Ларочка - Михаил Попов

— Да, вот по этому поводу я и у тебя.

На лице у хозяйки появилась улыбка, как бы говорящая: ну–ка, ну–ка.

— Ты сначала объясни мне, как ты меня нашел?

Это ей и правда было интересно. Он тогда очень уж начисто исчез из ее жизни, ни ползвука о нем не доходило. Прошлое в этом направлении было как будто забетонировано. Но живой росток пробивается сквозь любое дорожное покрытие. Лариса презрительно взирала на это старое бледное растение.

— Как я тебя нашел? Очень просто. В одном хорошем доме дали адрес.

— В каком еще доме?!

— У Венедикта Дмитриевича, знаешь ведь такого.

— Как ты туда попал?!

В Ларисе было оскорблено самое сокровенное. Дом Поляновского она хранила в своем сердце как церковь высокого человеческого общения, прекрасно помнила, как непросто она сама туда проникала, а это жабоподобное жлобище просто выпрыгнуло из своего болотного небытия и сразу в алтарь! Нет в мире справедливости!

— Поэту повсюду есть вход. — Небрежно пояснил Перков, как будто уловил смысл ее возмущения.

Лариса медленно грызла свои губы.

— А почему ты мне чаю не предложишь, я же видел, у тебя там вон секретарша бегает.

— Это ты от робости хамишь, да?

Перков вдруг тяжело и глубоко вздохнул, переложил плащ на спинку соседнего стула, понурился

— Конечно. Хреновато себя чувствую, криз у меня был гипертонический, почки барахлят и давно. И задумался тихо так я — что после меня останется потомкам и друзьям? Собрал свои листочки, сложил в кучку, образовалась книжка. Она первая у меня, она же и последняя, наверно, будет

— «Мои пораженья»?

Поэт быстро, удивленно заморгал.

— Откуда знаешь?

— Я не знаю, я помню.

— А-а, нет–нет. То были «Мои любовные пораженья», я, кстати, принял твою опечатку, как родную. Она усиливает, и ты, вроде как бы чуть–чуть соавтор мне.

Лицо Ларисы перекосило.

— Спасибо.

— Да, ладно. Но теперь у меня совсем другое название. Я совсем другой смысл я вкладываю в слово «Пораженья». Оно идет не от поражения, как было, не от неудач в любви, а оттого, что я поразился, или был чем–то поражен до глубин натуры. Человеком, событием, чувством! Понимаешь? Я не оплакиваю свою несчастную, никому не интересную жизнь, но, наоборот, к миру рвусь с благодарностью, с восторгом почти!

— И ты решил, что я помогу тебе с изданием?

— Конечно. У тебя связи, Москва. Сдохну ведь, никто не вспомнит. А у меня… сын.

Он опять стащил плащ со стула и прикрыл им вытертые колени.

— Ну, на этот счет не волнуйся. Можешь считать, что у тебя нет сына.

Перков вздохнул с тяжеловесной покорностью, щеки лица его обвисли еще больше, и весь он стал насквозь дрябл и неизлечимо виноват. Прямо хоть жалей. Раньше хоть подловатая скандальность была в этом гаде, хоть что–то живое, а теперь хочется сравнить с гнилым одуванчиком. Тонкие ноздри слипаются от беззвучного шмыганья. Прогнать, конечно, можно. Соберется и уйдет, только это не будет самый лучший способ растоптать его.

Лариса всегда решения принимала быстро, так получилось и на этот раз. Настучала острым пальцем номер колбасного Бабича на клавиатуре.

— Здравствуй. Тихо, не надо. Сегодня к тебе придет человек. Человек с рукописью. Ты профинансируешь ее издание. Нет, и нет. Не интересует. Надеюсь, все понял?

Перков стал приподниматься и разводить руки в стороны, видимо стараясь показать, какого размера благодарность овладевает им, но Лариса усадила его тем же пальцем, что и набирала номер, как будто только им одним соглашалась прикоснуться к данной ситуации.

— Иди на седьмой этаж, найдешь там молодого человека по фамилии Бабич, он отвезет тебя куда надо.

— Я…

— Иди. Все. Чтобы больше я тебя не видела.

— Может это розыгрыш, глупая шутка? — Сказала Галка.

Михаил Михайлович отрицательно покачал головой.

— Я бы тоже хотел на это надеяться, но не надеюсь.

— А когда он успел? — Удивился Прокопенко.

— Да, Лариса ничего не говорила о том, что он уже служит. — Это уже Милован.

— Говорила, — Михаил Михайлович сел за стол и стал массировать виски, — говорила, и все это слышали. На конференции. И все решили, что это блеф. Я, например, решил именно так. Лариса ради красного словца не пожалеет иной раз… никого. А оказалось, что это правда.

— Так он что в госпитале? — Спросил опять Милован.

