Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот почему Эссекс так жаждал получить пост граф-маршала — помимо прочего, граф-маршал решал все вопросы, связанные с рыцарством. Эссекс отнюдь не считал, что это чисто церемониальная должность — были внимательно изучены давно забытые документы, в которых излагались все ее полномочия, в том числе и связанные с культурой чести. Эссекс пытался укрепить свою власть, претендуя еще и на должность констебля Тауэра, позволявшую, как полагали многие, арестовать любого человека в королевстве, в том числе, и монарха. В письмах Елизавете Эссекс нарочито подписывался не как «слуга Ее Величества», но как «вассал» — этим словом он, по феодальной традиции, выражал королеве свою преданность («Я прекрасно понимаю, что я Вам многим обязан и как Ваш подданный, и как граф, и как маршал Англии; служить же как раб и слуга я не намерен»). За месяц до отплытия в Ирландию на заседании Геральдической палаты, проходившем в его доме, Эссекс прилюдно заявил, что Англия была «наиболее могущественной страной, когда во время войн командование принадлежало дворянству», и поскольку «Господь создал мир и людей с честью», то и «правителям следует поступать так же». «Когда подавляют дворян, — добавил он, — разрушается государство».
В 1591 году, после осады Руана, Эссекс, пользуясь правом, предоставленным ему королевой, даровал рыцарский титул 21 воину своей армии, а потом, в Кадисе, еще 68; многие из этих людей были ему теперь безоговорочно преданы. «Рыцарем не рождается никто, даже сам король», — увещевал читателя Уильям Харрисон в своем трактате «Описание Англии» (1577). В Ирландии Эссекс посвятил в рыцари 81 воина — так много, что ему пришлось просить Елизавету не сокращать этот список. Сэр Джон Чемберлен высказался в защиту тех, кто полагали, что резкое увеличение числа рыцарей подрывает авторитет монарха и «ставит существование рыцарского ордена под сомнение»: «очень странно», что за семь-восемь лет Эссекс «посвятил в рыцари больше дворян, чем существует во всем королевстве вместе взятом».
Праздник в честь Ордена Подвязки, ежегодно отмечавшийся 23 апреля, в день св. Георгия, Эссекс провел с размахом, наконец воплотив в жизнь свою мечту о возрождении рыцарства, судьба которого была поставлена на карту во время ирландской кампании. Торжество, устроенное сразу же по прибытии в Ирландию, позволило Эссексу продемонстрировать рыцарские идеалы (ему казалось, при дворе Елизаветы их сильно недооценивали): королева любила поощрять «маленьких людей» (в этом выражении чувствуется личный выпад Эссекса против Сесила — тот явно не вышел ростом), более всего ценившего «простоту, удовольствие и выгоду». Эссекс спланировал такой же грандиозный праздник в честь Ордена Подвязки, какой был проведен в Утрехте в 1586 году по приказу графа Лестера — тогда двадцатилетний Эссекс, впервые принимавший участие в турнире, «во многих вселил надежду своей молодецкой удалью».
Праздник в Дублине превзошел все ожидания. Сэр Энтони Стенден признавался Эдварду Рейнолдсу, секретарю Эссекса, что «никогда в день святого Георгия в христианских странах не доводилось ему видеть таких пышных церемоний». Стенден понимал, как к этому отнесутся в Англии: «Хотя все торжества проводились в честь Ее Величества, представляю, какое негодование они вызовут». Еще одно свидетельство принадлежит сэру Джеймсу Перро, известному прямотой своих высказываний (в свое время он заявил, что солдаты, отличившиеся в бою, интересуют Елизавету лишь пока они воюют). О празднествах Эссекса в Дублине, Перро, очевидец событий, рассказал так: «Такого пышного торжества и такого количества гостей при дворе королевы мне никогда не доводилось видеть на празднике в честь Ордена Подвязки». Даже ирландские поэты, редко хорошо отзывавшиеся об англичанах, признали, что Эссекс «проявил такую королевскую щедрость, какая англичанам совсем не свойственна». Подобная любовь к рыцарству вполне достойна баллады, увековечившей память о ней:
В Ирландии Святого Георгия день
отмечали с размахом и молодецки
и лорды, и рыцари,
богато украшенные и разодетые,
словно за всеми — Англии тень…
( перевод А. Бурыкина )
Дублинский пир не имел ничего общего с тем, что происходило в тот день в Виндзоре. Елизавета распорядилась не устраивать пышных торжеств, поскольку «в Ирландии сейчас разгорается мятеж». Однако она все же решила посвятить в рыцари троих дворян, чтобы пополнить оскудевшие ряды Ордена: этой чести удостоились Томас Скроуп, Роберт Ратклифф, граф Сассекский, и Генри Брук, лорд Кобэм, (Эссекс и его сторонники презирали лорда, а на сцене его не так давно высмеял и Шекспир). Наверное, в тот день многие англичане по обе стороны Ирландского моря поняли, что настоящие рыцари сейчас с Эссексом, а участники торжества в Виндзоре, — кучка выскочек и самозванцев, не лучше самого Кобэма, свиту которого называли «the bravest», имея в виду не отчаянных храбрецов, а, напротив, расфуфыренных франтов (еще одно значение этого прилагательного). На дворянах, сторонниках Кобэма, были в тот день «штаны пурпурного цвета и белые атласные камзолы…», на йоменах — «камзолы из белого бархата <…> голубые плащи <…> и шляпы с бело-голубым пером».
Несомненно, Шекспира подобные празднества очень занимали. Два года назад в Виндзоре, на церемонии посвящения в рыцари (она практически совпала с днем тридцатитрёхлетия драматурга) Шекспир, как и другие дворяне, скорее всего участвовал в торжественном шествии, которое возглавлял лорд-камергер Генри Кери; на всех участниках были «голубые плащи со вставками из оранжевой тафты» и «шляпы с оранжевым пером». Возможно, это самый броский наряд из всех, что когда-либо приходилось надевать Шекспиру. Церемонии в Виндзоре, где он многое узнал о традициях английского рыцарства, произвели на него большое впечатление. Он все еще думал о них, когда вскоре после праздника начал работу над «Виндзорскими насмешницами»; в пьесе упоминается Орден Подвязки и его девиз:
Пусть каждое сиденье, герб и щит
От разрушенья время сохранит.
Вы, феи луга, образуйте в пляске
Кружок, подобный Ордену Подвязки,
