Сердце русалки - Ида Миллер

они обычно хранили съестные припасы и складывали засушенную рыбу. Порывшись в желтой траве, он действительно обнаружил красивый кинжал работы двуногого, с кожаной ручкой и заточенным блестящим лезвием: в его отражении Ларс впервые увидел свои глаза так близко и так четко.

Вернувшись к сестре, он протянул ей кинжал, ждал каких-то инструкций, наставлений. Ну вот я принес, а что дальше?

— Вырежи.

Глаза Ларса, черные и большие, расширились еще сильнее.

— Вырежи, или мы оба с ним умрем.

— Но я не никогда это не делал! — заскулил, почти что заныл Ларс. Но видя измученное, отрешенное лицо сестры, решился. Рука его дрожала, когда он приставил кинжал к животу сестры, и он тут же отдернул руку.

— Нет, я не могу!

— Можешь! — зашипела Сейра, схватила Ларс за локоть и со злостью впилась острыми зубами в его руку. Ларс завыл, кинжал выпал у него из пальцев. Багровая кровь стекала и падала быстрыми каплями на каменный пол пещеры. Укус русалки взбодрил его и привел в чувство. Не обращая на боль в руке и кровь, которая, не останавливаясь, текла по его ладони и пальцам, он снова, будто со знанием дела, приставил нож к вспученному животу. Он слегка надрезал ей под пупком, и когда кровь его смешалась с кровью сестры, какая-то странная пелена возникла у него перед глазами. Видения проносились перед ним бешеным потоком, как река на сплаве: мелькали и улетали в прошлое, которое он никогда не видел и о котором ничего не знает. Он видел русалку с чешуйкой на шнурке, такой же амулет, как был у Сейры. Эта русалка сидела на песчаном берегу ночью под белой луной, какая-то двуногая была рядом с ней. Двуногая держит русалку за руку, другой рукой щупает ее круглый живот, затем вытаскивает из-за пазухи длинный серп и ровной линией проводит внизу живота русалки, которая кричит от боли, и испуганные этим воплем птицы черными тенями взмывают над лесом. Двуногая руками раскрывает складки разрезанной утробы и начинает извлекать оттуда детскую головку…

Громкий младенческий плач, требовательный надрывный визг, оглушает Ларса, у него закладывает уши. Он осматривается вокруг и понимает, что держит на руках что-то тяжелое: крупный, извивающийся младенец вопит у него на холодных, измазанных запекшейся кровью ладонях. Ларс непонимающе смотрит на это существо. Переводит ошарашенные, круглые от ужаса глаза на Сейру, которая тяжело дыша, лежит в той же позе — на спине: из ее рассеченного живота течет кровь, она прикрывает рану руками, как будто это может помочь.

Ларс, не раздумывая особо, кладет орущего ребенка на грудь к Сейре, плюхается в озеро, и через несколько секунд возвращается с охапкой склизких водорослей в одной руке и комком ила в другой. Он замазывает этой целебной грязью Сейре живот, накладывает сверху поплотнее водоросли.

Ребенок уже не вопил: он сам нашел грудь матери и посапывал на ней. Лысенький и сморщенный, какого-то неясного оттенка: от фиолетового к розовому, ребенок подрагивал крепко сжатыми кулачками. И все было бы прекрасно, если бы не одно но…

Две ноги. Покрытые обычной человеческой кожей ноги с пятью маленькими пальчиками на каждой.

Ларс подождал, пока Сейра уснет. Он помыл ладони в озере и взял ребенка снова на руки. Младенец вдруг задергался и посмотрел ничего не различающими глазами куда-то в его сторону. Даже своим привыкшим к холоду телом Ларс чувствовал, как дитя дрожит. Он спустился в воду, держа ребенка над поверхностью, и вынес его из тени сырой пещеры на лучи солнца. Оказавшись на солнце, ребенок теперь то открывал, то закрывал глаза, смешно щурясь и создавая тем самым на своем лице еще больше складочек. Ларс зачерпнул воды и легонько погладил лысую макушку младенца, отчего тот опять запищал, затем омыл от кровавых разводов и прочих естественных выделений на коже. Словно безжизненная кукла, дитя теперь не издавало почти ни одного звука и покорно принимало манипуляции Ларса, который купал его и следил, чтобы жидкость не попадала ребенку в рот или нос. Закончив с процедурами, водяной уселся с младенцем на край скалистой пещеры и стал его рассматривать. Ларс схватил миниатюрный кулачок и, разжав его, обнаружил, что ладонь совершенно обычная, и перепонок на ней нет, как и между пальцами на ногах. Голова гладкая, и ни малейшего намека на сильные волосяные луковицы, как у русалок, что могло бы спасать его от перепадов температуры и давления в воде. На руках, ногах и спине не было следов будущих плавников. Ларс приподнял согнутую коленку ребенка, убедился в его половой принадлежности и в том, что русальего хвоста у малыша нет. Это самый обычный человеческий новорожденный мальчик. Только черные ногти — единственное, что могло роднить его с русалками.

Вдруг на ребенка что-то нашло, и он снова закричал во всю глотку. Ларс от испуга едва не выронил его в воду и стал качать. Сзади послышалось шевеление — проснулась Сейра. Она села, придерживая рукой водоросли, которыми накрыл ее брат, и стала озираться по сторонам в поисках источника звука.

— Сейра, он плачет, что делать? — Ларс выпучил глаза от страха и уставился на сестру.

Русалка молча протянула руки, чтобы забрать дитя себе, и приложила его к набухшей груди.

— Ну здравствуй, — сказала она ребенку, который, закрыв глаза от удовольствия, набираясь еды и тепла из материнской груди, снова начал засыпать.

— Я… — Сейра неотрывно смотрела на сына, пока тот спал у нее на руках, и погладила его по макушке. — …не знала, что он будет двуногим.

— Ребенок не сможет с нами жить. Помнишь, почему отец прогнал двуногую?

— Помню, — она надолго замолчала и потом продолжила. — Но раз природа позволила мне выносить эту душу, значит, так положено. Может, он станет таким, как мы, но позже.

— Как думаешь, ему не холодно?

Ларс склонился над ребенком и своим близким дыханием заставил того смешно поморщиться во сне.

— Дорогой братец, я понимаю сейчас не больше твоего, — устало пробурчала Сейра и завалилась вместе с ребенком на солому. Через несколько минут они оба уже крепко спали. Ларс смотрел на них, и сердце его наполнялось счастьем и страхом одновременно.

* * *

Аккуратно держа корзину над поверхностью воды, Ларс плыл вместе с ней к пещере. Плетенка была забита маленьким одеяльцем из овечьей шерсти, несколькими пеленками и деревянными погремушками, которые остались у Леи еще с детства, и каким-то чудом сохранились. Когда Ларс рассказал Лее о рождении племянника, та потеряла дар речи и пыталась уговорить его отдать ребенка крестьянам. Но Ларс только помотал головой.