Мир, где меня ждут. - Марина Дементьева

— Вот как хорошо ты подчиняешься родительской воле, дорогой мой сын. Это в Телларионе ты стал таким своенравным, там тебя научили противиться приказам отца? Помнится, раньше ты был покладистей, а там почувствовал себя на свободе, решил, что сам себе хозяин, и имеешь право поступать по своему усмотрению… Ошибаешься, сопляк! — голос князя взвился под самый потолок, и далеко не слабонервный Коган подскочил едва ли не на фут. — Ничего ты не можешь решать, граллы тебя раздери! Наглый мальчишка! Какого нарлага ты натворил?! А? Ты что, совсем рехнулся? Нарушил клятву, это я еще в состоянии понять, ты всегда отличался вздорным нравом и терпеть не мог эту девчонку, Стихну. Но жениться… На ком?? На проклятой эльфийке!!! На дочери этого самодовольного, заносчивого, извращенного племени! На одной из тех, которые нас ни во что не ставят, которые считают себя любимыми детьми Хозяйки, а всех остальных, и нас в первую очередь, грязным сбродом, не достойным им, «изысканнейшим» и «величайшим», даже в рабы! Я уже больше четырех сотен лет бью, давлю и выжигаю эту заразу, по ошибке живущую в нашем мире, а мой единственный сын берет себе в жены самолюбивую наглую стерву!!!

Согрейн не сдержал крика изумления и испуга, когда князь выхватил меч из ножен. Прямо на его глазах творилось что-то жуткое, неправильное, ненужное… Княгиня Эджина в страхе наблюдала за мужем, ее побелевшие губы подрагивали. Женщина сходила с ума от страха за сына и, вместе с тем, признавала право мужа судить Эджая, предателя в глазах их народа. Коган понял, что Эджина не станет вмешиваться, предоставив мужу возможность поступить с сыном по его разумению, как бы ни был суров его приговор. Медлить было нельзя, и Согрейн бросился между отцом и сыном, заслонив друга собой.

— Стойте, князь! Что же вы такое делаете?! — У Когана просто в голове не укладывалось, как из-за ненависти к эльфам можно было решиться на убийство собственного сына. Аргай досадливо поморщился.

— Уйди с дороги, Коган. Не вмешивайся в дела нашей семьи. Не мешай мне, я не хочу тебя убивать.

— Да что же это происходит?! Что вы все тут творите? Вы же семья, у вас нет никого дороже друг друга! Госпожа Эджина, хоть вы что-нибудь скажите! Ведь это же ваш сын! И вы тоже готовы его убить только за то, что он имел несчастье влюбиться не в ту девушку?

Женщина только беспомощно покачала головой. Коган в совершенной растерянности от происходящего обернулся к другу.

Эджай молчал, будто эта странная сцена не имела к нему никакого отношения. Согрейн в ужасе попятился, когда его товарищ неторопливо и спокойно потянул из ножен мечи. Недобро и хищно сверкнули в кровавом свете факелов начертанные на лезвиях авалларские письмена, но даже блеск смертоносного оружия не мог сравниться с тем взглядом, который полыхнул в прищуренных глазах аваллара. Коган затряс головой. Сначала Верховный князь, а теперь еще Эд… До чего они дошли?! Неужели Эджай станет драться со своим родным отцом???

Но Эджай не переступил последнюю черту. Он медленно, словно в каком-то непонятном страшном сне подошел к стене и крест-накрест повесил на специально вбитые в нее крючья мечи. Воздух вокруг оружия сгустился, потемнел, приобрел влажный глянцевый блеск. Волшебник наложил на мечи какое-то странное заклинание, Коган не мог понять, в чём оно заключается. Для него вообще всё здесь было странным и бессмысленным. Спустя пару томительных минут свечение воздуха ослабло, цвет начал тускнеть и истаивать, будто колдовство тоже испарялось и исчезало. Но Согрейн знал, что это не так. Заклинание, напротив, набирало силу, впитывалось в мечи, сживалось с ними, вступало в свои законные права.

