Отбор для Короля волков (СИ) - Моран Маша

Аглая с трудом вынырнула из транса и взглянула на другие рисунки. Все они были связаны необычным орнаментом, в котором различались угловатые буквы — должно быть, это и есть руны. Но прочитать, что зашифровано в узоре, Аглая не смогла, как ни старалась. Зато узнала лес с лентой реки и крепость. Кажется, это карта Фьорира и его окрестностей.

Аглая пододвинула еще одну карту. Она отличалась от предыдущей. А может, это и не карта вовсе. Бумагу покрывали то ли звездочки, то ли снежинки. Все они были разных размеров и находились на разном расстоянии друг от друга. Некоторые были соединены красными линиями. Линии пересекались и запутывались, образуя странную паутину. Некоторые линии были подписаны все теми же угловатыми буквами. И что это значит? Она понятия не имела.

Аглая вытащила из вороха бумаг следующую карту. Пальцы судорожно сжались, сминая бумагу. Она смотрела на… саму себя. И это был самый странный и вместе с тем чудесный портрет, который она видела в своей жизни.

Каждая черта ее лица была передана до сверхъестественного точно. Как была, обнаженная, Аглая опустилась в массивное деревянное кресло, поставила свечу на стол и положила портрет перед собой.

Кем бы ни был художник, он явно задумывал не просто изобразить ее лицо. В радужках глаз угадывались луны, а зрачки были самыми темными кратерами и впадинами. В брови были вписаны символы, прочитать которые она не могла.

Серовато-синий оттенок волос был необычно растушеван, вольно выходя за контуры, и превращался в водопады и изгибы рек. В некоторых прядях запутались крошечные рыбки, а в других росли травы, совсем как у берегов местной реки.

Контур губ заполнили крошечные цветки бледно розового цвета. Вместо ключиц — два стебля неизвестного ей растения. На одном плече сидела ворона, а другое было покрыто ранами, в которых Аглая без проблем узнала следы от зубов.

Ниже ее тело превращалось еще в одну карту. Аглая понятия не имела, что это за место. Локоны волос трансформировались в водопады. Очертания груди перетекали в угловатые скалы и ущелья. Они будто парили в воздухе. Одна из скал превращалась в крепость. Огромная неприступная цитадель застыла на практически отвесном склоне.

Аглая потрясенно рассматривала карту неведомой местности. Пламя свечи несколько раз боязливо дернулось, и стали видны тонкие белые линии. Она вгляделась в узор, скрытый на самом видном месте. Возможно, это были тропинки или что-то еще, но поднимаясь выше, они перетекали на ее лицо и складывались в изображение, которое она упустила.

Нежные лепестки цветов пересекали оголенные зубы. На месте носа зиял треугольник. А глаза были обведены контуром глазниц. Человеческий череп. Прямо на ее лице.

Аглая резко отодвинула от себя жуткую карту. Она не хотела знать, что все это значит. Плевать даже на то, кто нарисовал ее. Хотя вероломные мысли упорно прокладывали дорожку в ее мозг.

Аглая не удержалась и погладила прохладные инструменты — должно быть с их помощью измеряли расстояние или что-то подобное. Взгляд, то и дело, возвращался к карте с ее лицом.

Это было и страшно, и красиво. Красивой была она сама, изображенная на портрете. Часть дикой незнакомой природы, рек, гор и ущелий, которые ей не доведется увидеть.

Аглая не желала верить, что это нарисовал… он. Хотелось смеяться над самой собой. Серьезно?! Палач способен держать в руках что-то кроме топора? Или чем он отсекает головы несчастным? Своей любимой огромной секирой? Не-е-ет… Нет! Палачи не рисуют портреты, похожие на поэзию.

Их руки не умеют создавать что-то красивое. Они умеют только пытать, причинять боль и убивать. И сегодняшняя ночь это подтвердила. Он сделал ей больно. И сказал, что сделает еще.

Аглая никогда не понимала женщин, которые прощали своим мужчинам предательство и насилие. Они утверждали, что любят и готовы простить любимому все. Как можно простить измену? Как можно забыть холодный тон, которым он бросил «Привыкай». Как можно забыть, как назвал ее шлюхой и равнодушно успокоил, что скоро все заживет?

И все-таки она помнила, как он сладко и порочно ласкал ее, шепча на ухо непонятные, но горячие слова. Возможно, его пальцы могли создать этот портрет, так искусно превращающийся в карту.

