска «гаминов», стоявшие в Урге, поддерживали революционную партию Гоминьдан. Однако, подчеркнем еще раз, воевать с китайцами, пусть даже и «социалистическими», Унгерн совсем не собирался.

Отряд Унгерна разместился в лагере, примерно в 30 км к востоку от города. Осень перевалила уже за половину, и резкая сырость и холод пробивались под легкие дождевики и подержанные английские шинели, в которых унгерновцы были тогда обмундированы. Прошла целая неделя в ожидании ответа от начальника гарнизона, но вместо ожидаемого пропуска в город через монголов пришли известия о том, что китайцы спешно готовятся к обороне и начали репрессии в Урге против «белых русских», подозревая их в пособничестве барону. Подобные слухи вывели и без того нервничавшего Унгерна из равновесия, и он отдал приказ штурмовать город. Важный свидетель, H.H. Князев, находившийся при бароне во время боев за Ургу, утверждает:«… Предпринимаемая операция ни в какой еще степени не была подготовлена: местность изведана лишь в самых общих чертах и почти не имелось данных о противнике. А между тем, как это впоследствии выяснилось, ургинский гарнизон состоял из двух бригад пехоты и двух-трех конных полков, изобильно снабженных пушками и пулеметами».

Атака Урги в данных обстоятельствах действительно представлялась авантюрой, отчаянным шагом — она могла удаться еще неделю назад, когда китайцы не были готовы к обороне. Но у Унгерна не было времени ждать — его легко обмундированная армия должна была выйти к Троицкосавску до наступления забайкальских морозов. Два первых дня боев за Ургу — 26 и 27 октября 1920 года — наполнены путаницей и неразберихой. Как это бывало весьма часто, генерал Унгерн лично отправился на разведку, причем в одиночестве, и… пропал. Предоставим слово очевидцу событий H.H. Князеву: «В продолжении тех нескольких часов, которые протекли с момента исчезновения барона до начала рассвета, командиры сотен, что называется, «самоопределились», то есть каждый из них занял какую-либо позицию с намерением, как тогда ночью казалось, образовать общий фронт. На деле же получилась иная и совершенно грустная картина: в темноте сотни разбрелись по сопкам, утратив всякую связь между собой. Никто не знал, где находится барон и какие должны последовать от него распоряжения. Поэтому ни один из начальников частей не решился проявить собственную инициативу.

Унгерн же в это время носился на скакуне по неведомым ему окрестностям, разыскивая сначала китайцев, затем генерала Резухина и, наконец, свой отряд. Спустившись с сопки, на которой он поставил батарею, барон вскоре подъехал к стене Маймачена (предместье Урги, населенное преимущественно китайцами. — А. Ж.).… Он добрался до какого-то проезда и через это отверстие в стене проник внутрь города. У одного из домов его окликнул часовой. Барон вихрем налетел на гамина, сбил его с ног ударом своего ташура и ускакал. Из Маймачена Унгерн отправился на розыски генерала Резухина, но в темноте потерял ориентировку и заблудился».

Наступление было фактически провалено: в результате тяжелого боя унгерновцы потерпели поражение. В комендантском взводе H.H. Князева были ранены все офицеры. Но самое худшее состояло в том, что были потеряны два орудия — 1/3 всей артиллерии отряда. «Барон был явно огорчен, — пишет H.H. Князев. — Несколько раз в раздумье он повторил заданный самому себе вопрос: «Из чего же мы будем стрелять?» После боя Унгерн чрезвычайно опасался, что китайцы выйдут из города и разовьют преследование его отряда, потому решил отвести свои войска на 15 км от города. Раненые были отправлены на заимки русских колонистов, находившихся на значительном отдалении от Урги. Однако китайцы были далеки от преследования — они даже не решились вести разведку вокруг города.

Второе наступление на Ургу, начавшееся 2 ноября, закончилось еще большей неудачей. Хотя поначалу успех сопутствовал войскам барона, но сказалось громадное численное превосходство китайцев. Людских резервов, необходимых для удара на главном направлении не осталось, закончились патроны, замерзли пулеметы системы «Максим» («Кольты» работали безотказно) — китайцы бросили в контратаку свежий батальон и унгерновцы начали отходить. Самыми страшными для и так весьма немногочисленных войск барона оказались потери. Только убитыми отряд потерял свыше 100 человек. Не менее 200 было ранено и еще более того — обморожено. Особенно чувствительными были потери в офицерском составе — H.H. Князев называет цифру в 40 % убитыми от общего числа офицеров. «На ургинских сопках, — пишет он, — остались лучшие боевые офицеры, участники Германской войны». Трагические последствия этих октябрьско-ноябрьских неудачных боев под Ургой еще скажутся гораздо позже. Точно так же, как потери русской гвардии, полегшей на полях Восточной Пруссии и Галиции в 1914/15 годах, оказались невосполнимыми, так и потери кадровых офицеров в боях под Ургой не смогут позже возместить никакие мобилизации.

По словам H.H. Князева, неудача, «почти катастрофа», под Ургой оставила в Унгерне «след более глубокий, чем у кого-либо из подчиненных. С этого времени начинает прогрессировать его повышенная раздражительность». Тому действительно были серьезные причины: из России приходили совсем неутешительные сведения. 21 октября 1920 года красные заняли Читу, путь в Россию оказывался закрытым для Унгерна. Семенов не мог оказать ему никакой поддержки — отныне он сам зависел от очень многих, в том числе и от китайцев. Наступление холодов только еще более осложняло ситуацию.

В маленьком лагере барона сложилась тяжелейшая обстановка. Запасы, вывезенные унгерновцами из Забайкалья, закончились. Требовалось перестроить систему довольствия по монгольскому образцу — то есть перейти исключительно на мясную пищу. Муки и, соответственно, хлеба найти было совершенно невозможно. Питание исключительно мясом, без хлеба, каких-либо мучных изделий, совершенно непривычно для русского человека. Офицеры и солдаты Азиатской дивизии постоянно испытывали чувство голода: «… съешь, бывало, 3–4 фунта (мяса. — А. Ж.), а через два часа снова голоден», — вспоминал H.H. Князев, прошедший через страшную зиму 1920/21 годов. Русские, татары, буряты и японцы получали по 4 фунта мяса в день — если не выдавалась мука для лепешек, и по 2,5 фунта — если интендантству удавалось раздобыть муки. Монголам же, состоявшим на службе у барона, ежедневно выдавалось по 7 фунтов мяса — с другими предметами питания монголы были почти незнакомы, а мясо, по словам очевидца, поглощали «в ужасающем количестве». Помимо прочего, истощение зерна в интендантстве дивизии очень скоро отразилось и на конском составе — лошадям, выведенным из Забайкалья, не подходила монгольская система фуражного довольствия. Забайкальских лошадей требовалось заменить монгольскими конями, которые обходятся без овса, а питаются исключительно подножным кормом…