— А почему этот голос не позвонил сразу Ларисе? — Вопросительно хмыкнула Галка.

Михаил Михайлович пояснил:

— Звонила много раз. Ее не было в городе, не только на работе. Лариса сегодня приехала на работу прямо с поезда.

— То есть, это мы должны ей сообщить? — Спросил тихо Волчок.

Шеф поглядел на него из под массирующей руки, которой продолжал давить на виски.

— Нет, не знаю, какая–то темная история. — Сказал Милован. — Что–то мне не хочется спешить.

— Может быть, позвонить этой женщине и сказать, что Лариса уже на месте, пусть звонит ей.

Михаил Михайлович сменил руку.

— Да, Галя, это хорошая мысль, только у меня нет телефона этой женщины.

— Вообще–то спешить надо, — сказал Прокопенко, — если он в госпитале и в тяжелом состоянии, то надо, чтобы Лариса успела повидаться, если там плохо все.

— Она сообщила, что состояние тяжелое, и больше ничего. — Сказал Михаил Михайлович.

— А куда ехать–то? Где госпиталь? Какой госпиталь?!

Шеф не успел ответить, в кабинет вошла Лариса. Ничего особенного в ее облике не было.

— Мне нужно уехать, Михаил Михайлович.

— Да, да, конечно.

— Я возьму вашу машину?

— Да, да, конечно. В полном вашем распоряжении.

— Лариса, если там помочь, и … — Привстал Бабич и вслед за ним Милован.

Она отрицательно кивнула.

— Нет, я поеду с мужем.

Когда дверь за нею закрылась собравшиеся в кабинете молча, и с явным облегчением переглянулись.

— До нее дозвонились. — Сказал Прокопенко.

— Она что замуж вышла? — Задала вопрос в пространство Галка.

— Все может быть. — Сказал Михаил Михайлович. — Может быть она опять не выдумывает.

По дороге вниз Лариса завернула на этаж «Истории». Там было пустовато, никто из вызванных в кабинет шефа еще не вернулся, только из одной, открытой в коридор двери раздавались голоса. Там Карапет Карапетович заваривал чай на маленьком столике у себя в закутке, а Перков прохаживался подле и вещал.

— Я почти никогда не ошибаюсь, я, конечно, никакой не профессиональный предсказатель, я любитель, и у меня нет нужды все время что–то высчматривать там в будущем. Только походя, по живому, непосредственному наитию. Они у меня рождаются как стихи — прозрения. Кстати, может после «поражений» соберусь и на «мои прозренья».

— Что? — Глухо переспросил Карапет.

— Да, так. Например, недавно я прочитал статью в «Труде» «Доживет ли империя США до 2017 года?» и моя мысль заклубилась сама собой, и уже через час я знал достоверно, что случится все значительно раньше. Уже году в 2008 начнется страшный финансовый кризис, и Америка начнет рушится, и разваливаться на куски. Где–то году в 2015–2018. Я, конечно, не Ванга, но и у меня есть удачи. Я, например, предсказал отпадение Белоруссии от России, то есть, развал СССР. Кто бы мог двадцать лет назад до такого дойти?!

Карапет Карапетович уже давно отвлекся от процесса заваривания и потрясенно глядел на говорящего гостя, автоматически поглаживая глубокую выемку у себя на черепе.

Увидев Ларису в дверях, Перков резко, виновато смолк. Она поманила его пальцем.

— Одевайся. Поехали. Не задавай вопросов, я не буду отвечать.

— Ну, а как же рукопись, ведь меня уже ждут.

39

Дверь открыла невысокая плотная девица в коротком халатике на голое тело. Веснушки, короткие рыжеватые волосы, в припухших губах сигарета. Ведь ждала гостей, могла бы привести себя в порядок.

— Здравствуйте. — Сказала хрипло.

— Ты кто? — Спросила Лариса проходя внутрь квартиры, и сама себе мысленно ответила — «шалава». Перков осторожно двинулся следом. Лариса хотела спросить, где Лион Иванович, но раньше увидела, где он. Дядя Ли лежал на своем раздвижном диване. На нем была пижама, по виду свежая, до пояса он был прикрыт клетчатым пледом. Половина лица у него была намылена. Правой рукой он держал распахнутую опасную бритву в хлопьях мыльной пены.

— Здравствуй.

Он ответил только глазами, но вполне осмысленно, мол, привет, все в порядке, не журись.

Девица подошла к нему, присела на край дивана и, наклонившись, взяла в руки бритву и продолжила начатое. Ее налитые груди, казалось, вот–вот выкатятся из халата прямо на старика. Неуместный эротизм этой сцены злил Ларису. Так что же случилось с Егором, хотелось ей спросить, но одновременно очень хотелось разобраться с девицей. Одно желание перебегало дорогу другому, так что гостья просто зло молчала.