На сопках маньчжурии - Павел Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всю партию сразу?
— Покупаю каждого. Ну, вот этот рыжий!
Су Пу-тин взял за хвост рыжевато-бурого соболя, показал его, посмотрел на свет, назначил цену.
Лэй ударил себя по коленям.
— Ух, цена! Клади назад, не продаю. Ло Юнь, какую он дал цену?!
Су Пу-тин вытащил из кучи белого соболя и захохотал.
— За этого я возьму дорого, — сказал Лэй. — Такой раз в сто лет попадается.
Перед вечером Су Пу-тии сказал Лэю:
— Брось его в печку. Вся партия из-за него пропала.
Шкурка пошла по рукам.
— А у этого брюшко светлое. Эх, надавали тебе всякую дрянь!
Спор шел из-за каждой шкурки. Пот выступил на лбу у Лэя. Су Пу-тин был быстр в словах, мгновенно находил брак, и Лэй, считавший себя знатоком, почувствовал полную беспомощность.
— А у этого лапки! Шкурка ничего, да лапки вытертые! Улы ими, что ли, чистил или шею щекотал?
— Зачем так? — с достоинством спросил Лэй. — Ты же знаешь, это ходовой соболь! Ходовой соболь идет — шерсть собьет, — смотри, он и когти притупил. Издалека шел… Темный, через горы пришел. Цену дай ему хорошую.
Лапша закипела, остыла, застыла. Чайники перестали кипеть, печка потухла. В открытую дверь заглянуло высокое солнце. Девочка-жена отошла от печки и стояла позади всех, смотря на шкурки, которые то взлетали, то падали, переходя из рук в руки.
— Совсем пегий соболь?! Ноги, хвост, даже голова?!
— Самка, разве не знаешь? — зло спросил Лэй.
Он вытирал пот на лице грязной тряпкой. Су Пу-тин сидел важный, глаза из-под припухлых век смотрели весело, он побеждал, он хорошо заработает.
— Ну, всё! — сказал он, купив последнюю шкурку. — Теперь посмотрим наши расчеты.
Он вынул долговую книжку…
Хозяйка снова растопила печку, закипела лапша, кипели чайники, Ло Юнь делал рисовые пирожки, посыпая их толченым сахаром.
Сытно поели. Все были довольны. Погода больно хороша. Мошки еще нет, тепло. Земля пахнет. Почки на деревьях.
— А может быть, ты у меня еще кое-что купишь? — спросил Лэй, выходя во двор, присаживаясь на корточки и разворачивая тряпку.
Глаза у Су Пу-тина сузились.
Он увидел партию великолепных темных соболей, могучих, пушистых, лучших соболей Ирухи и Бянки.
Торговцы сидели на корточках друг против друга и молчали.
Лэй молчал, торжествуя. Су Пу-тин молчал, поняв, что остался в дураках.
— Сколько ты за них хочешь?
Лэй назвал огромную сумму.
Су Пу-тин мог не купить этих соболей, но тогда вся его сделка не стоила ровно ничего. Что значат те шкурки без этих?
— А меньше? — безнадежно спросил он.
— Меньше не будет!
Су Пу-тип заплатил назначенную сумму.
8
Су Пу-тин был хорошо известен в Приморье. Семь лет назад открыл он на владивостокском базаре торговлю.
— Русская люди шибко хо люди, — говорил он, стоя за прилавком своей лавочки, широко — улыбаясь и как будто готовый русским отдать все. — Бери, бери, моя ничаво не надо, моя маманди…
Он учился русскому языку и скоро говорил на нем правильно, почти без акцента.
Ему нравилось, что в крае мало русских купцов и ведут они свои дела через китайцев. Не ходят русские в тайгу.
Только один человек беспокоил его — Миронов. Тот всем интересовался. Даже самого Су Пу-тина расспрашивал о да-цзы. Но разве Су Пу-тин знает, кто такие да-цзы? Он их и в глаза не видал!
Торговые дела Су Пу-тин вел так успешно, что уже через несколько лет во многих местах края у него были лавочки, лавки, магазины. Свое положение он закрепил женитьбой на русской, Пашковой Таисе. Женился он так: на Новый год приехал в Никольское и, не заезжая в свой магазин, отправился к начальнику Суйфунского округа Занадворову.
— С чем бог принес, Супутинка? — спросил Занадворов, когда гостя впустили в столовую.
— Привез… маленько… тебе…
Быстрым мягким шагом он подошел к столу и развернул платок.
— Подарок! Бери.
— Хороший ты манза, — сказал Занадворов, разглядывая меха и наливая гостю рюмку водки.
Когда подарки были приняты, Су Пу-тин поехал к Пашковым. Туда он привез ханшин, водку и американские консервы. У Пашковых пировали соседи. Таиса помогала матери, приносила из кухни противни, блюда с жареным мясом, миски с квашеной капустой.
— Место для дружка! — закричал Пашков.
