Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - Игорь Морозов

Илл. 124

Вообще «закрещивание» является составным элементом многих ритуалов. Широко применялось это действие в жатвенном обряде: закончив жатву, чертили на земле крест; если отрывались от жатвы по каким-либо надобностям, то оставляли на краю несжатого участка крест из соломинок [Лобкова 2000, с. 32]. Несомненно, существенное воздействие на символику «крестиков» оказала обрядность этого дня, связанная с освящением воды в иордани, для чего на реке или на пруду вырубали изо льда и устанавливали возле проруби огромные кресты. Вместе с тем описанные выше крестики являлись своеобразными примитивными куколками, обозначавшими фигурки изгоняемых «бисей», унизанные ленточками антропоморфные фигурки выпроваживаемых в этот день «куляшей» и прочей нечисти – см. илл. 125, крестообразная антропоморфная конструкция из соломы, использовавшаяся при устройстве масленичных костров [Wolfram 1972, s. 9, австрийцы]. Места, в которые их помещали (углы дома или вода, щели между бревен или матица в хлеву, места в изгородях, предназначенные для прогона скота – «заворы»), были связаны с местами обитания изгоняемых демонов. Образцы подобных крестиков были опубликованы нами и А. Б. Морозом [Живая старина 1996, № 4, оборот обложки]. В Велижском р-не Смоленской обл. подобные крестики устанавливались местными жителями на срубах колодцев сразу после крещенского водосвятия –см. цв. вкл. 6 [ЛКЭСК МИА, д. Вязьмёны].

Через неделю (либо на Вербное воскресенье или на Пасху – сроки варьировались) крестик ставили в доме под иконы, а затем во время или после сева, иногда вместе с веточками вербы, которые также ставили под иконы в Вербное воскресенье, втыкали в поле, где он стоял до окончания жатвы. После дожинок крестики приносили домой и втыкали их в ссыпанное в закрома зерно нового урожая, «чтобы мыши не ели» [ЛА МИА, д. Вязьмёны]. Такого рода «крестики» близки по смыслу к румынским крестообразным антропомофным деревянным фигуркам, которые могли употребляться как нательные кресты [Толстой 1995д, с. 212, рис. 35].

На Русском Севере именно к крестикам часто привязывали подарки от «куляшей». Скажем, в Великом Устюге вечером накануне Крещения родители ставили под окнами небольшой (высотой около 30–40 см) крестик, привязывали на него подарки, а утром предлагали детям посмотреть, что им оставили «куляши» [Морозов 1998б]. В этом случае функции «крестиков» приближаются к функциям современной новогодней елки, а также традиционного свадебного деревца, о котором уже шла речь выше. Аналогичную изофункциональность креста и елочки можно обнаружить и в святочном озорстве. «Под Новый год шалили: и вокна мазали, и двери мазали, и закрывали, и подпирали двери ни знама чем. Усё творили. Ух!.. Моей матери покойницы в Новый год етот у трубу поставили крест. Зашли на кладбища у в Ордёнки и стащили крест. И нясли, как собралися – тёмна было! – как собрались, несуть крест. Что несуть – не известно. А потом моя мать встала утром, кричить: „Баб Чухина! Молись Богу!“ – у трубу поставили крест. Значить, по етой, по крыши по двору прошли (а двор был с накатом так) и на трубу поставили крест… И ёлочку запихивали – всё делали!..» [ЛА МИА, д. Дешовки Козельского р-на Калужской обл.].

Илл. 125

Кроме того, в разных местах России небольшие крестики выпекали на Крещение или Средокрестье из густо замешенного теста [классификацию средопостного печенья см.: Страхов 1991, с. 98–141]. Эти крестики, так же как и деревянные их аналоги, кропили освященной в церкви водой, а затем клали в сусеки, чтобы зерно не портилось [ЛА МИА, д. Под-волочье Кичменгско-Городецкого р-на Вологодской обл.; с. Тарадеи Шацкого р-на Рязанской обл.]. Широко распространенным можно считать и обычай гадания по этим крестикам о судьбе и о том, кто будет начинать сев в этом году, то есть «крест» получал некое персональное значение, связанное с судьбой его обладателя. Например, в д. Брунчаково в крестики из пресного теста величиной около 12 см запекали различные предметы (по-видимому, аналог «подарков» демонов-куляшей), раздавали в обед всем членам семьи по крестику и гадали по ним о будущем. Скажем, кому попадалось зернышко, тот будет в этом году заниматься всем, что связано с сельским хозяйством; получивший кусочек дерева – умрет; и т. д. [ЛА СИС, д. Брунчаково Междуреченско-го р-на Вологодской обл.]. В д. Жидовиново «в крещенский сочельник крестики-ти эти пекли, кому засевать. Пекли крестик и копеечку клали. Вот эдакой делаешь [=жгутик], а потом наверх второй, а в серёдку чёо-нибудь положишь. Кому достанется пятачок или там крестик, тому засевать: когда пашут, чтобы я пошла засевать „на хороший урожай“. Что вот ёо счастье попало, и этот пойдёт засевать. У нас девять было человек-то, мама девять крестиков делала» [ЛА СИС, д. Жидовиново Вашкинско-го р-на Вологодской обл.].