Но не тот, кто швырял ее на землю, угрожал смертью и называл шлюхой. Палачи пытают и убивают, а не рисуют портреты своих шлюх.

Аглая поднялась. Она собиралась изучить шатер, а вместо этого тратит драгоценное время.

На столе стоял красивый кубок, украшенный камнями, и серебряный кувшин. Аглая наклонилась и понюхала содержимое. Похоже на вино. Жаль, у нее нет яда.

Возле стола примостились стояли три массивных сундука. Все были украшены красивой резьбой и драгоценными камнями. Аглая даже не стала всматриваться — наверняка опять волки. С трудом она подняла крышку первого сундука. Она оказалась жутко тяжелой.

Внутри лежало оружие. Аккуратные полочки с мечами, ножами и кинжалами. К крышке крепилась еще одна секира. Внизу оказались предметы, о назначении которых Аглая даже не хотела гадать. Повинуясь странному порыву, она вытащила кинжал с длинным лезвием и простой ручкой. Может, удастся всадить ему в сердце?

Аглая осторожно опустила крышку и перешла к следующему сундуку. Внутри обнаружилось огромное количество отсеков и ящичков. Какие-то склянки, колбы и мешочки, с нашитыми на них табличками. Пучки трав и сухих стеблей, перевязанные грубыми нитками.

По воздуху уже плыл терпкий густой запах. Внимание Аглаи привлек пухлый мешочек черного цвета. Он лежал отдельно от других, то ли забытый, то ли случайно брошенный. Или слишком опасный, чтобы находиться вместе с остальными.

Аглая взяла неожиданно тяжелый мешочек, осторожно раскрыла и запустила внутрь палец. На коже остался темный след. Пыль? Зола? Что это? Какой-то бархатистый на ощупь порошок. Он блестел, мерцая крошечными кристалликами. Может, это тени для глаз? Очень похоже. Аглая злорадно хихикнула. Волчий принц любит делать смоки айз? Хочет красиво выглядеть, когда идет к своим жертвам?

Испытывая острое желание напакостить, Аглая резко захлопнула крышку сундука и перевернула мешочек вверх дном. Блестящий черный порошок посыпался на шкуры, разлетаясь по воздуху темным облаком.

Часть песчинок осела на животе и бедрах. Аглая чертыхнулась и попыталась стереть их ладонью, но добилась лишь того, что сильнее размазала их по коже.

Сделала гадость, называется. Порошок осел черным слоем на шкурах, сундуке, завис в воздухе. Его оказалось неожиданно много.

Аглая перешла к третьему сундуку. Одежда! Переворошив осторожно сложенные стопки, Аглая выудила кожаные брюки и свободную рубашку. Нашелся и пояс. Все черное и мрачное. Ни одного яркого пятнышка. Аглая спрятала кинжал за поясом брюк, прикрыла рубахой и потуже затянула ремень. Даже с ее пышными формами, одежда была слишком велика. И это еще раз напомнило о том, насколько он крупнее и сильнее ее. Ей нечего ему противопоставить.

Сунув ноги в уцелевшие туфельки, Аглая осмотрелась. Пусть делают с ней что угодно, но в этом мрачном логове, где все напоминает о насилии, она не останется.

Натравить бы сюда воронов, чтобы изодрали шатер в клочья. Пусть совьют гнезда и поселятся здесь. Она тогда посмотрит на его лицо, когда он поймет, что она превратила его жилище в птичье гнездовье.

Завязывая шнурки на рубахе, Аглая коснулась пальцами камней. Надо же, она совсем забыла о проклятом ожерелье.

С трудом расстегнув, сжала согретый кожей металл. Странно было ощущать пустоту и совсем не чувствовать его тяжести. За несколько часов она привыкла к нему.

Швырнув ожерелье в сундук с одеждой, Аглая тихо прошептала:

— Подавись своими подарками, сукин сын!

Вот бы он ощутил хоть часть той боли, что причинил ей. Чтобы чувствовал, как сотни шипов врезаются в его тело. Да, ей было хорошо с ним. Невероятно хорошо. Но так чертовски больно. Вся душа теперь изранена…

Пусть и он сходит с ума от наслаждения, которое причиняет боль. Пусть он мучается от желания и ощущения тысяч игл, прорезающих кожу.