— Мало пьете! — сказал Су Пу-тин. — Разве это Новый год? Две бочки привез, пейте…
Когда Тайса проходила по комнате, Су Пу-тин смотрел на нее и говорил: «Таиса, Таиса, Таиса!»
Но никто не слышал его слов.
Когда она садилась за стол, он разглядывал ее, тоже слегка захмелевшую…
От духоты, телесного жара и веселья настежь раскрывали в избе двери, врывался морозный воздух, небо заглядывало, полное звезд. Таиса прикладывала к шее руки и расстегивала жаркий воротник.
На следующий вечер отец сообщил ей о сватовстве Су Пу-тина.
— Так он же некрещеный! — воскликнула Таиса.
— Крестится! Занадворов советует: «Отдай дочь! Богаче его в крае нет».
Су Пу-тин женился на Таисе.
Жил он с ней по русскому обычаю: показывал гостям, разговаривал с ней при гостях и объявлял всем:
— Теперь я русский. Моя жена кто? Таиса Пашкова!
9
Коржи наконец поставили свой дом. Угол большой комнаты украсила полка с книгами по садоводству, огородничеству, пчеловодству; особое место заняли книги, известные в просторечии под названием запрещенных, подаренные еще на родине постояльцем Григорием Тимофеевичем.
Дом стоял на фундаменте, крытый оцинкованным железом.
В первый год посев был неудачен. Налетел тайфун, вздулись все ручьи и речки: Грязнушка, Клепка, Перевозная, Песчаная протока, Ротный ключ. Потоки дождя хлынули с сопок, размыли распадок, прорвались на леонтьевское поле и уничтожили его.
Можно было рассердиться, вознегодовать, пасть духом. Все, мол, говорят: край не для хлебопашца! Так оно и есть! Но Леонтий сказал Аносову и Бармину:
— Ничего, поймем и покорим.
Он обследовал сопку и пришел к выводу, что если прорыть водоотводную канаву и стены ее выложить камнем, то никакой тайфун не будет страшен полю. Много труда? Много, господин Аносов. Но вот Миронов говорит же, что не будет край твоим, пока ты не забросишь в него семени и земля от трудов твоих не родит…
В северной лощине принялся плодовый сад. Теперь и Бармин последовал примеру Леонтия: не на южных, а на северных склонах разбил сад.
Конечно, Еремей Савельевич, зачем сад? Яблоки и груши привезут из Америки и Японии… На другое надо класть силы… Золото в крае есть, соболь, панты, женьшень! А глупые люди, вместо того чтобы заниматься богатством, радеют над кислятиной — над яблоками! Тьфу ты, прости господи, темнота российская!
А того Еремей не понимает, что человек должен обрабатывать и устраивать землю, сердцем любить ее, а не наживаться! Панты, соболя, золото! Надо так хозяйничать, чтобы богатство приумножалось, а не истреблялось. И Миронов такого же мнения. Приезжал прошлый раз — очень обрадовался, узнав, что Леонтий не проклял края оттого, что наводнение смыло его посев.
Главные средства в это время давала охота. Кабанина — пять рублей пуд. Аносов хотел на месте платить три — доставка, мол, во Владивосток, то да се! Не сердись, Еремей Савельевич, обойдемся без тебя, сами будем доставлять вдвоем с Хлебниковым, на двух конях. Интендантство кабанину берет, «Кунст и Альберс» берет. Подрядчик Галецкий, который прокладывает дорогу и сейчас рвет Барановские щеки, берет…
Как-то, продав кабаиину Кунсту, Леонтий зашел в номер гостиницы «Золотой Рог» к Зотику Яковлевичу.
За окном, прямо к бухте, к заборам вокруг порта и интендантства, простирался зеленый пустырь. На рейде стояли шхуны «Акула» капитана Винтера, «Миледи» Попова, получившая новое имя «Красавица», и первый прибывший пароход Добровольного флота «Нижний Новгород», отправлявшийся с партией каторжан на Сахалин. Шаланды китайские и корейские шампунки и шлюпки. Все это точно тонуло в светло-лазоревой воде бухты и светло-голубом небе.
— Знакомьтесь, знакомьтесь, — приглашал Миронов. — Алексей Иванович, это тот самый Леонтий Юстинович Корж, о котором вы уже наслышаны.
Из разговора Леонтий выяснил: Попов считает, что иноземные промышленники несут молодому краю разорение. Для них Россия — пришел, ограбил, разорил!
— А для меня край — источник моего блага. Он здоров, и я здоров. Торгуй, промышляй, созидай! Садись поближе, Корж. Вино пьешь? Ни вина, ни водки? Сектант, что ли? Ах, помалу все-таки пьешь!
Налил стопочку, придвинул закуску.
— Алексей Иванович на своей шхуне будет привозить доброкачественные товары, — сказал Миронов, — и продавать будет по нормальной цене. У него правильная точка зрения: коренному русскому промышленнику нужно вести свое хозяйство так, чтобы край не оскудевал. С нищего края и купец не разживется.
