Словно распустившийся цветок - Сири Митчелл

– Это всего лишь вопрос времени. Когда вернетесь домой, можете даже помочь мистеру Тримблу собрать и уложить вещи! Не отчаивайтесь, уже совсем скоро этот человек превратится для вас лишь в приятное воспоминание.

– Приятное?

– Мне очень нравится его прическа и форма подбородка. Ах, если бы он происходил из приличной семьи! Если бы только он был джентльменом!

– Мне кажется, вы не улавливаете главного!

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Просто у меня есть и своя точка зрения. Не будь его семья настолько ужасной, он мог бы рассчитывать на успех в обществе.

В этом-то и заключалась проблема. Если бы они не были столь отвратительными, он мог бы вернуться к ним.

– Вы собирались заставить его вернуться к своей семье. Есть какие-нибудь успехи?

– Я ожидаю ответа от одной знакомой в Эссексе. Уверяю вас, так или иначе, но вскоре все ваши проблемы останутся позади.

По мере того, как ко мне возвращались силы, хотя экспедиции в поле почему-то перестали меня интересовать, мои прогулки становились все более продолжительными, и я часто встречалась с пастором, когда он навещал своих прихожан. Его общество не было мне неприятным, особенно если речь не заходила о растениях или его коллекции, и, пусть он совершенно не разбирался в ботанике, его философский склад позволял нам вести занимательные беседы. Мы говорили о птицах и звездах, ошибках и слабостях местной газеты и парламента, равно как и о необъяснимом благоволении, которое леди Харривик испытывала к мрачным и невразумительным гимнам.

– А что вы думаете о детях? – поинтересовался он однажды в начале декабря, когда мы шли рядом.

Нос у меня замерз, и я спрятала его в складки шарфа, которые и убрала рукой в перчатке, отвечая на его вопрос:

– О детях? Ничего. То есть, я о них ничего не думаю.

– Вы – единственный ребенок у своих родителей?

– Да.

– Но вы ведь любите детей?

– Скажем так, я не испытываю к ним неприязни.

Он неуверенно улыбнулся, но потом просиял:

– А вы – очень необычная девушка, мисс Уитерсби. Не такая, как все.

Я рассмеялась, выдыхая клубы пара:

– Да уж. Собственная разновидность, как выражается мистер Тримбл.

– Я уверен, что он не имеет в виду ничего плохого.

– А я – нет.

– Если честно, то, по-моему, без детей жизнь была бы куда скучнее, вы не находите?

Мне стало интересно, с чего бы это он вдруг заговорил о детях. Раньше мы с ним никогда не поднимали эту тему. По некотором размышлении я решила, что, будучи отцом восьмерых детей, он никогда не забывал о них.

– Вынуждена согласиться с вами. В конце концов, если бы не дети, то мы бы все вымерли, как класс.

Он растерянно покосился на меня:

– Вы правы… но я говорил о конкретных детях, а… а не в общем смысле.

– Конкретных?

– О своих детях, например. Они… очень милые. И очень мне дороги.

Про себя я подумала, что они как раз шумные и крикливые, но озвучивать подобные кощунственные мысли вслух воздержалась.

Когда я ничего не ответила, он продолжал:

– Некоторых пугает их количество, но управляться с ними вовсе не так трудно, как можно было бы ожидать.

– При разумном поливе и достаточном количестве солнечного света процветать будет любое растение.

– Это… очень философический взгляд на вещи. Но… я хочу сказать, что мы с вами отлично сработались, мисс Уитерсби.

Он был прав. Хотя поспевать за ним, а также разбирать тот кошмар, который он устроил из своей коллекции, и выписывать ярлычки оказалось куда труднее, чем я предполагала.

– Могу я надеяться, что вы окажете мне честь и станете верной помощницей на протяжении еще многих лет?

Лет! Я же искренне надеялась, что до этого не дойдет, иначе я сотру себе пальцы до крови. Но любезное предложение требовало столь же вежливого ответа. Во всяком случае, так было написано в книжке об этикете, которой меня ссудила мисс Темплтон. Тем более что он смотрел на меня, будто от моего ответа зависела его жизнь. Да. Кстати, до сих пор я как-то не замечала, какие красивые у него глаза.

– С удовольствием, мистер Хопкинс-Уайт. С большим удовольствием. – Ни за что. Ни за что на свете. Но все-таки он – очень милый и приятный человек. – Быть может, уже завтра я смогу помочь вам разобрать вашу коллекцию. – Я отпустила складки шарфа, которые придерживала рукой, и вновь спрятала в них нос.

Он покрепче перехватил свою Библию:

– Прекрасно! Просто… просто прекрасно, мисс Уитерсби.

Расставшись с пастором, я решила заглянуть в Оуэрвич-Холл. Меня интересовала новая орхидея, которую приобрел мистер Стенсбери. Я знала, что мне полагалось взять кого-нибудь с собой – адмирала или мисс Темплтон, – но поскольку дело было на обратном пути, то желание взглянуть на цветок пересилило, и я решила, что отсутствие дуэньи – не самый большой грех.

Мистер Стенсбери, похоже, был искренне рад видеть меня. Мы немного поболтали о том, что его коллекция становится все обширнее, после чего он продемонстрировал мне свое новое приобретение. Он последовал моему совету и обратился за содействием к одному из корреспондентов отца, так что теперь я с радостью подтвердила, что он действительно получил именно то, за что заплатил.

Когда я уже собралась уходить, он остановил меня:

– Я всего лишь хочу сказать, мисс Уитерсби, что мне чрезвычайно приятно иметь с вами дело. Надеюсь, вы можете сказать то же самое.

– Скажу, мистер Стенсбери. – Особенно если не нужно было восхищаться его коряжником.

– Вы оказали на меня самое благотворное влияние.

Я не смогла убедить его отказаться от своих разлюбезных пней, но во всем остальном, можно сказать, преуспела и привела его оранжерею в более-менее пристойный вид.

– Вы слишком добры ко мне, мистер Стенсбери.

– То, что мы с вами здесь начали, я рассматриваю как долгосрочный проект, и мое самое сокровенное желание состоит в том, чтобы вы оказали мне честь и продолжили начатое со мной вместе.

– С большим удовольствием. – Тогда, быть может, мне удастся превратить его коряжник в один из тех гротов, о которых вечно рассказывала мисс Темплтон. Или сад, в крайнем случае. Наверняка с ним можно будет найти общий язык в этом вопросе.

– Прежде чем вы согласитесь, мисс Уитерсби, должен вам сообщить, что в результате тяжелого недуга, коим я переболел в юности… – У него вдруг зарделись даже кончики ушей. – Словом, мой доктор открытым текстом заявил мне, что я никогда… – Он откашлялся. – Словом, я никогда не смогу насладиться радостью отцовства.

Я, если уж быть совсем откровенной, не совсем поняла, какое отношение это несчастье имеет к тому интересу, который он проявляет к ботанике, но этот вопрос явно причинял ему нешуточное беспокойство. Я положила руку ему на локоть: