Первый шедевр - Яков Калинин

Щелк! Картина рухнула куда-то назад, в глубину коридора, отдалившись от Грега. Сам же коридор вытянулся и сузился. За спиной послышался звук перематываемой вручную пленки в металлическом корпусе фотоаппарата. Исходящее от картины тепло тут же сменилось пронизывающим холодом, а стены почти касались плеч.

– Нет, Грегори. Это так, – спокойно продолжал глубокий мужской голос без каких-либо намеков на интонацию. – Ты брошен матерью. Отвергнут собственным отцом. Отвечай!

Щелк.

– Я не плохой человек! – в отчаяньи выкрикнул Грег, и стены сильнее сдавили его плечи. – Мне было одиннадцать лет!

Стены сдавили еще сильнее, тогда Грег, развернувшись боком, побежал к единственному источнику света в абсолютно темном коридоре. Поближе к свету, поближе к теплу. Щелк. Щелк. Щелк. Когда он уже видел бликующие внутренним светом капельки крови на холсте, коридор поменял горизонтальную плоскость на вертикальную.

Грегори полетел вниз, обдуваемый потоком ледяного ветра. Картина стремительно увеличивалась в размерах, с ней увеличивались и кровавые брызги, превращались в огромных бордовых пиявок, облепивших загрунтованное полотно. Перед самым падением Грег закрыл лицо руками.

Хлюп! Приземление вышло необычайно мягким, будто он упал в болото. Так и было, но вместо болотной жижи он лежал в огромной мясистой луже раздавленных пиявок, полностью покрытый кровью. Грег вскочил в ужасе, отряхивая пальцы, к которым прилипли кусочки кожи мерзких существ, шаг вперед, и вот еще одна пиявка с хлюпаньем лопается под подошвой его дорогих оскфордов. Хлюп! Хлюп! Они лопаются так же, как толстые жирные прыщи, – брызгая содержимым на несколько дюймов.

– Должно быть, вам понадобилось очень много крови.

Вкрадчивый тихий голос, пронизывающий до самых костей. Щелк. Ноги Грега сделались ватными, волосы на загривке встали дыбом. Он медленно повернулся, чавкая пиявками под ногами. Высокий мужчина с зализанными волосами и лицом-маской стоял с фотоаппаратом наготове.

Щелк.

Его лицо будто вылеплено из воска. Глаз не видно под темными стеклами очков-авиаторов. Грегори пытается сказать хоть слово, но они бухнут в горле и взрываются, как пиявки под ногами. Изо рта доносится лишь мерзкое бульканье горячей массы, стекающей с нижней губы вспенившейся черной слизью.

Щелк.

Грегори пытается закрыть лицо руками, но какой в этом смысл? Высокий мужик, воняющий мокрыми тряпками, просто ждет. Сколько времени прошло? Кажется, час? Грег опускает руки.

Щелк. Щелк. Щелк.

Беспомощность. Грегори ничего не может с ним сделать. У этих жирных пульсирующих кровью пиявок и то больше решимости и сил. Он развернулся и побежал. Хлюп. Хлюп. Мерзкие красные прыщи лопались с отвратным чавканьем, которые едва ли заглушал щелчки фотоаппарата. Нога наступает на очередной кусок живой плоти, слишком большой, а его содержимое слишком скользко. Нога едет вперед, и он плюхается спиной. Захлебываясь гнилостной мертвой слизью.

Грег переворачивается, упираясь руками в липкий горячий холст, перед ним сжавшись в клубок лежит толстый мужик с головой-картошкой. Он дышит слишком часто, его глаза закатились, а из огромной ссадины толчками выходит кровь. Грегори пытается подавить рвотный позыв, когда из раны на голове мужика вылезает огромная пиявка. Она настолько напилась, что ее кожа буквально прозрачная, а под ней копошатся десятки таких же жирных существ.

– Все еще думаешь, что ты хороший человек? – фотограф стоит прямо перед ними, он говорит, но его рот не двигается, голос идет со всего пространства, резонирует в каждой пиявке.

– Я ничего не делал, – изо рта Грега вырываются слова с черной маслянистой жижей.

Щелк.

Грегори вздрогнул и наконец-то разлепил глаза. Он был весь в холодном поту – хоть выжимай – тонкое одеяло сбилось в кучу в ногах и подмялось под Оливию. По ощущениям было слишком раннее утро, за окном хлестал дождь, ветер периодически ударял об оконное стекло голую ветку раскидистого боярышника, достававшего до верхних этажей.

– Муж, ты чего проснулся? – Оливия сонными глазами смотрела на него, лежа на боку.

На ее округлившийся оголенный живот упала окровавленная рука Тима: мертвец позади нее приподнялся на локте и оскалился мерзкой улыбочкой.

– Да, муженек, чего это тебе не спится в столь ранний час? – заворковал он.

– Кошмар, – вздрогнул Грег. – Мне приснился жуткий кошмар.

– Бедняга, – Лив положила руку ему на грудь. – Ты весь мокрый… и дрожишь… Что тебе такое снилось?

– Зловещий мужик с фотоаппаратом, запечатлевший его внутренний мерзкий мир!

– Я… я не помню. Пойду умоюсь…

– Еще слишком рано, Грег, – сонно прошептала Лив. – Попытайся заснуть.

– Боюсь, уже не получится.

– Звездуй уже! А мы тут с твоей брюхатой женушкой поваляемся!

– Тогда с тебя завтрак, – Оливия перевернулась на другой бок, накрывшись одеялом, и тут же заснула.

Грегори не без труда поднялся и поплелся в ванну, включил душ, вмурованный в стену. Даже спустя три месяца жизни в Нью-Йорке, он не привык к американскому душу, который строго торчит из стены и никак иначе. Горячая вода заструилась по располневшему телу, омывая липкий пот кошмара.

Щелк.

Он вздрогнул. Казалось, что сон просачивается в реальность. Стоит отдернуть душевую занавеску, и за ней окажется тот мерзкий фотограф. Даже сейчас Грег чувствовал его запах. Видит его маску – онемевшее неподвижное лицо без единого намека на работу мимических мышц. Грег начал намыливать шампунем волосы, пытаясь прогнать запахи странного незнакомца.

Бегство из Лондона казалось удачной затеей. Они поженились с Оливией, – скромная свадьба на двоих в короне Статуи Свободы, символизирующей их свободу от прошлой жизни, – сняли просторную двухкомнатную квартиру в Астории и даже