Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - Игорь Морозов

Можно сделать вывод, что кукла, выполняя в обряде роль универсального символа с общей семантикой плодородия, в своих конкретных ритуально-обрядовых реализациях подвергается существенному воздействию семантического поля того или иного конкретного ритуала, в котором она применяется, или праздника, к которому приурочено ее употребление. Это особенно очевидно на примере описанных выше обрядовых крестиков, совмещающих антропоморфную символику (чаще всего в значении «предка» или, в позднейшем истолковании, – «нечистых духов», «куляшей», «святок») со значениями, характерными для конкретных обрядовых или игровых ситуаций. Скажем, в молодежных посиделочных развлечениях они могут символизировать и человечка-«предка» – Макарку, Микишку, и связанную с семантикой девичьей чести «елку» – красоту. В крещенской обрядности – приобретать смыслы, характерные для этого праздника: крест, как символ искупления мук Иисуса Христа и как символ христианства, способный изгонять «бисей». Средокрестные крестики также испытывают влияние общей семантики праздника: крест как знак перекрестка, «росстаней», середины пути сочетается с обычаем преломления на голове крестика, символизирующим «перелом» поста. Наряду с варьирующимися в соответствии с общей семантикой обряда или праздника значениями (своеобразными «приращениями» смысла) во всех этих случаях сохраняется и более архаическая символика креста: он знак человека, животного или птицы (души). В обрядах, приуроченных к середине Великого поста, крестик нередко заменяет фитоморфное обрядовое печенье типа «жаворонков» [по поводу фитоморфных прообразов креста см., например: Голан 1993, с. 97–103], и он тесно связан с семантикой выпроваживания, символических «похорон». Эти смыслы хорошо видны в свадебных куколках-«разгонщиках» и «подкозелках», сохраняющих и еще одно древнее значение куклы: знак детородного органа, символ плодородия, столь активно обыгрывающийся в различных свадебных развлечениях и ритуалах. В крещенских и средопостных куколках-крестиках эта семантика уже очень завуалирована, но она хорошо просматривается в обрядовом употреблении крестообразного или зооморфного печенья, выпекавшегося на эти праздники и иногда дублировавшего функции «крестиков»: его едят или скармливают скоту, «чтобы все водилось». Хорошо сохранилась эта семантика и в молодежных розыгрышах и подшучиваниях над сверстниками (пришивании «кукол» на спину неженатым или тем, кто уклоняется от молодежной игры). Вместе с тем материал, из которого были изготовлены куклы, оказывал существенное влияние и на их осмысление и употребление. Скажем, в посиделочных развлечениях мало употребительно фигурное печенье в виде куколок, которое гораздо более активно применялось в обрядовой сфере (например, куколки «барина» и «барыни» на рязанском каравае нередко изготавливались из теста).

В заключение подчеркнем, что закономерности, наблюдающиеся в модификации значений обрядовых куколок, могут дать полезный материал для размышлений о способах порождения обрядовой семантики в целом.

Кукла в литературных и художественных контекстах

Огромное воздействие на современное массовое сознание и, соответственно, на игровые и обрядовые практики оказывает образ куклы, сформированный новейшей художественной литерат урой, живописью, театром, кино [Гусева 2001а; Савельева 2001]. Кукла становится обычным героем произведений искусства, адресованных как детской, так и взрослой аудитории.

Художественная и мемуарная литература. Исследование употреблений слова «кукла» в русских литературных текстах, мемуарной литературе и прессе XIX–XXI веков позволяет очертить круг наиболее важных значений, которые восходят к устойчивым смыслам, приписываемым этой вещи в самых разных культурах, и обусловлены психологией ее восприятия.

Анализ более двух с половиной тысяч относящихся к кукле литературных контекстов из интернет-ресурсов «Национальный корпус русского языка» и ЭНИ «Российский Архив» показывает, что большинство упоминаний куклы связано с ее употреблением в качестве детской игрушки (около 15 %). Вторым по употребительности является истолкование куклы как объекта и способа манипуляции (около 10 %), третьим – понимание куклы как двойника (около 8 %).

