Между двух миров - Эптон Синклер

В конце концов пришли к компромиссному решению. Эстер готова была любой ценой купить отсрочку; она надеялась, наперекор рассудку, что дитя одумается. Она упрашивала ее отложить свадьбу на четыре года и сначала окончить колледж; затем сократила этот срок до года. И, наконец, согласилась на шесть месяцев.

Бесс сказала: — Ты жалуешься, что я не знаю Ганси. Хорошо, я откладываю свое счастье еще на шесть месяцев, но зато я, конечно, имею право свободно встречаться с моим женихом, как со всяким другим приличным молодым человеком.

Против этого трудно было спорить. Без сомнения, светской обязанностью Эстер было пригласить молодых Робинов в Ньюкасл; этого желал и Робби, он даже мог настаивать на этом по деловым соображениям. Но в ту самую минуту, как Эстер согласилась на эту уступку, она отдала себя во власть ее неминуемых последствий.

Когда светская женщина, принадлежащая к лучшему обществу, приглашает кого-нибудь к себе погостить, гость становится в некотором роде «особой», и престиж хозяйки требует, чтобы общество соответственно относилось к нему. Таким образом, Эстер предстояло выдвинуть этих двух иностранцев. Ну что ж, Ганси — знаменитость, озаренная блеском своего выступления в Нью-Йорке. Если взяться умело, нью-йоркские газетные рецензии будут перепечатаны в ньюкаслской «Кроникл», и все в городе будут сгорать от любопытства. Ганси даст концерт, и Бэдды будут блистать на нем в роли покровителей искусства. Да, надо уметь делать из несчастья добродетель!

Ганси с радостью согласился дать благотворительный концерт в большом зале Ньюкаслского клуба. Зал был набит до отказа, люди платили за то, чтобы сидеть на складных стульях под окнами, за то, чтобы слушать стоя.

Публика аплодировала без конца, и Ганси несколько раз играл на бис.

Результаты этого дебюта оказались чрезвычайно забавными; Ланни собрал сведения из разных источников и составил себе ясную картину. Оказалось, что его мачеха пала жертвой начатой ею же самой кампании — или, быть может, всепокоряющей силы гения, которого она решила выдвинуть. Прежде всего выяснилось, что совсем не так просто иметь в доме гения. Ганси спросил очень робко, можно ли ему упражняться дома, причем, со свойственной ему необычайной деликатностью, он добавил, что и помышлять об этом не посмеет, если это может кого-нибудь обеспокоить; но» Эстер заявила, что нет, нисколько, пожалуйста! Выяснилось, что он привык работать по шесть-семь часов в день и даже понятия не имеет о том, что такое отдых. Он сказал, что будет играть в своей комнате и закрывать дверь; но, видимо, не полагалось так обращаться с гением, и Эстер ответила: пусть играет в гостиной, где ему может аккомпанировать Фредди или еще кто-нибудь.

И вот каждое утро начинались эти стенания и вопли, эти взвизги и скрежеты, и не только утром — они продолжались всю вторую половину дня, так что дом начинал дрожать от накатывающих волнами звуков. Казалось, живешь на маяке над бурным океаном, но этот бурный океан менялся каждое мгновение, — это была живая человеческая душа. Невозможно было не поддаться этим впечатлениям, хотя бы только впечатлению колоссальной работы — физической работы, умственной работы, духовной работы. Невозможно было устоять перед ее воздействием, привыкнуть к ней, не замечать ее, ибо едва вы успокаивались, как уже применялся новый метод атаки на ваше сознание, — звуки бросались на вас, хватали, трясли. В них были все ангелы неба и все демоны преисподней, кто именно — это зависело от вашего подхода; но так или иначе они не давали вам покоя.

Множество людей жаждало познакомиться с молодым гением, в том числе любители редкостей и охотники за знаменитостями — люди, которые не имели никакого права переступать порог Бэддов и которых необходимо было отшить. Но были и другие, еще более удивлявшие Эстер: люди ее круга, которые почему-то считали, что она должна быть в восторге оттого, что у нее гостит этот еврейский юноша. Ей пришлось устроить в его честь прием и допустить всех допустимых лиц, а они всячески расхваливали его и выражали надежду услышать еще раз.

Робби Бэдд обладал живым чувством юмора, он знал весь город, знал и людей своего круга. Он очень смешно описывал войну, которая разгорелась из-за этих двух залетных птиц или, лучше сказать, этих певчих птиц, — он называл их и так, и этак, смотря по настроению. Старшие из племени Бэддов приходили предостеречь Эстер и его самого насчет угрожающей опасности: как бы в старинной гордой семье из Новой Англии не завелось курчавое потомство. Дедушка Сэмюэл — ему было уже под восемьдесят — послал по этому случаю за сыном и смягчился лишь тогда, когда сын заверил его, что прекрасный пастушок из древней Иудеи — не наглый авантюрист, а сын одного из богатейших людей Германии — дай бог, чтоб у кого-нибудь из Бэддов было столько денег!

