Тайный брак - Виктория Холт

— Закон грозит ужасным наказанием тому, кто посмеет без согласия короля или Королевского совета жениться на вдовствующей королеве или любой другой высокородной женщине, владеющей землями от английской короны.

— И что это означает?

— Что никто не должен узнать о нашей тайне, дорогая, о тайной жизни королевы.

— Но если Глостер уж…

— Он не может знать о нашем браке, — перебил меня Оуэн. — В крайнем случае ему успели доложить о моем падении к тебе на колени.

— Неужели этого могло быть достаточно?..

— Для слухов и сплетен нет правил, границ и норм.

— Оуэн… Когда вот так… когда я думаю об этом, становится немыслимо страшно… особенно за тебя… Что могут сделать тебе, любимый?

— Сначала они должны меня поймать, — ответил он с легкой улыбкой.

— О, мой дорогой! Давай возьмем Эдмунда и уедем отсюда! К тебе в Уэльс… куда угодно!

— Это сразу возбудит или подтвердит их подозрения. Да и никто не позволит королеве сделать это.

— Уедем как обыкновенные люди!

Он покачал головой.

— Невозможно.

— Что же ты предлагаешь? — спросила я в отчаянии.

— Успокоиться, оставаться на месте и быть настороже. Другого выхода у нас нет сейчас, дорогая Екатерина.

После этого короткого разговора беспокойство вновь поселилось в моей душе и уже не уходило оттуда.

На несколько недель темная туча несчастья нависла над нами. Мы со дня на день ожидали громового удара, поскольку приходили к мысли, что Глостеру известно о нас, иначе он не стал бы проводить в парламенте подобный закон.

Но время шло, ничего плохого не происходило, и я постепенно успокоилась. Дни стали казаться светлее, голоса приятнее и радостнее. Я по-прежнему почти не покидала моего малыша, но находила время для шитья вместе с моими дамами и для долгих дневных бесед с Оуэном, который, как и раньше, радовал меня светлым умом, музыкальным голосом и полнотой чувств. Я стала выезжать со своими приближенными на короткие прогулки за стены усадьбы, однако помнила об осторожности и потому всегда держала Оуэна, если он бывал с нами, только на расстоянии.

Что касается Глостера, то ему, видимо, хватало своих дел и забот — так считал Оуэн. Перечислить их я могла не задумываясь: вражда с Уориком; скандальный роман с леди Элинор Кобэм; корыстный брак с Жаклин и поражение, которое он потерпел, так и не сумев завоевать принадлежащие ей земли. К этим проблемам прибавилось и то, что Жаклин окончательно развенчала его, во всеуслышание заявив, что никогда не состояла с ним в законном браке, а все свои земли считала и считает собственностью герцога Бургундского, во владение которого они могут перейти в любой момент. Словом, она смирилась и сдалась на милость сильнейшего.

Все это не усиливало обаяние распутного герцога, да и само его беспутство уже основательно поднадоело людям, и они наконец начали усматривать в нем дурной пример для подражания. Он терял былую популярность.

— Будем надеяться, — говорил мне Оуэн, — что ему по-прежнему не до нас, у него более серьезные неприятности, чем те, которые доставляем мы.

— Но верить ему все равно нельзя, — отвечала я. — Как было бы хорошо, если б он вместо Бедфорда отправился во Францию. А Джон вернулся бы сюда.

— Этого не будет, — объяснял мне Оуэн. — Глостер и так достаточно подорвал положение англичан. Никогда его не пошлют туда наместником.

— Куда угодно, лишь бы он не угрожал нам!

— Наша задача перехитрить его, дорогая. А для этого в первую очередь следует соблюдать осторожность и еще раз осторожность. О чем я не устаю напоминать.

— А я не устаю соблюдать ее, — улыбнулась я. — Но от Глостера можно ожидать всего, чего угодно.

— Я тоже, — ответил Оуэн без улыбки.

Шли дни, недели, месяцы, но ничего дурного, слава Богу, не происходило. Мы решили, что Глостер, издав закон о страшном наказании за брачный союз с особами королевского рода, успокоился, решив, что запугал уже всех осмелившихся посягнуть на мою руку, и что теперь может заняться более важными государственными делами.

Усадьба Хэдем оказалась для нас прекрасным убежищем. Сам дом был слишком мал для того, чтобы устраивать в нем балы или приемы, что тоже хорошо. Никто не тревожил нас своими визитами, и люди, как я надеялась, постепенно забывали о существовании королевы-матери, то есть о моем. Если же у кого-то и появлялись поползновения навестить меня в моем уединении, я всеми силами и под разными предлогами старалась не допускать этого.

Даже Оуэн, более осторожный и подозрительный, чем я, почти совсем успокоился.

— Глостер с головой погрузился в свару с Бофортом, — говорил он. — Теперь, когда тот принял из рук папы кардинальскую шапку, герцог не успокоится, пока не найдет способ чем-нибудь уязвить его. А Бофорт в свою очередь не останется в долгу.

— Думаю, еще больше времени и сил, — отвечала я, — займет у него новая жена. Не могу понять, зачем он женился на Элинор Кобэм? И вообще почему до сих пор ему разрешают занимать первое положение в стране?

— Меня тоже это немного удивляет, дорогая, — сказал Оуэн. — Но не забывай, он брат короля.

— Бедфорд тоже брат Генриха. О, если бы Бедфорд находился сейчас здесь!

— Ему нельзя покидать Францию, на нем держится весь хрупкий союз с ней. Если бы не его связь с Бургундским домом через брак с Анной, сестрой герцога Филиппа, нам бы не удержать твою страну в своих дружеских объятиях.

Я не без удивления услышала иронию в ответе Оуэна, чего раньше за ним не замечала; но ведь все люди меняются — мудреют или глупеют с возрастом. Однако меня мало интересовала политическая подоплека его слов.

— У них счастливый брак, — сказала я. — Они по-настоящему любят друг друга. Я рада за них. Это важнее, чем союзы со странами!

— У тебя доброе сердце, и ты великодушна, дорогая.

— Наверное, оттого, что сама счастлива… О, как прекрасно, Оуэн, что у нас хватило смелости и решимости совершить то, что мы совершили! — воскликнула я. — Подумать только: мы могли отвернуться от своего счастья! Убояться его!

— Но мы не сделали этого. И никогда не пожалеем, — сказал он.

— Никогда! Что бы ни случилось в будущем, я не променяю минуты и часы нашего счастья ни на какое спокойствие, — отвечала я.

…Шли дни, по-прежнему наполненные чувством счастья. Нет, не счастья — блаженства! Возможно, наше ощущение не оказалось бы столь острым, если подспудно, не всегда осознанно, в наших головах не жила бы мысль, что этот покой вдвоем недолговечен…

Сколько вообще времени втайне может проходить жизнь целой семьи?..