Ярость рвет цепи - Александр Романовский

Трансформатор весело пискнул; на черном корпусе загорелся алчный салатово-зеленый глаз. Черный кабель, казалось, и впрямь превратился в змею, по шкуре которой бежали раскаленные искры.

Курт сел на койку и уставился на безволосых.

Те беззастенчиво ухмылялись. Затем, переглянувшись, вновь обменялись кивками. Нож направился к лестнице.

Топор остался – прислонившись к стене, он принялся ждать, поглядывая на голографического Спартака, настоящего волка и изредка – на антикварные часы, что крепились к поясу блестящей цепочкой. Черный пульт ни на секунду не покидал сильные пальцы.

Взгляд, направленный сквозь прутья решетки, был хмур и задумчив. Мысли “безрукавочника”, похоже, отличались обилием острых углов. Но волку было плевать. Он сидел, дожидаясь, покуда паразит на шее всосет нужную дозу энергии.

Примерно через полчаса глаз трансформатора из зеленого превратился в ярко-красный. Топор вздрогнул и, не проронив ни слова, схватил лоснящийся кабель. Золотой штекер покинул гнездо. Влажного чмоканья, как ни странно, не последовало, хотя в воздухе прошипела тонкая нотка неудовлетворения. Гибкая змея, извиваясь, проползла по полу задом наперед, звякая блестящей головой об каменный пол, пока не скрылась между прутьев решетки. Топор смотал ее и закрепил на трансформаторе. Основной кабель питания пришлось взять в левую руку.

Не говоря ни слова, безволосый вышел.

Дверь сухо лязгнула. Щелкнули запоры. По лестнице, удаляясь, загремели шаги, покуда не стихли наверху. И финальным аккордом на поверхности хлопнула последняя дверь.

Курт вновь улегся на койку. Смотреть “Спартака” расхотелось.

Так прошел первый день в рабстве.

Два следующих походили друг на друга, как братья-близнецы. Последовательность эта была воистину пугающей.

По утрам волка будили шаги на каменной лестнице. Несли завтрак – уже не Нож с Топором, а двое других “безрукавочников”. Один опасливо протискивал поднос между полом и решеткой, пока второй караулил у двери. Насколько Курт видел, ни у того, ни у другого не было “кулона” (как, впрочем, и ключа от решетчатой двери, а потому Хэнку не было нужды расставаться со своей побрякушкой). Но, по сути, это лишало всякого смысла какие-либо покушения – как из-за решетки, так и с другой стороны.

Никто не собирался входить внутрь.

Проделав упомянутые действия, безволосые покидали камеру. Волк раз за разом оставался один на один с наполненной доверху металлической посудой… Еда была обильной и сытной, но особым разнообразием не отличалась.

Затем в темницу спускались Нож и Топор. У НИХ “кулон” был.

Они отпирали решетчатую дверь и, не совершая ни одной ошибки, конвоировали узника на поверхность. Там уже дожидался Таран – невозмутимый и непоколебимый, будто скалистый утес. Создавалось впечатление, что этот безволосый никогда не отвлекался на сон или отдых, круглые сутки пребывая в рабочем состоянии… А если даже и спал, то далеко не в общепринятом смысле. – повиснув на потолке либо как-нибудь еще.

Не утруждая себя приветствием или другими формальностями, Хэнк тут же приступал непосредственно к занятиям. Сам он, собственно, стоял в сторонке, в то время как один-двое гладиаторов играли роль “мальчиков для битья”. Вернее, на первых порах было иначе, однако Курт быстро учился. Кроме того, он не видел причин, по которым следовало проявлять ослиное упрямство. Помимо того, что это не принесло никаких результатов, плен – это еще не повод, чтобы махнуть лапой на свою физическую форму.

А в этом Таран знал толк.

Вооружившись бутафорскими мечами, гладиаторы и волк носились друг за другом по тренировочной площадке. Хэнк терпеливо подсказывал, направлял и советовал – информация эта, разумеется, касалась в первую очередь мохнатого узника. Сил, ловкости и быстроты тому было не занимать, однако безволосые управлялись с оружием куда эффективнее. Звериная ярость компенсировала это лишь до известного предела.

Затем Курта отправляли в “качалку”. Под тренажерный зал было оборудовано просторное помещение на первом этаже. В тот послеобеденный час, когда туда являлся волк, всех “безрукавочников” и гладиаторов словно ветром сдувало (в этом, разумеется, чувствовалась могучая рука Хэнка Тарана). Под присмотром Ножа и Топора Курт приступал к перемещению тяжестей по закрепленным векторам и несъемным направляющим. Иначе говоря, он занимался в отдельном, отгороженном от остального помещения закутке. Как ни странно, здесь отсутствовали какие-либо металлические объекты, пригодные для метания и проламывания черепов. Вернее, как в любой другой “качалке”, их тут хватало с лихвой, однако все они были либо намертво прикручены к грифам штанг, или же – как, к примеру, гантели, – прикреплены к полу и стенам цепями. “Безрукавочники” же соблюдали дистанцию, зорко наблюдая за Куртом и не поддаваясь на провокации. Когда волк изобразил физическое истощение, “уронив” штангу на грудь, безволосые даже не сдвинулись с мест. Обоим, судя по виду, было просто любопытно, сколь долго узник протянет. Или, возможно, на этот счет у них также имелась инструкция.

Как бы там ни было, устав притворяться, Курт без особых усилий поднял девяностокилограммовую штангу и водрузил на стойку. Это безволосых ничуть не удивило.

После этого волк отправлялся обратно в камеру – обедать. По обильности и количеству блюд дневная трапеза ничуть не уступала завтраку (как, впрочем, и ужину), а в чем-то даже превосходила. К примеру, супами (каждый день новый – борщ и бульон). Второе не отличалось особенным разнообразием. Много мяса, много белка.

Затем – пара часов послеобеденного сна.

И, конечно, очередная тренировка, чтобы закрепить полученные за день навыки и взрыхлить почву для новых. Заходящее светило поливало двор кровавым светом, в то время как Курт прыгал, махал бутафорским мечом и уходил от ударов.

Таран ни на секунду не ослаблял внимания. Волк же неустанно демонстрировал безусловное послушание, пусть и несколько ворчливое, выполняя все указания и не переча ни единым словом. Хэнк, разумеется, был не дурак, однако Курт не видел какого-либо иного способа усыпить его бдительность. Он просто делал все, что от него требовали, не задавая лишних вопросов.

Потом его вновь конвоировали в подвал, где ждал ужин. На десерт прилагалась огромная кружка зеленого чая и граммов двести шоколадных конфет. Волк съедал все до одной, но не забывал о пресловутых пряниках, что следовали за хлыстом. То ли у его тюремщиков хватало совести (что, впрочем, само по себе было слишком невероятно), то ли достать настоящие пряники в Клоповнике было проблемой.