Эджай повернулся к отцу и заговорил, горько кривя губы.

— Насколько я понимаю, князь, отца, равно как и дома, с сегодняшнего дня у меня нет, а у вас больше нет сына. Остался только предатель и преступник, несмываемое пятно позора на вашем роду. Что ж, вышло так, что я не оправдал ваших ожиданий. — На лице молодого мага появилось какое-то странное выражение, будто перед Эджаем открылась невидимая для остальных картина, на него снизошло тайное знание. Голос волшебника зазвучал глуше и отрывистей: — Пройдет время, и здесь, в Сантане, появится тот, кто будет иметь силу и волю, чтобы принять на себя всю тяжесть власти. Он будет обладать правом. Вы узнаете, что это именно он. Многие будут пытаться заполучить мое оружие, но оно достанется лишь тому, кто его поистине достоин. Его сможет взять в руки тот, кто не будет гнаться за богатством и властью; тот, чей разум будет свободен от корыстных мыслей; чуждый жадности и самолюбия. Наступит день, когда он придет, чтобы забрать то, что принадлежит ему с рождения… — Волшебник прерывисто задышал и резко вскинул голову, муть в его глазах постепенно исчезала, взгляд прояснялся. Не тратя больше ни секунды, будто пребывание здесь стало для него неприятным тяжким наказанием, Эджай развернулся и быстро зашагал к выходу из зала, не оглянувшись на умолкших, потрясенных услышанным родителей, которые отреклись от него. Коган мысленно возблагодарил всех светлых богов за то, что они не допустили этой противоестественной схватки между отцом и сыном, сохранили обоим жизни. Уйти сейчас было бы самым разумным, да и, пожалуй, единственно верным решением. Отворились врата, послушные мысленному приказу Эджая, и Коган с удивлением понял, что они подчиняются его другу даже теперь, когда он потерял все свои права и стал изгоем в родной стране. Выходит, древнее волшебство, вне зависимости от низменных и мелочных поступков разумных созданий, признает чистую авалларскую кровь в жилах Эджая, который для родной магии остался всё тем же Д» элавар, хотя, по понятиям своих сограждан, не может более носить это прозвание. Раздался глухой звук удара, когда за спинами двух магов схлопнулись тяжелые створки, и Согрейн с болью и горечью подумал, что для Эджая вместе с ними закрылась дверь в привычную жизнь, двери родного дома, ставшего в одночасье чужим и враждебным. «Вот она, плата за счастье…»

— Ну и погодка, — недовольно проворчала Сим`уна, непроизвольно кутаясь в теплую шерстяную шаль. Выглянула в окошко и потрясенно покачала головой. — Н-да, всякое бывало, но чтобы месяц стихий был таким лютым…

— Так на то он и месяц стихий, а не белых рос, к примеру, — живо откликнулась высокая светловолосая девушка лет четырнадцати по имени Корс`анна, большая любительница поболтать и посмеяться, дайте ей только волю. — В это время завсегда бывает такая непогода, что хоть голодным нарлагом вой…

— Чем язык тешить, ну-ка, давай, подкинь дров, а то так и окочуриться недолго, — раздраженно прикрикнула на дочь Симуна. Женщина несколько раз прошлась по чистенькой прибранной комнате, где каждая вещь имела строго установленное место, где ни один недоброжелатель, буде таковой нашелся, при всём желании не смог бы обнаружить ни пылинки, ни соринки. Почтенная мать семейства то и дело бралась за какой-нибудь предмет и тут же его откладывала, ее резкие беспорядочные движения выдавали крайнее волнение. Наконец Симуна в очередной раз подошла к окну — ставни уже вовсю содрогалось от нешуточных ударов стихии — и, не выдержав, воскликнула: