Моя жизнь - Ингрид Бергман

Кей Браун тоже была участницей этих событий. В то время она работала в нью-йоркском отделе студии «МКА . Ингрид была ее клиенткой, и Кей несла за нее личную ответственность. «Я попала в самый водоворот. На мой взгляд, это была чистейшей пробы итальянская мелодрама, — рассказывает она. — Помню, раздался телефонный звонок. Это был Лью Уоссерман, глава «МКА» в Голливуде.

— Упаковывай чемоданы, — сказал он.

— Зачем? Куда? Я никуда не собираюсь ехать.

— Остров Стромболи. Похоже, твоя девушка собирается свернуть себе шею. Она слишком много болтает. Она никак не может остановиться.

И вот я полетела в Италию, там села на ночной пароход. До Стромболи шло только небольшое рыболовецкое суденышко. В норковом манто, в туфлях на высоких каблуках, я прибыла туда в шесть часов утра. Казалось, будто я попала на край света. Рыбачье судно ныряло вверх-вниз, рядом то и дело исчезала в волнах лодка, на которую мы должны были пересесть, а другая, еще меньше, должна была доставить нас до берега. Не было ни трапа, ни лестницы, по которой я могла бы спуститься, поэтому мне пришлось съезжать вниз по холщовому спуску для рыбы, прямо в манто и прочем. Затем меня посадили в лодку, и мы направились к берегу, где один из рыбаков, перекинув меня через плечо, как мешок с углем, прошел метра полтора до берега. Там, протягивая мне руки, стоял Роберто, говоря: «Доброе утро, мисс Браун». Я шла по берегу, как миссионер, приехавший обращать туземцев в христианскую веру.

То, что я увидела, показалось мне сумасшествием и настоящим бедствием. Когда мы встретились с Ингрид, это был совсем не тот человек, которого я знала раньше. Она никого не хотела видеть, в том числе и меня... В тот момент я как-то не осознавала тот факт, что «РКО» и «МКА», представлявшие фактически всю Америку, стали врагами Роберто, а следовательно, и Ингрид. Я разрывалась на части. Я знала, что Ингрид имела право делать то, что она считает нужным. Если бы она вздумала жить на Соломоновых островах с вождем людоедов, я бы все равно любила ее, стояла бы за нее и работала для нее. Но это вовсе не значило, что я ее во всем оправдывала. Наши разговоры были совершенно бесполезны. Я говорила: «Ингрид, ты теряешь своего мужа, дочь, карьеру — вообще все». На что Ингрид кратко отвечала: «Да, знаю». У нее был потерянный, измученный вид.

Мне не удалось сделать ничего путного. Через несколько дней я вернулась в Рим. А затем отправилась в Мессину, где должна была произойти встреча Ингрид и Петера. Выглядело все это несколько театрально. Был праздник 1 Мая, площадь была заполнена итальянскими коммунистами, а я только что приехала из Америки, где Маккарти пугал всех угрозой коммунизма. Я, кстати, сама думала, что у них растут рога на голове.

в нашем отеле все было организовано итальянцами — Роберто и его окружением. С момента прибытия Ингрид в Италию его друзья были подавлены прессой и, я думаю, считали сумасшествием наш приезд на Сицилию. Поэтому все происходило в обстановке полной секретности. Дальними закоулками меня провели во двор отеля, мы попетляли по каким-то коридорам, потом мой сопровождающий постучал в дверь, и в этот момент я подумала: «Боже, что я здесь делаю? У меня двое детей, я живу в Нью-Йорке. Зачем, для чего я здесь?» Дверь открылась, на пороге стояла Ингрид — я вернулась в сценарий. Моя миссия заключалась в том, чтобы тайком провести Петера в номер Ингрид, что я и сделала, вернувшись затем в свою собственную комнату. Естественно, я ничего не знала о той ссоре, которая началась по моей вине, хотя мне было слышно, как гудел всю ночь этот проклятый автомобиль».

Роберто не раз, размахивая револьвером, предупреждал меня, что, если я оставлю его, он покончит с собой. Он был одержим и другой идеей о конце жизни: смерть в автомобиле. Он врезается в дерево и разбивается. Самое ужасное, что это не было пустой угрозой. С Роберто никогда нельзя было знать, что он сделает в следующий момент. Если он добивался чего-то, у него появлялась невероятная сила, энергия. Ничто не могло остановить его. Он ни на секунду не задерживался, чтобы сказать: «Я устал» — или засомневаться: «Стоит ли это делать?» Он просто шел и шел вперед, пока не достигал результата. Так происходило и во время съемок. Если он говорил: «Мне нужна такая сцена», то такая и получалась.

Временами он мог впадать в бешенство, пугавшее меня, по-настоящему пугавшее. Но эта ярость исчезала так же быстро, как и появлялась. В хорошем настроении он был нежен и ласков, как ягненок. Когда все шло именно так, как он хотел, когда он получал то, что хотел, он был просто очарователен. Помню, как однажды я спросила его: «Как мне понять итальянский характер? На улице они выскакивают из автомобилей, орут, кричат, все это выглядит так, будто они собираются убить один другого. А потом садятся в свои машины и разъезжаются как ни в чем не бывало. Меня это ужасно пугает, ведь я воспринимаю все это серьезно».

Позднее, в Риме, я как-то зашла на кухню, откуда доносился страшный шум, и увидела повариху и служанку с ножами, нацеленными друг на друга. Я чуть не упала в обморок. Мне и в голову не пришло, что это было стилем, нормой итальянской жизни, что им необходимо взбадривать себя таким образом — шумом, криками, — что в этом проявляется их страсть к театральным жестам, драме, трагедии. Я страдала понапрасну, ведь для итальянцев все это в порядке вещей.

Однажды, когда Роберто был в хорошем расположении духа, я сказала ему: «Знаешь, ты меня очень пугаешь, когда приходишь в ярость». Он ответил: «Тебе нужно в этот момент просто помочь мне. Ты думаешь, мне самому это нравится?» «Что же мне нужно сделать?» — спросила я. «Только обнять меня, — сказал он. — Обнять и крепко держать, чтобы я мог почувствовать твое тепло и любовь». «Хорошо, — сказала я. — Я попробую».

В следующий раз, когда произошел очередной из его взрывов, я подбежала к нему, взяла за руки, начала что-то говорить... И вдруг — бам! Он отбросил меня к стене так, что я чуть не разбилась. «Ну, — подумала я. — Тут уж я ничем не могу помочь. Приблизиться к нему — уже риск для жизни».

Той ночью в Мессине Роберто тщательно продумал план действий. Он был уверен, что Петер будет уговаривать меня уехать с ним или просто попытается похитить меня. Он знал, что в отеле три входа. Поэтому у каждого входа он поставил своего человека и потом на машине медленными кругами объезжал дом, будучи готовым к погоне, если вдруг мы попытаемся уехать. Мы с Петером находились в номере. Роберто кружил за окном, и через каждые полминуты раздавалось «вруум-вруум-вруум». А я только повторяла: «Вот он опять едет... вот опять!» Он ездил всю ночь, час за часом, а я сидела у окна, смотрела вниз и слушала, что говорил Петер. Это был кошмар.