В лесах Пашутовки - Цви Прейгерзон

Незаметно кончилось лето. На рынке появились картошка и овощи нового урожая, свежий прохладный ветер ежедневно приносил все новые и новые повестки от осени. Потом небо надолго нахмурилось, и зарядили дожди. Дела шли неторопливо, ни шатко ни валко. Нехама ежедневно уходила в киоск, бабушка Гита хлопотала по хозяйству, Изя пошел в школу. Последнее событие Гита сопроводила одобрительными кивками: уж там-то приструнят этого шалопая, приучат к дисциплине, а то совсем от рук отбился.

А вскоре — оглянуться не успели — зазвенели по утренним улицам шаги приближающейся зимы.

Семья Хазановичей испила свою чашу горя. После того как в суматохе эвакуации внезапно исчезла их дочь Аня, почернели лица матери и отца. Анечке было всего шестнадцать — статная красивая девушка, гордость родителей.

— Не оставь нас, Владыка мира! Верни нам нашу девочку! — такой молитвой встречала и провожала каждый день Ципа Хазанович.

И надо же такому случиться, что услышаны были молитвы матери, и в один прекрасный день Анечка Хазанович действительно вернулась в местечко — в красноармейской форме. Девушка прошла всю войну медсестрой одного из фронтовых госпиталей. Там-то и нашла себе Аня пару: к родителям она приехала не одна, а в сопровождении симпатичного парня, лейтенанта по имени Исайка. Уроженец Гомеля, он только что выписался из госпиталя после тяжелого ранения и теперь пребывал в шестинедельном отпуске.

Влюбленная Анечка готова была удовольствоваться загсом, но лейтенант Исайка настоял на хупе и свадьбе по всем еврейским канонам. Почему, отчего — никто понятия не имел. Как могла подобная мысль прийти в голову советскому офицеру, да еще во время войны — тратить время на старый обычай, давно вышедший из употребления?

Не иначе как преступления Гитлера заставили молодого еврея принять столь странное решение.

Хупа и еврейская свадьба — непростое дело, тем более в местечке, где почти не осталось евреев. Что делать? Главным материнским авторитетом в подобных вопросах считалась теперь бабушка Гита — к ней и обратились за помощью счастливые Хазановичи. Бабушка подумала-подумала, покачала головой и отправилась к Элияѓу Кацу. Вообще говоря, Элияѓу Кац был всего лишь лавочником, не более того. К ученостям Торы и Талмуда он имел самое отдаленное отношение, но бабушка Гита сочла, что в случае крайней нужды сойдет и лавочник. В конце концов, кроме этого семидесятилетнего еврея во всем местечке не осталось никого, кто по утрам накладывал бы тфилин и, закутавшись в талес, творил молитву во славу Создателя.

Получалось, что благодаря своим тфилин, талесу и молитвеннику реб Элия́гу Кац являет собой главный, если не единственный светоч иудейской учености в этих бедных евреями местах.

И действительно, свадьбу устроили по всем правилам, как положено. Дом Хазановичей сиял от радости. Красавица-невеста и ладный шутник лейтенант Исайка выглядели такой подходящей и счастливой парой, что в сердце поневоле закрадывалась надежда, что не все еще потеряно, что есть еще будущее у еврейского народа в нашей стране.

Несколько недель спустя наступила зима. Снег завалил улицы, поля и сады, во дворах пролегли скрипучие тропинки, и мороз принялся кусать людей за нос и румянить им щеки. Война продолжалась; все глаза были устремлены в сторону фронта, где решалась общая судьба. Но вечерами, когда закрывались ставни и зажигалась лампа, казалось, что во всем мире существует только этот маленький освещенный круг и небольшое пространство вокруг него.

Лейтенант починил радиоточку, и днем все собирались возле черной тарелки репродуктора слушать сводки Совинформбюро. Как правило, диктор Левитан зачитывал приказ Верховного Главнокомандующего о взятии Красной армией очередного вражеского города. Каждый приказ завершался словами: «Вечная память героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины!», после чего слышался звон кремлевских курантов и торжественный салют.

По всему выходило, что враг терпит сокрушительное поражение, что война близится к концу. К всеобщему сожалению, подошел к концу и отпуск Исайки. Этот веселый и уверенный в себе парень нравился всем без исключения. А вот Аня получила разрешение остаться в родительском доме по причине беременности. Как еще иначе сможет возродиться почти полностью уничтоженный народ, если женщины не будут рожать? Убийца режет, коса косит, летит по небу пепел наших загубленных братьев и сестер, но опять и опять встает Создатель, чтобы творить новую жизнь.

После удачно проведенной свадьбы бабушка Гита превратилась в главный еврейский авторитет местечка — к ней шли за советом, за помощью. Пришлось ей заняться и самым скорбным делом: организацией достойных похорон уничтоженных фашистами евреев, чьи едва присыпанные землей тела по-прежнему взывали к справедливости и отмщению из расстрельного рва за зданием городской больницы. К тому времени прояснилась картина тех ужасных событий, на свет всплывало все больше и больше подробностей. Бабушка Гита не находила себе места. С ее точки зрения, жизнь не могла нормально продолжаться, пока все погибшие не будут захоронены на еврейском кладбище.

Она объявила общий сбор всем уцелевшим евреям городка. Трудно представить, но все они поместились в одной комнатке. Четырнадцать человек— женщин, стариков и детей. Всего четырнадцать.

— Евреи! — сказала им бабушка Гита. — Мы обязаны схоронить наших людей по закону Израиля.

Начали обсуждать. Во-первых, на такое дело требовалось разрешение исполкома, местных властей. Во-вторых, нужно было найти средства на оплату трудной работы по перезахоронению мертвых тел.

Сколько их всего? Около сотни… Начали вспоминать поименно, вызывать из глубин довоенного прошлого призраки ушедших друзей, соседей, родственников. Бухгалтер Хазанович нацепил на нос очки и стал составлять смертный список. Это напоминало поминальную молитву в сильно укороченном варианте, и Сара-Лея Вортман, чьи родители и обе сестры лежали в овраге за больницей, не смогла удержаться от слез. По мере того как к списку добавлялись новые имена, к плачу Сары-Леи присоединялись другие, так что вскоре комната наполнилась приглушенными рыданиями. Мальчик Изя сидел с широко раскрытыми глазами и боялся пошевельнуться: ему казалось, будто над собравшимися машут чьи-то черные крылья.

Бухгалтер записал последнее имя и подвел итог: всего набралось девяносто шесть человек. Конечно, это были не все погибшие: вместе с жителями местечка были расстреляны и пришедшие с запада беженцы, чьих имен не знал здесь никто. Получалось существенно больше ста. Где теперь найти такое похоронное