Эстер лелеяла наивную надежду, что ей хоть на эти шесть месяцев удастся сохранить планы дочери в секрете, но уже через три дня весь город только и говорил о молодой паре. Ужасно, но что поделаешь! Всякому, кто видел молодую девушку в присутствии ее гения, тотчас все становилось ясно, а тут еще приятельницы Бесс, которые так и впивались глазами в обоих, и приятели Бесс, которым она прежде дарила хоть немного внимания, а теперь никакого. Ньюкасл, конечно, город, но мирок, в котором вращались Бэдды, имел все черты захолустной деревушки, и Ланни по опыту знал, как легко с помощью телефона распространяются всякие сплетни и слухи среди многочисленных знакомых.

Забегали приятельницы Эстер расспросить, что случилось. Светский кодекс давал ей право врать напропалую, а приятельницам — право утверждать, что она врет; они так и делали, употребляя только более вежливое выражение «сочиняет». Они говорили: если она до сих пор не знает, что происходит с ее дочерью, так ей следует узнать; а выйдя от нее, затевали спор, становились на ту или другую сторону и вовлекали в спор весь город. Робби говорил, что на языке дипломатов это называется «пустить пробный шар»: они с Эстер, ни в чем не признаваясь, получили возможность предугадать, как отзовутся их знакомые на готовящееся событие.

Но окончательно Эстер была сражена собственной дочерью: теперь, когда девушке не надо было таиться от матери, ее чувства стали до прискорбности очевидны. Если Ганси упражнялся — ее клещами нельзя было вытащить из дому, она желала одного: сидеть в уголке и слушать, не упуская ни одной ноты. Да, она обещала ждать шесть месяцев, но теперь она объяснила, что именно она намерена делать в течение этих шести месяцев: пригласить самого лучшего учителя музыки, какого только можно будет найти, и целыми днями упражняться на рояле. Она поставила перед собой ту цель, которую ей подсказал Ланни, — научиться свободно читать любой музыкальный текст и играть с листа. Когда она этого добьется, она станет аккомпаниатором мужа и будет ездить с ним во все турне.

Было совершенно ясно, что она так и сделает, и матери предстояло жить шесть месяцев на маяке среди бушующего океана, иначе пришлось бы разрешить восемнадцатилетней девочке снять где-то в городе помещение, взять напрокат рояль и бегать туда. Величественные и властные музы призывали Бесс, как призывал младенца лесной царь в балладе Гете. И Робби сказал жене:

— Похоже на то, что мы потерпели поражение!

Вопрос так и оставался нерешенным до самого кануна того дня, когда молодые Робины должны были уезжать. Бесс вошла к матери в комнату, опустилась перед ней на колени и разрыдалась:

— Мамочка, какое ты имеешь право обкрадывать мою жизнь?

— Что ты говоришь, дорогая?

— Разве ты не видишь, какую ответственность ты берешь на себя? Ты сажаешь меня под замок и выгоняешь моего жениха, точно он преступник! Неужели ты не понимаешь, что если с Ганси что-нибудь случится, я никогда не прощу тебе? Никогда, — никогда, до самой смерти!

— Ты боишься, что его кто-нибудь отобьет у тебя?

— Такая мысль мне и в голову притти не может! Но вдруг он заболеет, попадет в автомобильную катастрофу или вдруг пароход пойдет ко дну?

— Твое решение в самом деле так твердо, дочь моя?

— Сказать, что этого не будет, все равно, что убить меня.

— Но чего же ты хочешь?

— Ты прекрасно знаешь чего, мамочка. Я хочу завтра обвенчаться с Ганси…

Несколько мгновений мать сидела неподвижно, сжав губы, и ее руки, лежавшие на плечах дочери, дрожали. Наконец она сказала: — Мог бы Ганси остаться здесь еще на неделю или две?

— Ну, конечно, мамочка, если ты его попросишь!

— Хорошо, я попрошу его, и мы все устроим прилично здесь дома, в присутствии нескольких друзей и членов семьи.

Бесс отерла слезы, и дуэт скрипки и рояля, звучавший настроениями Il i Penseroso, «рожденными от Цербера и полночи чернейшей», сменился, словно по волшебству, настроениями из другого стихотворения Мильтона, Allegro, составляющего пару с первым. Казалось, хороводы нимф проносятся по комнатам и лестницам дома Бэддов, щедро раздавая свои счастливые дары, шутки и молодое веселье.