КРИМИНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА - КАРЛХАЙНЦ ДЕШНЕР
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этот мрак в IV столетии попытались привнести свет, причем все становилось еще мрачнее. «Каждый подозревал своего соседа, - сознается учитель церкви Василий, - дана воля любому клеветнику». Но соборы, на которых осиянные Святым Духом, пытались объяснить таинства, приносили только дальнейшую путаницу. Сам Григорий Назианский, св. учитель церкви, осыпает клерикальные конференции насмешками и признает, что они редко хорошо заканчивались, больше разжигали спор, чем смягчали, «так что я избегаю все собрания епископов, ибо еще ни на одном синоде не пережил благоприятного исхода, они не устраняют никакого зла, а только создают новое на них существует лишь соперничество и борьба за власть».
1 чистейшее стремление (лат).
2 шествие в бесконечность (лат).
Ориентировка была затруднена различными обстоятельствами. С одной стороны, от важнейшего собора в Никее (325 г) также как и от некоторых других съездов почти ничего не сохранялось. С другой стороны, победители запрещали оппозиционные труды, если не уничтожали. До нас дошли лишь небольшие фрагменты Ария или Астерия из Каппадокии, умнейшего арианина, - в пиле цитат из полемических трудов Правка, католические трактаты тоже часто запрещались, прежде всего - много раз - учителя церкви Илария из Пуатье (ум в 367 г) и.
Афанасия Александрийского (ум. в 373 г). Однако это односторонняя пропагандистская продукция. А едва ли менее тенденциозные историографы V-го столетия - Сократ, Созомен, Феодорит, точно также как строго ариански (точнее евномиански1) мысливший Филосторгий, принадлежат кроме того более позднему поколению.
Хорошее представление о духовной историографии.
этой эры и ее бесцеремонно фальсифицирующей тенденциозности дает первая обширная история церкви после Евсевия, принадлежащая Геласию из Цезареи (ум. между.
394 и 400 гг.). Еще недавно неизвестная, она восстановлена в обширных фрагментах и является тем более весомой, что стала основной моделью для историков церкви V столетия (Руфина, старейшего историка церкви Запада, Сократа и Геласия из Кизика) Геласий, (второй) последователь Евсевия, был также высоким вельможею, архиепископом Цезареи с юридической властью над всей Палестиной.
1 Евномий - один из приверженцев арианства в конце IV века Был епископом в Кизике
Фридрих Винкельман очень метко охарактеризовал методы единственной обширной современной истории церкви во время споров о триединстве: полностью клишированное поношение противника. Автор - архиепископ при этом едва заботится о развитии или дифференциации. Об арианах он сообщает только факты коварства, интриг сами они не кто иные как нарушители спокойствия, «куклы дьявола, который говорит их устами». Арию Геласий навешивает клятвопреступление. Он также лжет, что не Константин, а его сын император Констанций хотел реабилитировать Ария. С другой стороны - новая ложь не ссылал Афанасия, противника Ария, более того, со всем уважением отослал в Александрию Геласий первым выдает ложь, будто Константин по завещанию сделал наследником католика Константина II, однако арианский пресвитер отдал завещание Констанцию в обмен на обещание поддерживать ариан. Таким образом епископ из Цезареи не только маскирует все негативное, обходит много из случившегося, но и просто выдумывает - без аппеляционно, вопреки истине, короче, «большой комплекс грубых исторических искажений» становится демонстративным.
Но был ли учитель церкви Афанасий менее бессовестным, менее подстрекательским и апологетичным? Он в пух и прах разносит ариан «С кем они не обращались дурно - по настроению и произволу? Кого они так зло не отделывали, что он или жалко умирал или повреждался во всех членах? Где место, которое не обнаруживало бы какой-нибудь памятки об их злобе? Каких инаковерующих они не погубили и притом под вымышленными предлогами, подобно Иезавели?».
Даже бенедиктианец Баур говорит о «гражданской войне между католиками и арианами», причем, естественно, как у всех истинных католических апологетов, ариане - вскоре одно из самых ругательных слов церковной истории - были едины с чертом и позорили христианские имена перед еще полуязыческим миром «отвратительными интригами, яростью преследования, ложью и пошлостью всякого рода, даже массовыми убийствами», праздник, таким образом, в том, чтобы эти ядовитые растения окончательно исчезли из мира».
