Первый шедевр - Яков Калинин

перевозили контрабанду, другие говорят, что боевиков ИРА. Ночью капитан заблудился в жутком шторме, пока не напоролся на камни у подножья скалы. Команда, или боевики ИРА в другой интерпретации, спали в трюме и моментально захлебнулись. Капитану зажало ногу в смятой скалой рубке, но он смог избежать участи остальных погибших благодаря воздушному карману. Рассказывали, как он днями напролет мучился от боли, ел принесенных приливом морских гадов и молил о помощи, а потом – о легкой смерти. Каждый день он рвал глотку, пытаясь докричаться до людей, но эта скала была всегда безлюдной – просто кусок огромного камня, покрытый мхом и водорослями. Дни шли, силы его покидали, пока он не обезумел от голода, одиночества и соленой воды. Он стал есть собственное тело, чтобы хоть как-то утолить свой неимоверный голод и жажду. Когда его все же нашли, он сгрыз мясо с плечей и рук практически до костей…

Соленый ветер обдувал запекшиеся ссадины на костяшках рук и разбитую губу – награду от Рори Маккормика и его двинутых друзей, встретившихся за школой. Корабль внизу раскрылся ржавчиной с наростами моллюсков и водорослей, обнажая обезображенные ржавчиной внутренности. С давно разбитой приборной панелью, захваченной морской плесенью, махровой раковой опухолью распространившейся по полу, стенам и потолкам. Корабль безмолвно вопил безумием разбитых иллюминаторов, через которые во время прилива мыкались рыбы и угри. Железо давно превратилось в запеченной ржавой кровью слоеное тесто, с витиеватыми паразитами между слоев, извивающимися под сильным ветром. Судно было похоже на месяцами барахтающийся в морской воде труп с раздувшимся животом, покрытым прожорливыми обитателями прибрежных вод, с пустыми фиолетовыми глазницами, содержимое которых давно съели раки.

Один вид корабля-мертвеца обострял всю боль в теле. Кажется, ветер становился холоднее, проникая в каждую ранку, забираясь под воротник, дрожью терзая мышцы и кости. Будто дух того самого капитана выбирался из железного ржавого чрева распластанного на камнях кита, чтобы украсть немного жизни. Напиться крови. Вкусить плоти своими обкрошившимися гнилыми губами. И лишь прибой, скрывавший в пенистых волнах изуродованное тело мертвеца, приносил с собой теплый ветер, унимал дрожь в онемевших от боли мышцах. Успокаивал, убаюкивал. С прибоем понурое небо освещалось закатным солнцем, в лучах которого наконец-то появлялась жизнь: буревестники и чайки выбирались из скалы и кружили над одинокой фигурой на самом краю скалы. И так до отлива, пока вода вновь не обнажит изможденный труп давно сгнившего корабля.

Дни сменяли друг друга. Вслед за отливами всегда приходили приливы. И ожидание последних было тягуче долгим, тревожным и болезненным. Раны не заживали. Одинокая фигура хранила молчание, даже не пытаясь сменить позу, одеревенев в пустоте непроглядной вечности, где кроме пустой скалы, океана и мертвого корабля больше ничего не осталось.

* * *

– Курица?! Тебе явно череп не жмет! – сокрушался Тим на пассажирском сидении, сзади в клетке действительно ехала курица.

– Я не собираюсь с тобой это обсуждать, – заявил Грегори.

– А стоило бы, ведь я твой основной инвестор! Я и только я своей кровью нарисовал ту картину! Я убедил продать ее этому долбанутому русскому! Без меня ты бы продолжил колякать свои пидаристические картинки…

– Я не буду убивать первого встречного, чтобы написать картину. Это аморально и бесчеловечно.

– Приятно, конечно, ощущать себя не-первым-встречным, но когда ты успел сбрить свои фашистские усишки и заделаться матерью Терезой?

– ЭТО БЫЛА САМООБОРОНА! – вспылил Грег. – Что с тобой, что с тем мужиком в Дептфорде.

– И сейчас ты решил зарезать курицу? Думаешь Омович поведется на душу сраной курицы? Он разглядел МОЮ душу! Потому отвалил столько бабла! Сколько он заплатит за картину с душой курицы?

– Не надо было ему звонить, – с сожалением процедил Грег. – На хрена я тебя вообще послушал!

– Это была самая шикарная идея! Лучшая за последние месяцы! Это то, что наконец-то, заставит тебя пошевелить тем, что ты наивно называешь мозгом!

– Теперь он ждет от меня чего-то неординарного!

– А ты додумался купить курицу! Долбаный полковник Сандерс!

– Нужно хотя бы попробовать, – Грег остановил машину у трехэтажного прямоугольного дома в Бруклине.

Студия располагалась на последнем этаже – это был офис небольшой фирмы по продаже пылесосов, он же был складом. Фирма смогла просуществовать только 9 месяцев и закрылась, освободив помещение с высокими потолками и небольшими окнами, которые, впрочем, пропускали достаточно солнечного света. Он бросил клетку с курицей на длинный стол, покрытый каплями краски. У дальней стены были свалены полдюжины заляпанной бычьей кровью холстов, дожидавшихся белой грунтовки.

В последние дни Грегори проводил здесь все больше времени. От прежних арендаторов остался видавший виды офисный диван в искусственной коже, старенький холодильник и душ в кабинете начальника, представлявший собой стеклянный аквариум. Застилающий половину помещения ковролин Грег распорядился заменить самой простой кафельной плиткой, чтобы было проще убирать краску и не только ее. Месячная аренда этого великолепия обходилась в три тысячи долларов.

Грегори переоделся в халат с маской и небольшой шапочкой, став отдаленно похожим на безумного хирурга: ткань была запачкана засохшей кровью. Курица в клетке, купленная в Чайна-тауне, с интересом наблюдала за преображением. Грег поставил на мольберт небольшой холст, придвинув его поближе к столу. Из дорожной сумки он достал приобретенный в универмаге мясницкий тесак. Тим без интереса наблюдал за подготовкой, явно ожидая провала и готовил подходящий едкий комментарий.

Художник осторожно достал курицу и поставил на стол. Птица особо не понимала своей великой роли и нагадила на столешницу, с вызовом