Порт-Артур (Том 2) - Александр Степанов

Стук в наружную дверь прервал разговор. Варя поспешила скрыться в другую комнату. Вошел Борейко со свертком.

- Привет честной компании! Разжился ослятиной и занес вам, - положил он сверток на стол.

- И совершенно напрасно. Вам самому надо питаться, - возразила Мария Петровна.

- Мы на позициях изредка постреляем, а вы тут в тылу работаете не покладая рук, вам поэтому и есть надо больше, - уверял поручик. - Не был у вас сегодня Звонарев?

- Варя, где твой Сережа? - крикнула Леля в соседнюю комнату.

- Мой он не больше, чем твой, - появилась Варя, заплетая на ходу косу, обещал вечером зайти из штаба. А вы почему, господин Медведь, удрали с батареи?

- Там остался Жуковский, а меня отпустил в город.

- Какие новости, Борис Дмитриевич? - справилась Мария Петровна.

- Простите, я еще не успел их придумать, - с невозмутимым видом отозвался поручик.

- Вот и Сережа, легок на помине, - вскочила с места Леля и пошла открывать дверь Звонареву.

Борейко поместился около Оли у рояля. Она открыла ноты с романсами и стала наигрывать одной рукой.

- Спойте что-нибудь дуэтом, - попросила Мария Петровна. - После целого дня тяжелой работы в госпитале приятно послушать пение.

Когда прапорщик со всеми поздоровался и уселся на диване между Варей и Лелей, Оля взяла несколько аккордов и запела:

Не искушай меня без нужды...

- Не искушай... - подхватил поручик, и голоса их красиво сплелись.

Звонарев внимательно слушал. Свет лампы, стоящей на рояле, падал на разгоревшееся, радостное лицо Оли. Уголком глаза Оля косилась на своего партнера и улыбалась ему. Борейко не сводил с девушки восхищенных глаз. Было видно, что они поют друг для друга и ничего не замечают вокруг себя.

За первым романсом последовал второй. Все, за исключением Вари, громко аплодировали певцам.

- Ну, хватит! - наконец решила Оля и, захлопнув крышку, встала из-за рояля. - Пусть теперь сыграет или споет кто-нибудь другой, например Варя.

Сев за рояль, Варя заиграла, напевая вполголоса:

Иль мне правду сказали, Что будто моя лебединая песня пропета...

- Чушь-то какая невероятная! - остановилась она. И есть же дураки и дуры, которым это нравится! То ли дело Кармен. - И девушка бойко заиграла хабанеру. Пальцы ее сразу приобрели быстроту и четкость, лицо разгорелось, глаза заблестели.

Меня не любишь, но люблю я, Так берегись любви моей!

- Слушай, Сережа, и наматывай себе на ус, - не преминул заметить поручик.

- Я и так уж забрался на второй форт, спасая свою жизнь...

Варя свирепо поглядела на прапорщика и вдруг заиграла "Варшавянку".

Мария Петровна тревожно посмотрела на окно и поплотнее захлопнула ставни.

- Нам пора и до дому, Сережа, - поднялся Борейко.

- Сейчас подадим чай, а до тех пор вас не отпустим, - встала с места Оля и вышла из комнаты. За ней последовала Варя.

Выпив по стакану чая, офицеры стали одеваться.

В это время раздался стук в дверь, и звонкий детский голос прокричал:

- Тетя Варя у вас?

- Вася прислан за мной из госпиталя, - догадалась Варя, открывая дверь.

- Дохтур главный Протопопов просит вас приютить. Сейчас принесли двух тяжелых, а хирургической сестрицы нет, - одним духом выпалил запыхавшийся мальчик.

- Ладно уж, приду, - вздохнула девушка. - Ты ел? Садись пить чай.

Мария Петровна взяла мальчика под свое покровительство, наделила огромным куском хлеба, намазанным вареньем, и налила чаю. Через пять минут Варя, Борейко и Звонарев уже шагали по темным улицам, ежеминутно спотыкаясь по дороге. В конце концов офицеры подхватили девушку под руки и довели ее до госпиталя. Вася торопливо шагал за ними.

- Итак, до скорого свидания, - пожала руки своим спутникам девушка. - За вашу сегодняшнюю любезность прощаю вам, Медведище, многие передо мной прегрешения!

Прапорщик проснулся. Рядом на складной кровати храпел неопрятный и трусоватый Рязанов. От него шел густой запах давно не мытого человеческого тела и водочного перегара. У окна посапывали Дебогорий-Мокрневич и младший офицер стрелковой роты, глуповатый и пошловатый Карамышев. На столе чадила сильно прикрученная керосиновая лампа. Было темно и холодно. Снаружи изредка доносились глухие звуки не то артиллерийской стрельбы, не то взрывов ручных бомб.

