Секрет Жермены - Луи Буссенар

И в то же время она очень испугалась его возбужденного состояния. Что он ее побьет, этого она не боялась. Разве она не была его собственностью, его вещью, так сильно любя его? Разве он не имел над ней права жизни и смерти? Да. Ее смерти, но ведь надо, чтобы эта гибель спасла его, обеспечила бы ему счастье! А если он ее изувечит и она станет ни на что не годной? Кто тогда будет за ним ухаживать до последнего своего вздоха?..

Жермена была с ним одна. Берта ушла искать работы. Мария — в прачечную, Бобино помогал в кожевенной мастерской за небольшую плату хозяину Матиса, прежде чем пойти на свою смену в наборном цехе.

Итак, они оставались вдвоем. Казалось, ничто не предвещало вспышки. Но без всякой видимой причины или повода, несчастный помешанный бросился к Жермене — то ли чтобы ударить, то ли задушить. Он крикнул бессмысленно и страшно:

— Я хочу уйти!

— Вы не уйдете, — твердо ответила Жермена.

Лицо Мишеля перекосилось, глаза налились кровью, он кричал:

— С дороги! Дай пройти!

Жермена продолжала стоять перед дверью. Тогда он сдавил ее руку своими пальцами атлета. Жермена застонала от боли.

Эта жалоба не только не отрезвила безумца, а, наоборот, еще сильнее распалила. Он закричал совершенно вне себя:

— Ее надо убить, раз она не подчиняется! Я ее задушу!.. Задушу!

Огромные кисти мужских рук охватили ее горло.

Жермена, почти потеряв сознание, спустилась на колени, не подумав или не захотев звать на помощь.

Но раздался стук в дверь, и родной голос позвал:

— Жермена, открой! Что с тобой, Жермена?

Мишель тоже узнал голос Марии, и тотчас возбуждение утихло. Он отпустил Жермену и открыл дверь, уже не помня, что произошло.

Мария уронила тюк с бельем, увидав Жермену, лежавшую на полу еле дыша, не в состоянии вымолвить слова.

Заметив, что дверь открыта, Мишель кинулся бежать, но Мария его удержала:

— Куда вы, Мишель? Останьтесь, я так хочу.

И князь безропотно покорился девочке.

— Что я такое натворил? Жермена, скажите!.. Я ничего не помню… простите меня!..

— Господи, да что же случилось? — спрашивала Мария.

— Ничего, дорогая моя, решительно ничего, — сказала Жермена, тяжело дыша, но не желая тревожить сестру. И чтобы та не задавала новых вопросов, заговорила сама: — А почему ты так скоро пришла? Я не в упрек тебе, а потому что, боюсь, тебе стало дурно, ты слишком много и не по своим силам трудишься.

Марию знобило, она слегка покашливала. Присев на стул, девушка сказала сестре:

— Да, я что-то неважно себя чувствую, мне холодно и болит в боку.

Она показала на правую сторону груди, закашлялась, поднесла платок к губам. Жермена увидала на ткани пятно розоватого цвета. Это очень встревожило, она вспомнила: такие же следы оставались на платках покойного отца, умершего от воспаления легких, его тоже знобило, и он тоже чувствовал боль в груди.

Жермена обняла сестру, ласково шепча:

— Маленькая моя… моя дорогая девочка…

— Знаешь, когда из-за двери я услышала крики Мишеля, я страшно испугалась и опрометью бросилась вверх по лестнице, совсем задохнулась. Может, все от этого? — отвечала младшая, успокаивая сестру.

Жермена взяла ее как ребенка на руки, отнесла в спальню, уложила в постель.

— Мишель! Не оставляйте меня одну! — просила Мария.

— Нет, девочка, я тебя не оставлю, — отвечал тот ласково.

— Обещайте, что вы никуда не уйдете… будете все время около меня.

— Обещаю, — сказал Березов, приступ безумия у него прошел, он успокоился с того момента, как перестал соприкасаться с Жерменой.

— Надо позвать доктора, — сказала Жермена, заметив, что от озноба Мария все еще стучит зубами, не согревшись под одеялом.

— Но у нас нет денег, а визит доктора стоит дорого, — сказала сестренка. — Да ты не беспокойся, мне сейчас станет лучше.

Вернулась Берта, совершенно измученная беготней; Жермена в двух словах рассказала ей, что с сестрой.

— Она, наверное, простудилась, когда мы с ней оказались под дождем и основательно промокли.

Жермена отвела Берту в сторону и показала пятна на платке Марии, тихонько сказав:

— Помнишь… когда заболел наш отец. Я боюсь, Берта, давай скорее за врачом.

Берта кинулась со всех ног и через полчаса вернулась уже не одна.

— Сестра, я застала господина доктора Сенара дома, и он любезно согласился… — сказала Берта.

— Благодарю вас от глубины моего сердца, господин доктор, — сказала Жермена.

— Не за что благодарить, лекарь должен идти к больному, это его святая обязанность.

Жермена хотела предупредить, что они сидят совсем без денег, но постыдилась. Ей было необходимо знать, что с Марией, и она, преодолевая стыд, решила извиниться и сказать, что расплатятся позднее. Девушка подумала: у этого человека такое доброе лицо, и, вероятно, он подождет, пока мы немного соберемся с деньгами.

Внимательно осмотрев девочку, доктор покачал головой и сделал знак Жермене, чтобы та вышла с ним в другую комнату.

— Это ваша сестра, мадам? — спросил он, приняв Мишеля за мужа Жермены.

— Да, месье. Что, она серьезно больна?

— Девушка переживает пору созревания… за ней нужен хороший уход.

— Господин доктор, в необходимом уходе недостатка не будет!

— Я настаиваю на этом потому, что она серьезно больна. Я обязан предупредить вас.

Жермена прошептала:

— О Господи! Мало нам еще было несчастий!

Врач продолжал:

— Вот рецепт, по нему надо заказать лекарство сейчас же. Я приду к вам завтра утром, но, если больной станет хуже ночью, бегите за мной не стесняясь.

— Как я вам благодарна, доктор! — с чувством сказала Жермена.

— Подождите благодарить, пока больная не поправится, — сказал врач.

— А чем она больна?

— У нее двустороннее воспаление легких.

— Этого я и боялась! — проговорила сраженная известием Жермена, вспоминая отца, — он страдал этой болезнью долгие месяцы и в конце концов умер от чахотки.

ГЛАВА 18

Доктора Сенара хорошо знали в квартале Гобеленов не только из-за его странностей, но и по причине глубоких знаний и стремления делать добро.

Человека лет сорока — сорока пяти, широкоплечего и очень живого, доктора постоянно видели на улицах днем и ночью, когда он пешком торопился к больным своего квартала. Все знали его большую голову с шапкой всклокоченных волос, прежде белокурых, а теперь наполовину поседевших, его выразительное лицо, освещенное большими голубыми глазами, глубоким и добрым взглядом. Ему все кланялись с выражением симпатии и благодарности. Правда, расплачивались с ним когда могли и как могли.