Иногда это печенье имело форму и обрядовые функции, сходные с весенними «жаваронками». «В Крещенье кресты из лучинок делали и из теста пекли – две полоски теста друг на друга. На яблоню ставили крест из лучинок и из теста, птички съедят» [ЛА СИС, с. Старороманово с. Агишево Шацкого р-на Рязанской обл.]. Отождествление «жаворонков» («куликов») с крестом достаточно обычное явление. «Вот „хресты“ у нас пекли, „жаворонки“ у нас это – пекли их из мака. Прямо тесто месили вот с маком. И песочку. На воде – это на Хрестовой неделе, она постная была. Да. „Хрестова неделя, – скажут, – надо хресты печи, жаворонков“. Да, пикли. Вот так вот тесто разделают [два жгутика поперек] – и всё. Да. А „жаворонка“ у нас никто по-моему не делают, как жаворонка. Просто „хрёст“ испекут и всё…» [ЛА СИС, с. Палатово Инзенского р-на Ульяновской обл.].

Изоморфность крестообразных и зоо– и антропоморфных фигурок в народном сознании приводит к их отождествлению. «Пекли „хрестушки“. „Хрестики“ – это летят эти – как их, Господи? Птички-„хрестушки“. Пекли „хресты“. И „жаворонки“ пекли. Сходим в Божий храм, тогда их поедим. А залезем на сарай вон: „Хрестушки, принесите нам по мотушке, красно лето принесите, нам зима надоела, весь хлебец поела“. Вот это всё пели. На сарай залезем, кричим как положено…» [ЛА СИС, с. Баевка Базарно-Сызганского р-на Ульяновской обл.].

Л. А. Беляев отмечает устойчивое отождествление в народном сознании Руси понятий Христос – крест – христианин – крестьянин [Беляев 1996, с. 38], и это отождествление вполне применимо к крещенскому и средопостному печенью, в котором антропо-, зоо– или фитоморфные признаки сочетаются с христианской символикой, что отражается и в их обрядовом применении (ср., например, обряд преломления на голове средопостных «крестов»).

Для маленьких детей, еще не принимавших участия в христославлении, Крещение было связано с обходом домов, во время которого они ставили кресты на дверях и получали за это небольшое угощение от хозяев. «Утром на Хрещенье, это уж он [=ребенок] придёть чё-нибудь набрать. Если вот он Христа славить умел, он и заслужить. А ребятишки-то они ведь не знають, а всё-таки хоть крестик памелють [=мелом нарисуют], чё-нибуть им дадуть, деньжонок там наберуть» [ЛА СИС, д. Цветки Шацкого р-на Рязанской обл.]. В с. Польное Ялтуново дети рисовали на стенах свинок, овечек, коровок, курочек [ЛА СИС, с. Польное Ялтуново Шацкого р-на Рязанской обл.]. Последнее действие перекликается с обычаем выпекать на Крещение обрядовое печенье в виде домашних животных.

Можно сделать вывод, что кукла, выполняя в обряде роль универсального символа с общей семантикой плодородия, в своих конкретных ритуально-обрядовых реализациях подвергается существенному воздействию семантического поля того или иного конкретного ритуала, в котором она применяется, или праздника, к которому приурочено ее употребление. Это особенно очевидно на примере описанных выше обрядовых крестиков, совмещающих антропоморфную символику (чаще всего в значении «предка» или, в позднейшем истолковании, – «нечистых духов», «куляшей», «святок») со значениями, характерными для конкретных обрядовых или игровых ситуаций. Скажем, в молодежных посиделочных развлечениях они могут символизировать и человечка-«предка» – Макарку, Микишку, и связанную с семантикой девичьей чести «елку» – красоту. В крещенской обрядности – приобретать смыслы, характерные для этого праздника: крест, как символ искупления мук Иисуса Христа и как символ христианства, способный изгонять «бисей». Средокрестные крестики также испытывают влияние общей семантики праздника: крест как знак перекрестка, «росстаней», середины пути сочетается с обычаем преломления на голове крестика, символизирующим «перелом» поста. Наряду с варьирующимися в соответствии с общей семантикой обряда или праздника значениями (своеобразными «приращениями» смысла) во всех этих случаях сохраняется и более архаическая символика креста: он знак человека, животного или птицы (души). В обрядах, приуроченных к середине Великого поста, крестик нередко заменяет фитоморфное обрядовое печенье типа «жаворонков» [по поводу фитоморфных прообразов креста см., например: Голан 1993, с. 97–103], и он тесно связан с семантикой выпроваживания, символических «похорон». Эти смыслы хорошо видны в свадебных куколках-«разгонщиках» и «подкозелках», сохраняющих и еще одно древнее значение куклы: знак детородного органа, символ плодородия, столь активно обыгрывающийся в различных свадебных развлечениях и ритуалах. В крещенских и средопостных куколках-крестиках эта семантика уже очень завуалирована, но она хорошо просматривается в обрядовом употреблении крестообразного или зооморфного печенья, выпекавшегося на эти праздники и иногда дублировавшего функции «крестиков»: его едят или скармливают скоту, «чтобы все водилось». Хорошо сохранилась эта семантика и в молодежных розыгрышах и подшучиваниях над сверстниками (пришивании «кукол» на спину неженатым или тем, кто уклоняется от молодежной игры). Вместе с тем материал, из которого были изготовлены куклы, оказывал существенное влияние и на их осмысление и употребление. Скажем, в посиделочных развлечениях мало употребительно фигурное печенье в виде куколок, которое гораздо более активно применялось в обрядовой сфере (например, куколки «барина» и «барыни» на рязанском каравае нередко изготавливались из теста).