Прапорщик, спавший одетым, встал и поднял фитиль лампы. Его слегка лихорадило. За девять месяцев войны он привык к опасностям и почти не думал о них. Ему вспомнилось, как вначале, еще на Электрическом Утесе, при каждом появлении на море японской эскадры страх закрадывался в его душу, сковывая движения и путая мысли. Постепенно он научился владеть собою. Сегодня впервые им овладел безотчетный, неопределенный страх. Звонарев попытался стряхнуть с себя это гнетущее чувство и не смог.

"Предчувствие? - подумал он, и тотчас же его трезвый ум запротестовал. Устал, сдают нервы", - решил он, но, достав из-под подушки листок бумаги, неожиданно для себя написал письмо Варе.

"Милая Варенька, плохо себя чувствую. Что-то давит душу. Думаю - убьют меня скоро. Если это случится - не горюйте. Вы в Артуре самый близкий мне человек, поэтому я к вам и обращаюсь в минуту душевной слабости. Не плачьте, если это вообще разрешается амазонкам и валькириям. Ваш С. Пожалуй, можно ограничиться и одной первой буквой. Как вы думаете, госпожа Брунегильда?"

Заклеив письмо в конверт и написав адрес, прапорщик сунул его в папку, где хранились его расчеты и чертежи, и задумался. На столе лежали неоконченные проекты минных галерей. Надо было работать.

Со времени пребывания на форту внешний мир Звонарева страшно сузился, ограничиваясь подземными работами и событиями вокруг. Форт стал ему казаться уединенным от всего мира островом, окруженным вражеской стихией - японцами.

Все интересы, разговоры, мысли, действия исчерпывались тем, что делают или собираются делать японцы и как этому противодействовать. Артур, Электрический Утес, даже Залитерная стали чем-то далеким и неощутимым. О Борейко, Варе, учительницах прапорщик вспоминал как о людях, находившихся за тысячу верст от форта номер два. Их заботы, треволнения перестали его интересовать, поскольку они не были связаны с происходившим здесь, на окруженном с трех сторон и сильно пострадавшем передовом укреплении осажденной крепости.

Прапорщик старательно вычерчивал карандашом наличные минные галереи и намечаемое в дальнейшем их развитие. От этого занятия его оторвал хриплый голос Дебогория-Мокриевича, спрашивавшего, который час.

- Пять часов двадцать минут утра, - ответил Звонарев, взглянув на часы. Сейчас японцы будут сменяться, надо пойти послушать, что у них делается.

- Не мешает, - отозвался саперный поручик и, повернувшись на другой бок, опять захрапел.

Звонарев отложил чертежи, потянулся, сложил свои бумаги и вышел из каземата. Сразу же его охватила ночная сырость, и он поспешил войти в казарму. Едва он отворил дверь, как ему в нос ударил тяжелый, спертый воздух. Сказывалось полное отсутствие вентиляции. Больше сотни людей спало на двухъярусных нарах. Дневальные сидели на табуретках или расхаживали по проходу. Завидя Звонарева, дежурный по роте подскочил с рапортом.

- Где спят мои артиллеристы? - спросил Звонарев у дежурного.

- Все уже вышедши на работу и с ними два плотника.

Миновав казарму, прапорщик направился в потерну.

Вместо прежних ступеней теперь в нее вел пологий спуск.

Здесь ему повстречалось несколько солдат. По их запачканным землей шинелям Звонарев догадался, что они из минной галереи.

- Смена уже произошла? - спросил он.

- Так точно. В левой галерее заступили артиллеристы.

- Ночью все было спокойно?

- Японец тоже где-то землю долбит, а где - не разберешь, - отвечали солдаты.

Миновав контрэскарпную галерею, прапорщик оказался в капонире. Здесь два плотника сбивали крепежные рамы, у задней стены возвышалась куча вынутой земли и камней. Наклонившись, Звонарев заглянул в прорытый туннель. Из глубины доносились стук лопат и ломов, приглушенные человеческие голоса.

Работа шла полным ходом.

- Блохин! - окликнул прапорщик.

- Он в левой галерее, - доложил один из плотников.

Прапорщик пошел к следующей галерее. В орудийных капонирах, прямо на полу, на соломе спали стрелки. Около стояли часовые, наблюдая за происходившим во рву. Около левой галереи был разложен небольшой костер, дым от которого уходил в бойницу. Тут же сидел Юркин и подогревал в котелке чай.

Поздоровавшись с ним, прапорщик спросил, где Блохин.

- Роется в галерее вместе с Лебедкиным. Прошли уже с пол-аршина после смены. Грунт тут мягкий, копать легко.

- Сколько человек сейчас внутри?

- Трое: Блохин с помощником и один относчик.

Через минуту из галереи показался стрелок. Мешок по дороге прорвался, и солдат рукой зажимал дыру, отчаянно при этом ругаясь. Увидев Звонарева, он сконфуженно замолчал и понес землю к бойнице.