Секрет Жермены - Луи Буссенар

Сенар был весьма ученым врачом и, без сомнения, мог бы сделаться профессором, но силой обстоятельств оказался бедным и не смог продолжать научные изыскания. Он так и остался обыкновенным лекарем, живущим довольно скудными гонорарами от пациентов.

Время от времени он усаживался за ученье, пополняя знания как прилежный студент, так что многие коллеги единодушно считали его одним из лучших клиницистов Парижа.

Правда, славился наш эскулап[100] еще и безобидной рассеянностью, с ним происходили разные смешные случаи. Однажды видели, как он шел по бульвару Араго с дощечкой, болтавшейся за спиной на тесемке. На этой деревяшке отчетливо читались цифры 92 ф. 50 с. и название магазина, где была куплена одежда. Другой раз он спешил к больному, забыв накинуть на плечи подтяжки, и они свисали до колен.

Чудачеством считали и то, что он никогда не спал на кровати, а, завернувшись с головой в бурнус[101], ложился прямо на пол…

На другое утро доктор Сенар пришел и снова тщательно прослушал Марию. Убедившись, что его предписания исполнялись правильно, он обещал заглянуть и вечером.

Бобино, опасаясь, что у него не хватит денег, чтобы рассчитаться, сказал от имени семейства:

— Господин доктор, конечно, очень любезно с вашей стороны так часто навещать нашу сестричку, но должен вас предупредить, что мы сидим совершенно на мели. Мы, разумеется, со временем оплатим ваши визиты, но два посещения в день, наверное, будет дорого…

Доктор остановил доброго малого, уже запутавшегося в своей речи, сказав:

— Разве я упоминал о гонораре? Здесь моя больная, и я буду к ней приходить так часто, как сочту нужным. Вы что, принимаете меня за торговца здоровьем? Здоровье, милый мой, дается тем, кто не может его купить.

Бобино и все остальные были глубоко тронуты словами и поступком врача, но молодой наборщик все-таки не удержался, чтобы не сказать какую-то подвернувшуюся на язык нехитрую и безобидную шутку. Она заставила доктора улыбнуться, и он сказал:

— Доброе сердце… остроумный… Парижанин, должно быть?

— С улицы Мадам, господин доктор.

— А я с улицы Асса, — ответил доктор, подавая на прощанье руку. — До свидания, и рассчитывайте на меня. За девочкой будем ухаживать как за княгиней!

Доктор ушел, провожаемый благодарностью всей семьи.

— Какой прекрасный человек! Правда, Мишель? — спросил Бобино, гордый симпатией, проявленной к нему доктором. — Еще не перевелись такие в нашем отечестве.

Князь читал рецепт и, не отвечая Бобино, спросил:

— А почему никто не пошел в аптеку?

— Да, надо позаботиться. Аптекарь уже вчера ворчал, когда мы брали лекарство в долг, и сказал, что больше не будет отпускать, пока мы не расплатимся. А у меня, черт возьми, ни сантима, за неделю вперед забрал.

— Выходит, мы правда бедны, — сказал с удивлением Мишель. — Смешно — нет денег!

— Ты находишь это смешным, а я нисколько! Тебя, кажется, удивляет положение, в которое мы попали. А ты помнишь, как разбазарил свое имение?

— Да, правда… возможно… мне утомительно об этом думать. Если бы ты знал, Бобино, насколько я ослаб и одурел после того, как они подвергли меня процедуре…

— Кто они?.. Какой процедуре?

— Не помню…

— Эх ты, бедняга! Так никогда и не узнаем, что это за негодяи, запустившие тебе рака в солонку, — с искренним состраданием, хотя и грубовато выразился Бобино.

— А мне это безразлично, — кротко ответил князь, возбуждение его утихло, когда он увидел, что маленькая подружка больна. — Не меня, а ее надо теперь лечить. Жермена, вы должны ею заняться.

— Да, мой друг, — сказала Жермена, обрадованная тем, что к любимому вернулись рассудок и нормальные человеческие чувства. — Я сама пойду к аптекарю и уговорю отпустить лекарство еще раз в долг.

— Но ведь у меня есть… хороший мех… он стоил больше тысячи… надо его продать… — сказала Берта, вспомнив о единственной в доме ценности.

— Это мысль! Зима прошла, загоню все шмотки, что не по сезону! — воскликнул Бобино.

Берта принесла чемодан и достала из него меховую накидку, в заботах и бедах к ней давно не прикасались. По комнате разлетелась туча моли; шкурки оказались дотла изъеденными.

И эта неожиданно появившаяся надежда рухнула. Бобино выругался, а Берта заплакала.

Мишель, тоже расстроенный, сказал:

— Остается один выход: пойду к кому-нибудь из старых знакомых и попрошу взаймы.

— Твои друзья! Да они ни франка не дадут, а то даже не захотят с тобой разговаривать! Раз ты стал таким же бедняком, как мы, то знай: ты не встретишь у богачей сочувствия, никто не окажет помощи, кроме простых людей.

С этими словами Бобино сбежал вниз и через три четверти часа, торжествуя, вернулся с медикаментами.

— Я заплатил, и у меня еще осталось семь франков от десяти, что одолжил Матис, — сказал он.

В этот день семья — не впервые! — ела только хлеб и пила одну воду.

Тем не менее Бобино, как всегда весело, пошел в цех, где ему предстояло работать с пустым желудком до часу ночи.

На арестантской пище им пришлось прожить четыре дня.

Наконец Берте повезло найти место на фабричке бисерных украшений, где за двенадцать часов нудной и утомительной работы по нанизыванию крохотных шариков она могла получать от десяти до двенадцати су: на эти монетки им всем и предстояло питаться.

Состояние Марии не улучшалось и не ухудшалось, и доктор, навещая девочку дважды в день, все не решался высказаться определенно о ее выздоровлении. Он не терял надежду спасти ребенка, но не мог сказать Жермене с уверенностью, что ее сестренка поправится.

Бедная Жермена!

Бледной, истощенной бессонными ночами и лишениями, жестоко страдающей из-за непонятного недуга князя, ей пришлось мучиться еще и за сестру, что росла на ее руках и была для нее почти как дочь.

Несчастная Жермена! Видно, беспощадной судьбе казалось, что она еще взвалила на девушку недостаточно бед, и она их умножила: страстно любимого человека, за кем Жермена беззаветно ухаживала, стали все чаще и сильнее охватывать приступы безумия. Видя, что Мария не вылечивается, и слыша по временам ее жалобные стоны, Мишель стал воображать, что в этом повинна Жермена. Он обвинял ее в том, что девочка не идет на поправку потому, что старшая сестра возненавидела ее и решила избавиться от младшей!

И Жермена каплю за каплей пила из чаши страдания. Живя рядом с безумным возлюбленным и тяжело больной сестрой, она доходила порой до мыслей о смерти как об избавлении от страданий.

В тот день она маковой росинки в рот не брала, ее лихорадило от усталости и голода, нервы были напряжены до предела. Берта ушла сдавать работу, надеясь получить приблизительно сорок су. Бобино тоже отправился искать, где бы зашибить хоть малую деньгу, а затем на пустой желудок заступать на смену в типографии.