Нефертити - Мишель Моран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом с отцом появилась мать, и у меня вдруг сдавило горло. Я заметила Ипу, стоящую у входа на кухню, и Бастета, созерцающего происходящее с груды подушек. Я повернулась к Нахтмину.
— Мне придется покинуть Амарну, — предупредил он. — И если фараон не пообещает мне безопасность, я никогда сюда не вернусь.
— Но Нефертити добилась, чтобы тебя освободили. Она сможет добиться и этого.
Отец покачал головой:
— Твоя сестра сегодня сделала, что могла. Если ты выберешь брак с Нахтмином, тебе придется уехать из Амарны.
Я посмотрела на Ипу, на Бастета, на мой чудесный ухоженный сад.
— Тийя позаботится обо всем до твоего возвращения, — пообещал отец.
Я представила себе жизнь без родителей, и меня затопил страх.
— Но когда оно наступит?
Глаза отца вспыхнули, словно отполированный лазурит на свету: он представил себе те времена, когда его дочь станет фараоном Египта — во всем, кроме имени. А может, даже и в имени. Окончательное возвышение нашей семьи.
— Когда Нефертити сделается достаточно могущественной, чтобы велеть тебе вернуться, не дожидаясь согласия ее мужа.
— Но, опять же, этого может и не произойти, — предупредил Нахтмин.
Я посмотрела на родителей и Нахтмина. Потом взяла его за руку. Я почувствовала, как расслабились его плечи, и повернулась к матери.
— Ты будешь приезжать к нам? — прошептала я.
Мать быстро кивнула, но все же не совладала со слезами.
— Конечно.
— А Нахтмин будет в безопасности?
— Эхнатон забудет про него, — сказал отец. — Он не станет преследовать его по другим городам, рискуя вызвать гнев Нефертити. Ведь люди следуют именно за ней. И потому Эхнатон никогда не станет делать того, что разгневает ее.
Ипу принялась распихивать одежду и белье по корзинам. Слуги забегали. Солдаты ушли. Мои родители отвели Нахтмина в сторонку и принялись шептаться с ним насчет Фив. Меня переполняли страх и радостное возбуждение. Тийя в саду наблюдала, как мои пожитки грузят на осликов, а потом пришла и протянула мне цветок лотоса.
— Это тебе следовало стать царицей, — сказала она.
— Нет, я бы не смогла сделать то, что сделала Нефертити.
— Подписать договор с хеттами, родить двух девочек подряд и воздвигнуть собственные изваяния на каждом перекрестке?
Тетя повернулась к Нахтмину. На его схенти до сих пор оставались следы битвы, кровь поверженных врагов.
— Тебе выпала счастливая судьба, — сказала Тийя. А мне, кивнув, добавила: — Возможно, из двух сестер счастливее ты. Ты обретешь покой.
Над лежащим внизу городом тучей нависало напряжение. На деревни опустилась вечерняя прохлада. Женщины принялись открывать ставни, а мужчины вышли на Царскую дорогу.
Я выглянула с балкона и перепугалась:
— На улицах полно народу!
— Они услышали, что мой сын собирается казнить Хоремхеба и его людей. Конечно, они вышли на улицы.
— Тогда почему Хоремхеб вернулся? Он должен был понимать, что фараон посадит его в тюрьму.
Тийя посмотрела на Нахтмина и высказала предположение:
— Возможно, он надеялся на мятеж.
— Я не знаю, — признался Нахтмин. Голос его смягчился. — Возможно, его вела гордость. Хоремхеб полон честолюбивых устремлений. Я знаю лишь, что заставило вернуться меня.
У меня запылали щеки. С балкона видны были кишащие народом улицы. Тетя проследила за моим взглядом и приподняла брови:
— Вот оно и началось.
Я посмотрела на нее.
— Ты не боишься?
Тийя вскинула голову движением, которое я сотни раз видела у Нефертити, и мне вдруг стало до боли жаль, что я вынуждена бежать в такую ночь и навсегда оставляю сестру.
— Такова цена власти, Мутноджмет. Возможно, когда-нибудь ты это поймешь.
— Нет. Я никогда не захочу быть царицей.
Когда зашло солнце, мы с Нахтмином сели на лошадей. Джедефор должен был отплыть за нами следом, на барке со слугами.
— Мы приедем, как только сможем, — пообещала мать, стоя на пороге особняка.
Ипу вышла вперед. Глаза у нее покраснели. Она обняла на прощанье домашних: повариху, садовника, мальчика, чистившего пруд с лотосами. А потом подошла к Джедефору — они должны были плыть вместе.
— Тебе не обязательно ехать с нами, — снова повторила я Ипу. — Ты можешь остаться здесь, присматривать за Бастетом.
— Нет, госпожа. Моя жизнь — с тобой.
Нахтмин повесил лук за спину.
— Нам нужно двигаться, — напряженно произнес он. — Сегодня ночью здесь будет опасно.
Отец крепко сжал мою руку.
— А вдруг они нападут на дворец? — спросила я.
— Тогда солдаты их отбросят.
— Но солдаты не на стороне Эхнатона.
— Они на стороне серебра и золота, — сказал отец, и я вдруг поняла, почему он не стал препятствовать моему браку с Нахтмином.
Если Нахтмин будет на нашей стороне, у солдат не станет вождя, вокруг которого они могли бы объединиться. И до тех пор, пока Хоремхеб будет в тюрьме, ничто не будет грозить власти нашей семьи над Египтом.
Мы поехали прочь под покровом темноты и, мчась по улицам, видели начало бунта. Повсюду расхаживали люди с палками и камнями и требовали освободить солдат, преградивших путь царю Суппилулиуме и разбивших хеттов. Чем дольше мы ехали через город, тем громче становились эти крики, а потом послышался и звон оружия. На том склоне, где стоял мой особняк с садом, вспыхнул огонь. Я обернулась в седле и попыталась что-то разглядеть сквозь ночную тьму.
— До дома огонь не доберется, — пообещал Нахтмин и придержал коня.
Мы подъехали к городским воротам.
— Ничего не говори, — велел он.
Он протянул стражникам свиток, который ему дал мой отец. В свете факелов я разглядела печать визиря Эйе, темную, словно засохшая кровь, с выдавленными на ней сфинксом и Оком Гора. Стражники посмотрели на нас и отворили ворота.
И внезапно мы оказались на свободе.
19
Фивы 11 пайни
Наш новый дом стоял на берегу Нила; он примостился на утесе, словно задумчивая цапля. В глубокой ночи здание казалось холодным и пустым, и его владелец очень удивился, когда мы появились у его дверей и сказали, что хотим купить дом на берегу.
— Я строил его для дочери городского головы, — объяснил он, — но она сказала, что дом слишком мал для ее высочества.
Он оценивающе взглянул на мои украшения и тонкий лен моего платья, прикидывая, не будет ли дом слишком маленьким и для меня. Потом он заметил:
— Ночь — странное время для покупки дома.
— Но мы все-таки его возьмем, — отозвался Нахтмин.