Роковые поцелуи - Патриция Кемден

Брат Кельн откашлялся, поклонился и произнес, перекрывая крик птиц:

– Сию минуту, месье. А вам, мадам, приготовлю ванну. Элеонора рассеянно кивнула, поглощенная изучением декоративной греческой амфоры, стоящей посередине мраморного стола.

– Ахилл, а что делают эти люди?

Он не ответил, но она вдруг почувствовала твердую руку на своем локте, тянущую ее прочь.

– Ахилл, а что?.. – начала Элеонора снова, глядя через плечо на амфору.

– Сию минуту, я уберу это, – передразнил Ахилл брата Кельна.

Молодой человек быстро подбежал.

– Ja, mein herr! Я хочу сказать, да, да, месье. Прямо сейчас унесу. Прошу прощения, месье, домом немного пользовались. – Под взглядом Ахилла он умчался прочь.

Элеонора выдернула локоть из руки Ахилла и подошла к другому краю стола, амфора оказалась между ними.

– Ну, и что все это значит?

Ахилл смотрел на нее испытующим взглядом.

– Конечно, вам нет необходимости знать, что так случается в жизни.

Элеонора посмотрела на греческую вазу и покраснела.

– После того как предмет известен, – продолжал Ахилл, – знание не может быть переделано.

Элеонора подняла взор, чтобы встретиться с глазами Ахилла.

– Сделанное не может быть переделано, независимо от того, как бы горячи ни были молитвы.

Ахилл с сомнением приподнял изящную бровь.

– А ты горячо молишься, Элеонора? – тихо спросил Ахилл. Он сделал шаг, чтобы обойти вокруг стола, и Элеонора отступила в противоположном направлении. – Ты молишься, чтобы никогда не расстаться со своими горами, своей цитаделью орлов? Или чтобы никогда не приезжать во Францию, в замок Дюпейре, на тот балкон, куда ты вышла охладить свое разгоряченное тело?

– Я сожалею всего о нескольких моментах, – ответила Элеонора, держась для равновесия пальцами за край стола. – Мгновениях, которые случились после райской ночи у камина в моей комнате. Несколько мгновений, за которыми последовало такое счастье, я бы переделала.

– Но их нельзя переделать, так ведь, Элеонора? – Ахилл снова начал обходить стол, Элеонора попыталась сохранить расстояние между ними.

– Почему ты последовал за мной? – закричала она. – Почему не остался в своем замке?

– Замок больше мне не принадлежит. Я всего лишь его арендатор, – ответил Ахилл. – Что еще мне остается, если не сопровождать даму до Вены?

– Остаться! Ты по-прежнему граф Д'Ажене.

Ахилл прыгнул вперед и схватил Элеонору.

– Я, Элеонора? Я?

Его напряженное лицо оказалось рядом с нею.

– Твоя мать сказала… – начала неуверенно Элеонора.

– Моей матери нельзя верить, даже когда она говорит правду. Я поеду с тобой в Вену.

– Нет, – взмолилась Элеонора. – Нет, пожалуйста.

Царапанье в дверь помешало им. Элеонора удивленно посмотрела, и Ахилл отпустил ее.

– Что происходит между нами, иезуита это не касается. Передышка, Элеонора, пока мы не покинем это место. Потом – что будет, то будет…

– Судьба? – прошептала она и кивнула: – Тогда передышка.

Ахилл сначала ничего не ответил, лишь его темные глаза смотрели на нее. Когда он заговорил, его голос, против ожидания, оказался неуверенным, как будто ему дали то, что может представлять опасность.

– Тогда передышка.

Глава 19

Царапанье повторилось вновь и вновь.

– Войдите, – отозвался Ахилл.

Брат Кельн открыл дверь, поклонился и жестом пригласил слугу. Кривоногий лакей чопорно вошел в комнату, переломился в поясе, кланяясь неопределенно – то ли Ахиллу, то ли Элеоноре, – затем схватил амфору за обе ручки и понес ее из комнаты, держа прямо перед собой.

– Нижайше прошу прощения, мадам, – сказал помощник управляющего, когда лакей вышел, – но возникла некоторая проблема с ванной.

– Проблема? – спросила Элеонора обычным голосом, но, вспомнив свою роль, резко добавила: – Какая проблема может быть с ванной?

– Проблема собственно не с ванной, мадам. Проблема в том, чтобы… э-э… найти ее.

С притворным гневом Элеонора повернулась к помощнику управляющего спиной, стараясь, чтобы тот не заметил ее не слишком успешную попытку подавить смех. Как можно потерять штуковину размером с лошадь?

Ахилл прошел и сел у холодного камина в одно из кресел с изогнутой спинкой.

– Сейчас, сейчас, моя голубка, – сказал он, ухитряясь сохранить полное безразличие путем изучения своих ногтей, – не волнуйся. Ты знаешь, как это отражается на цвете твоего лица.

– Что будет с моим лицом, – ничто по сравнению с тем, что я собираюсь сделать, мой дикий олень, если не приму ванну, – ответила Элеонора с вкрадчивой сладостью. Ахилл соответствующе кашлянул.

– Пожалуйста, не надо, мадам, – запищал брат Кельн. – Здесь всего сорок минут. Я уверен, что ванна скоро будет найдена.

Элеонора обвела его сузившимися глазами.

– У вас действительно она есть, а?

– Конечно! Конечно! Повариха помнит, когда ее привозили. Она сказала, что хозяйка кладовой упала в обморок в свежее сливочное масло, когда она влетела.

– Влетела?

– Она в форме лебедя, мадам.

– Моя дражайшая Леда, – Ахилл бросил шепотом Элеоноре. Элеонора ответила взглядом.

– Прошу прощения, месье? – спросил брат Кельн.

– Мое… сердце моего сердца любит лебедей. Элеонора обняла себя и отвернулась, ее раздражение на мгновение стало настоящим. Почему он не может нежно и ласково относиться к цветам и птицам?

– И любит ужинать вовремя, – заметила она. – Принесите горячую воду и таз прямо сейчас. Я приму ванну позже.

– Да, мадам. Вы хотите… э-э… лебедей на ужин?

– О Боже! Нет! Подойдет все, что есть у вас в кладовой.

– Все, кроме сливочного масла, – вставил Ахилл.

– Как пожелаете, месье.

Молодой помощник управляющего признательно поклонился и ушел. Воцарилось молчание на секунду, другую… потом Ахилл разразился смехом.

– Мой дикий олень? – переспросил он. – Не часто меня называют самцом в присутствии цистерианского послушника.

Элеонора пожала плечами.

– Я не смогла придумать никакого подходящего зверя, по крайней мере, ни одного, какого бы я могла упомянуть перед ним. И что значит «сердце моего сердца»? – с интересом спросила она. – Не часто меня так называют… – Она отбросила эту мысль, почувствовав себя неуютно оттого, что фальшивая нежность так жалит. Неуютно, что она уязвляет во всем.

За царапаньем в дверь последовали лакеи, несущие два стола из красного мрамора с отверстиями, вырезанными в крышках, поддерживаемых бродячим зверинцем мифических сфинксов и химер. Другие лакеи тащили два огромных сверкающих кувшина, которые они установили в отверстиях в пирамиде, а третья партия торжественно внесла высокие с узкими горлышками кувшины из лазурита и золота, более подходящие для миропомазания императора, нежели для умывания.