Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

Присев на кушетке в коридоре, Рэй в отчаянии опустил голову на руки, зарывшись пальцами в свою роскошную шевелюру. Сейчас там, за этой дверью, Куртни выслушивает свой приговор. Он ощущал себя никчемным и беспомощным. Он ничего не мог для нее сделать. Не мог что-то изменить, не мог утешить. Как можно утешить человека, навсегда утратившего возможность управлять своим телом, чувствовать его, обреченного провести остаток жизни в постели? Все, что он мог — это помочь ей жить так, как она теперь вынуждена. Поддерживать, заботиться, развлекать. Он будет ее забавлять и веселить, сделает все, чтобы облегчить ей эту страшную участь, чтобы не позволить ей отчаяться и потерять интерес к жизни. Он будет сам ухаживать за ней. Он будет носить ее на руках, чтобы она не лежала все время в постели.

О Кэрол он старался не думать. Мысли о ней причиняли боль и отбивали в нем всякую охоту размышлять о своей дальнейшей жизни. Не было у него больше никакой жизни. Эта авария поставила на нем крест так же, как и на Куртни. Когда Кэрол ушла от Джека, он загорелся такой надеждой, что решил, во что бы то ни стало, воспользоваться предоставленным ему шансом и добиться того, о чем уже давно мечтал. Но жизнь жестко поставила его на место, раз и навсегда, уже окончательно, привязав к женщине, которую он не мог теперь бросить. Видимо, ему никогда уже не изменить своей судьбы, которую он сам однажды выбрал, а теперь задумал от нее же и сбежать.

Когда доктор вышел от Куртни, Рэй тяжело поднялся, словно тяжелое бремя давило ему на плечи, и вернулся палату. Куртни смотрела на него спокойными черными глазами. Они по-прежнему не выдавали ни ее чувств, ни мыслей. Приглядевшись, Рэй заметил, что они лишь стали блестеть больше, чем обычно. Не от сдерживаемых ли слез, которые она не хотела себе позволить даже теперь?

Он ободряюще ей улыбнулся и присел рядом на стул. Взяв в ладони ее тонкую изящную кисть, он снова ее поцеловал.

— Пожалуйста… только не отчаивайся, — умоляюще прошептал он. — Мы будем бороться. Обратимся к лучшим специалистам в мире. Вот Даяна, она же ходит, а врачи утверждали, что не сможет. Так то она… девчонка какая-то… даже сравнить с тобой нельзя… потому что ты такая женщина… Сильнее тебя вряд ли кто-нибудь еще найдется. Ведь ты всегда все могла. Все. И с этим испытанием справишься. Мы вместе справимся.

Она ничего не ответила, только неотрывно смотрела на него, так пристально, так внимательно, как никогда еще не смотрела. Грустно и ласково.

— Да, я смогла добиться всего, к чему стремилась, кроме одного… самого важного, — тихо сказала она. — Твоей любви.

— Нет, Куртни, ты ошибаешься. Я был дураком, я не понимал… Прости меня. Прости, если сможешь… за то, что только теперь осознал, что ты для меня значишь. Я забрал заявление, милая, и давай просто забудем об этом, хорошо? Как будто я никогда его и не писал. Я никогда больше не причиню тебе боль. И я не оставлю тебя, клянусь. Я буду с тобой в любом случае, будешь ли ты ходить или нет. Все не так страшно, любимая моя. Я не дам тебе скучать и грустить. Мы будем счастливы, как никогда еще не были. Я сделаю тебясчастливой, как не мог сделать за все прожитые нами вместе годы. Ты будешь счастливее, чем была, я клянусь тебе в этом. И мы будем жить долго и счастливо, как выражаются в сказках. Ты веришь мне? Веришь?

Она улыбнулась и кивнула.

А он обрадовался, как ребенок. Глаза его оживленно засияли, губы растянулись в красивой белозубой улыбке.

