Песнь огня - Розария Мунда

– Хорошо. Мы ждем, пока она отложит яйца, потом перенесем их, а затем отправимся в Норчию. – Он снова говорит деловито, как будто ему стало легче от того, что он сумел закончить наш предыдущий разговор. И от этого у меня внутри образовалась пустота.

– Перенесем их?

– Так контролируют размножение драконов. Вы возвращаете их в источники, когда хочешь получить потомство.

– Аэле это не понравится.

– Ну, мы ее не спрашиваем. – Тон Ли стал грубым. – Мы должны возвращаться.

Он начал собирать наш рюкзак. Аргос, вернувшийся после исследования скал, ткнулся мордой в мою руку, и я поглаживала его мохнатую спину онемевшими пальцами. Я попыталась найти тему, чтобы справиться с неприятным ощущением пустоты, переполнявшим меня:

– У тебя было что-то, что ты хотел показать мне?

– Позже, – сказал Ли. Он начал затаптывать огонь для подношений, повернувшись ко мне спиной, и резкий аромат тлевших трав заполнил мои ноздри. Я прижала ладони к глазам, чтобы сдержать слезы.

Аргос ближе придвинулся ко мне, беспокойно молотя хвостом по камням рядом со мной. Когда мы отправились в обратный путь, Ли взял мою руку и стиснул ее.

– Прости меня.

Он не сказал за что.

Но когда мы поднялись на первую гряду высоких уступов, я наконец-то поняла. По дороге сюда, повернувшись спиной к Каллиполису, мы его не видели. Теперь наш путь лежал навстречу острову, который мы оставили позади, и я все увидела.

Столбы дыма поднимались из-за гор, словно перед нами разыгрывалась сцена битвы.

Не лесные пожары. Пожары от драконьего пламени.

Я остановилась как вкопанная. Мое сердце трепетало, словно дракон, который замирает, собираясь рухнуть вниз, когда стихает ветер. Видел ли все это Ли? Скорее всего. Он просыпался рано и поднимался по лестнице на первую каменную площадку перевала Пилигрима с Найджелом каждое утро.

– Ты об этом собирался мне рассказать?

Ли издал звук, который нельзя было назвать утверждением.

– Я видел только два. Но все гораздо серьезнее, чем я предполагал.

Я выдернула свою руку из его ладони и направилась к Большому дому так быстро, как только могла, не срываясь на бег.

Я была идиоткой. Я должна была это предвидеть. Крылья Аэлы зажили, но на это ушел не один день. А тем временем я все эти дни лелеяла фантазию, что мы можем остаться здесь и забыть наши клятвы. Что я когда-нибудь смогу надеяться на счастье, которое мне не дано.

Я отрекаюсь от семьи, от уюта очага и потомства, дабы не отвлекали они меня от моей цели.

На лужайке перед Большим домом нас ждал одинокий дракон. Это дракон-грозовик. Его наездник, скрестив на груди руки, прислонился к садовой стене, глядя на заходящее солнце, словно надеясь, что оно его ослепит. Заметив, что мы спускались по тропе, он улыбнулся.

Я вся безраздельно принадлежу Каллиполису. На крыльях моего дракона я буду хранить мой город. Пусть моя воля будет его защитой. Пусть мой разум направит его к справедливости.

– Привет, голубки, – сказал Пауэр сюр Итер.

27

Призывы

ЛИ

После недели безуспешных попыток образумить Энни, после разговора в Хвосте Дракона, который принял такой оборот, что я до сих пор был в шоке, это наглое вторжение было последним, чего я хотел. Пауэр сюр Итер стоял в моем дворе, на его форме наездника Серого Клевера выделялась эмблема Реставрации, а его губы скривились в привычной ухмылке. Его волосы были гладко выбриты, так, что он выглядел абсолютно лысым. Энни направилась к нему, сжав кулаки, с таким видом, словно, идя сюда, ожидала его увидеть. Моя рука метнулась к свистку-призывателю, висевшему по старинке на цепочке у меня на шее.

Почему Пауэр всегда появлялся тогда, когда его меньше всего ждут?

– Как ты нас нашел? – спросил я.

– Как будто я не знал, что вы были здесь все это время. – Пауэр с усмешкой обратился к Энни: – Не могла бы ты угомонить твоего… гм… любовника? Господина? Мне трудно уследить…

Рука Энни потянулась к моей, задерживая ее на свистке-призывателе.

– Ли, – пробормотала она.

– Я не доверяю ему.

– Но я доверяю.

На мгновение мы замерли, ее рука сжимала мои пальцы на призывателе Пэллора, а Пауэр с улыбкой наблюдал за нами. Дело не в том, что Энни не привела убедительных доводов в пользу Пауэра. Дело в том, что я его терпеть не мог. Но даже мне стало немного любопытно, что он собирается сказать. Я уступил Энни, отпуская свисток.

Она обернулась к Пауэру:

– Не хочешь зайти на чай?

Драконы небесные, она сошла с ума?

– Если чай подразумевает что-нибудь покрепче, то да.

Энни повернулась спиной к нам обоим и направилась в дом. В гостиной Пауэр уселся в самое красивое кресло, которое раньше было любимым креслом моего отца, и огляделся. Большинство окон на главном этаже по-прежнему были закрыты ставнями; мы рискнули открыть лишь одно – выходящее на море. Он обхватил ладонями подлокотники и закинул ногу на ногу.

– Какое чудесное у вас тут гнездышко.

Взгляд Энни заглушил мою резкую реплику. Когда она направилась к бару в углу, на губах Пауэра промелькнула усмешка. Я стиснул ее запястье:

– Сядь.

Я плеснул бассилеанский виски в три стакана и поставил их на мраморный столик между нами, а затем сел рядом с Энни. Наши колени соприкоснулись. Пауэр взглянул на наши соприкасающиеся колени, потом на наши лица, и его улыбка сделалась шире, но в ней читалась едва заметная боль. Он развернул листовку с информацией о нашем розыске, которую я пытался показать Энни с тех пор, как Найджел передал ее мне, и протянул бумагу ей.

Сгорбившись, Энни принялась читать. ПУСТЬ СТЕРВА-КОМАНДУЮЩАЯ ПОНЕСЕТ ЗАСЛУЖЕННУЮ КАРУ. Она подняла глаза, ее лицо сделалось бледным, и лишь кое-где на щеках проступали розовые пятна.

– Ты это уже видел?

Я кивнул.

Пауэр забрал у нее листовку, усмехаясь в мою сторону.

– Я подумал, что мне стоило вмешаться.

Я пытался придумать, как оправдать то, что вовремя не рассказал ей о листовке. Но все оправдания казались жалкими. Ты сказала мне, что хотела бы, чтобы эта неделя длилась вечно. Но это слишком личное, чтобы говорить об этом в присутствии Пауэра.

– Вы хоть представляете, что происходило в этой стране с тех пор, как вы отправились прохлаждаться в свой отпуск? – спросил Пауэр.

– Мы не в отпуске, – сказала Энни. – Аэла была ранена.

– Какая жалость! Она еще жива?

На молчание Энни Пауэр криво ухмыльнулся:

– Закрытие школ было только началом, – сказал он. – Теперь они взялись за землю. Иксион использовал долг перед Бассилеей как предлог, чтобы уничтожить все реформы Атрея. Крепостные, получившие