Из других значений и мотивов, связанных с куклой, укажем следующие (по убывающей в зависимости от частоты упоминания):

• кукла как нечто безжизненное, недееспособное: «Женщина она или кукла, живет или подделывается под жизнь?» [И. А. Гончаров. Обрыв (1869)]; «Они лежат бледные, неподвижные, как восковые куклы» [М. М. Зощенко. Перед восходом солнца (1943)];

• человек как «механическая кукла»: «Туберозов отбросился, вздрогнул, и голова его заходила на шее, как у игрушечной куклы, у которой голова посажена на проволочной пружине» [Н. С. Лесков. Божедомы (1868)]; «Эти женщины-то, особенно которые помоложе, они все как заводные куклы, одна на другую до того похожи, не отличишь, где какая» [Валентин Распутин. Последний срок (1970)];

• смерть куклы и сломанная кукла: «С мужиком как с куклой поступают: повертят, повертят, поломают да и бросят» [И. С. Тургенев. Однодворец Овсяников (1847)] «Сначала умирает кукла, а уж потом изображенный ею человек. ‹…› Буравков, тяжело дыша, открыв рот, смотрел на казненную куклу» [Александр Проханов. Господин Гексоген (2001)];

• кукла как нечто неистинное, фальшивое: «Существа, образующие это общество, не люди, а какие-то раскрашенные нарядные куклы» [П. А. Вяземский. Старая записная книжка (1830–1870)]; «Один из верных согласился быть „куклой“, вялым спарринг-партнером, которого экс-президент, стоя на татами, швырял бы через бедро» [Владимир Маканин. Однодневная война // «Новый мир», 2001];

• кукла как предмет интерьера: «В углу несколько кукол подле толстых лексиконов; у стенки столик с тетрадями и маленьким альбомом» [В. А. Соллогуб. Большой свет (1840)]; «Барби, разряжённая как на бал, сидела теперь на подоконнике и сверкала, а старик выделывал шкатулки на продажу и помышлял построить своей кукле дом с мебелью, освещением и маленьким японским садом» [Людмила Петрушевская. Маленькая волшебница // «Октябрь», № 1, 1996];

• кукла как подарок, дорогая игрушка: «Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками» [Н. Г. Чернышевский. Что делать? (1863)]; «Рядом с офисом Тимофея – магазинчик „Сувениры“, здесь надобно купить секретарше подарок, и Андрей Николаевич выбрал глазастую куклу» [Анатолий Азольский. Лопушок // «Новый мир», № 8, 1998];

• кукла как ребенок: «Так, например, я рассказывал, что у меня в доме был пожар, что я выпрыгнул с двумя детьми из окошка (то есть с двумя куклами, которых держал в руках)» [С. Т. Аксаков. Детские годы Багрова-внука, служащие продолжением семейной хроники (1858)]; «Кукла была настолько художественно выполнена, что в двух шагах ее нельзя было отличить от живого ребенка» [В. П. Катаев. Алмазный мой венец (1975–1977)];

• игра в куклы как социовозрастной маркер: «Совершенные дети, ни об чем понятия не имеют; им бы еще в куклы играть, а не то что замуж выходить» [А. Н. Островский. Доходное место (1857)]; «Всем было по десять, только Колывановой уже исполнилось одиннадцать, и они по обязанности своего зрелого возраста вынужденно расставались со своими куклами» [Людмила Улицкая. Ветряная оспа (1998)];

• кукла и «ложная красивость»: «Софья Павловна Тальман, улыбающаяся, напудренная и подкрашенная, похожая на большую нарядную куклу, сидела на диване с двумя сестрами подпоручика Михина» [А. И. Куприн. Поединок (1905)]; «Между тем перед ним сидела холеная, привыкшая к роскоши женщина. Одеваемая, будто кукла Барби. Правда, и предназначенная, подобно Барби, сидеть дома на почетном месте» [Семен Данилюк. Бизнес-класс (2003)];

• кукла как нечто неуклюжее и смешное: «Особенно вспоминаю одно столкновение, в котором отличился вчерашний заезжий князек, бывший вчера утром у Юлии Михайловны, в стоячих воротничках и с видом деревянной куклы» [Ф. М. Достоевский. Бесы (1871–1872)]; «Мои мужчины выглядели безжизненными манекенчиками, а женщины какими-то ходульными куклами» [Юрий Азаров. Подозреваемый (2002)];

• кукла как нечто бездушное, бесчувственное: «Десятки тысяч на еду тратят, на мебель, на убранство домов и на бездушных кукол, своих жен» [Г. П. Данилевский. Воля (1863)]; «Ее старик полковник был порядочной гадиной, обращался с ней как с бездушной куклой и вынуждал ко всяким пакостям» [Вадим Кожевников. Щит и меч. Книга вторая (1968)];