— Я так переживал… как ты все это воспримешь. Но я верил в тебя. Верил, что ты никогда не опустишь рук. Ты молодец. Я не сомневался. Ведь ты моя Куртни, я знаю тебя, моя любимая «железная леди», которая просто не умеет быть слабой. Я всегда тобой восхищался. И немного завидовал тому, что все-то тебе по плечу.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом, замерев на мгновенье, опустился ниже, к ее губам. Куртни закрыла глаза, наслаждаясь его поцелуем. Как давно он ее так не целовал, она уже и не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Ей казалось, что это было в далекую молодость, когда они только встречались. Он был таким горячим, таким страстным. А потом это вдруг куда-то все исчезло. Нет, он не перестал быть таким, юношеская пылкость и ненасытность оставались в нем и по сей день, только к ней он их больше не проявлял. Она вообще сомневалась в том, что он когда-нибудь питал к ней истинную страсть. Он лишь исполнял свой супружеский долг, иначе это назвать было нельзя. А с некоторых пор и это перестал делать. Уже не один год он спал с ней в одной постели, не прикасаясь. А она его не принуждала, и пыталась радоваться тому только, что он с нею. И боялась, что наступит день, когда он уйдет, навсегда, и будет спать уже в другой постели, с другой женщиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как ей хотелось его обнять, погрузить пальцы в золотистую шапку волос и погладить их. Она давно этого не делала, но помнила, какое удовольствие получала от этого, ощущая пальцами и ладонями мягкость и шелковистость его волос. Он положил ладонь ей на грудь и погладил, скорее, это было не осознанное движение, а может, он просто забыл, что она не может больше почувствовать его ласку. Он целовал ее руки, не задумываясь над тем, что она не ощущает его прикосновений.

Никогда больше она не сможет его обнять, не почувствует его объятий. Не погладит его волосы, его тело… Не прикоснется к нему, не почувствует его тепло, гладкость его кожи, упругости мышц, изящества и совершенства линий его вечно молодого тела. Не почувствует его прикосновений, его ласки… как сейчас. Он гладит ее грудь, а она не чувствует. А ведь она так мечтала, что когда-нибудь он вот так к ней прикоснется, и по телу ее пройдет сладкая дрожь, потому что она все еще желала его, мечтала о его любви так же, как в тот момент, когда впервые его увидела.

Она помнила это так четко, будто это было вчера. Он носился по полю, раскидывая в стороны своих дружков, гоняясь за мячом с таким фанатизмом и одержимостью, что никто не мог его остановить. Разгоряченный, возбужденный, агрессивный, выкладывающийся в игру в полную силу, словно от нее зависела его жизнь. Высокий, стройный, сильный, ловкий и невероятно красивый. Он почти не изменился с тех пор, только уже не казался таким юным, как тогда. А потом она увидела, как он катается на серфинге. Когда он не тренировался в спортзале и не играл, он с друзьями носился по волнам, бросая вызов стихии. Ничего более красивого и захватывающего она в своей жизни не видела. Он даже предложил и ее этому научить, но Куртни отказалась. И она подарила ему дорогущую доску, от которой он пришел в такой восторг, что кружил свою невесту по пляжу до тех пор, пока у нее не закружилась голова так, что затошнило, а когда он ее отпустил, она упала в песок, потеряв равновесие. А он хохотал над ней, как сумасшедший.

Она любила смотреть, как он катается, и поначалу часто ходила с ним на пляж, отложив все дела. А потом он перестал брать ее с собой. Она стала там лишней. У него образовался постоянный круг друзей-серфингистов, с которыми он проводил время на пляже, он стал одним из членов почетного серфинг-клуба, ездил на всякие соревнования и сам принимал участие. Постепенно серфинг стал вытеснять футбол из его жизни, пока он совсем его не бросил.

Теперь он уже не так часто вставал на доску и скользил по волнам, но все же совсем отказаться от этого, как от футбола, не мог. Было время, когда он загорелся желанием научить Кэрол, но девочка больше предпочитала наблюдать за ним с берега, не веря в то, что когда-нибудь сможет этому научиться. Поняв, что в ней нет нужного рвения, он бросил эту затею.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Отец Куртни называл его бездарным и никчемным. Но Куртни никогда так не считала. Он был талантлив в спорте, ему давалось легко все, за что бы он ни брался. Он хорошо играл в футбол, овладел серфингом, умел ходить под парусом, и у него даже была своя лодка. Разве это бездарность? Просто он никогда не ставил перед собой высоких целей, не стремился к вершинам, к успеху, к славе. Научился до «хорошо», и дальше не стремился. Но Куртни всегда верила в него. Верила, что если бы он только захотел… Но потом отчаялась, что он когда-нибудь возьмется за ум, поняла, что ему нравится то, как он живет, и он ничего не хочет менять. Он хотел и стремился всегда только к одному — жить в свое удовольствие.