В центре теологических битв стоял вопрос был ли Христос истинным Богом, равным по существу самому Богу Ортодоксы, хотя порой и не единые в своих взглядах, признавали это, ариане, большинство всех восточных епископов с высоты своего могущества (после миланского собора 355 г) отрицали это. Когда казалось, что они победили, произошел их раскол на радикалов, аномоев, которые считали «Сына» и «Отца» совсем не равными, не подобными (anhomoios), на семиарианцев, - омоев, зачислявших себя, согласно их концепции, к более или менее уподоблявшим, и на партию, которая отвергала и тех и других и выступала за омоизм, за (намеренно смутно сформулированное) подобие относительно равенства «Отца» и «Сына», которое, однако, не означает «сущностной идентичности», никейного «homousios» Ариане и ортодоксы придерживались монотеизма. Но для ариан (без сомнения, более близких прахристианским верованиям) «Сын» был совершенно отличен от «Отца», - творение Бога, пусть даже совершенное, возвышающееся над всеми другими творениями Арий говорит о нем с величайшим почтением Для ортодоксов Иисус был, говоря словами Афанасия, «Богом во плоти» (theos sacrophoros), а не «богоподобным человеком» (anthropos theophoros), «Отец» и «Сын» образовывали одно - единственное существо, абсолютное единство, они были «homousios», единосущны. Ибо только так можно было замаскировать очевидно дву-, даже трехбожие и «Сыну», новому ведь, молиться так же, как «Отцу», которого имели еще евреи. Ариан упрекали в многобожии «у них есть большой Бог и маленький Бог».
Однако и ортодоксам, тогда и много позднее, с трудом давалось мыслить догматически безупречно, что отметил даже богослов Грильмейер. «Иногда подчеркивание человеческой души Иисуса Христа все еще производит впечатление изрядной нежизненности». В христологии самого св. учителя церкви Кирилла, по крайней мере его пред-эдесского периода, иезуит находит «идею «совершенной человечности». Господа часто весьма мало продуманной», так что он, ошарашенный слабой действенностью Святого Духа, удивляется, «как это тяжело далось церковным кругам» «выработать синтез».
Для народных масс Константинополя, которые там, как повсюду, теперь устремились в привилегированную, «государственную церковь», вопрос веры был, как утверждают, захватывающим, околдовывающим, христологический спор стал в высшей степени популярным, - на улицах, площадях, в театрах, как иронически свидетельствует современник конца IV столетия. «Этот город полон ремесленников и рабов, которые все - глубокомысленные богословы и проповедуют в лавках и на улицах. Если ты захочешь обменять у человека деньги, то он тебя просветит, в чем состоит различие между Богом-Отцом и Богом-Сыном, а если спросишь о цене ковриги хлеба, ты на месте получишь разъяснение, что Сын не подчинен Отцу, а если ты хочешь знать, готова ли твоя ванна, банщик тебе ответит, что Сын был сотворен из ничего».
БОРЬБА НЕ ЗА ВЕРУ ЗА ВЛАСТЬ, ЗА АЛЕКСАНДРИЮ
Разгоревшийся интерес к религии был, конечно, лишь лицевой стороной дела.
За столетним спором с самого начала меньше всего стояли догматические противоречия в качестве главного фокуса типичной священнической политики. «Предлог создало спасение души, - признает сам Григорий Назианский, сын св. епископа и епископ, избегавший вмешательства в мирские интересы и постоянно уклонявшийся от своих церковных обязанностей, - однако основа - жажда власти, - чтобы не сказать проценты, и налоги» Иерархические властные притязания, борьба за епископский трон, при ко торой часто забывали теологические противоречия, придавали смуте длительность и силу. Она взбудораживала не только церковь, но и, по крайней мере на Востоке, государство тоже. Не одни лишь отцы собора при случае побивали друг друга, пока в конце концов не заговаривал Святой Дух, но и миряне жестоко дрались на публике Любой серьезный клерикальный беспорядок там, - арианский, монофизитский, иконоборчество, - распространяется поверх поповских страстей и веками сотрясает всю политическую и общественную жизнь. Ибо, как сказал Гельвеций «Что следует из религиозной нетерпимости? Порча нации». А Вольтер и вовсе утверждает «Если бы можно было перечислить убийства, которые совершил фанатизм со времен Афанасия и Ария до сегодняшнего времени, то смогли бы понять, что этот словесный бой больше способствовал тому, чтобы обезлюдить Землю, чем военные столкновения» - правда, точно также это слишком часто следствие сообщества трона и алтаря.