Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ульпис дождался смерти Сталина в марте 1953 года и только тогда взялся за еврейские материалы. Обстановка в СССР постепенно смягчалась, наступила хрущевская «оттепель», началась якобы реставрация еврейской культуры. Писателей на идише выпускали из ГУЛАГа (среди них был поэт из Вильнюса Гирш Ошерович), в Вильнюсе и других городах появились самодеятельные театры на идише. На улицах стали появляться их афиши, и Ульпис решил, что теперь можно без риска приступить к описи книг на идише и иврите из его собрания[509].
Он поручил группе своих сотрудников-евреев, среди которых был старший библиотекарь Соломон Курляндчик, посвящать по несколько часов в неделю разбору еврейских книг по принципу языка написания (идиш и иврит), типу публикации (книга или периодическое издание) и месту публикации (в Литве или за ее пределами). После этого он пригласил нескольких евреев-пенсионеров поработать на добровольных началах над составлением каталогов. Старикам нравилась эта работа — ведь удавалось почитать книги, которые в СССР достать нельзя было больше нигде. Ульпис в качестве оплаты разрешал им брать книги на дом. Это было достойное вознаграждение. Медленно, но верно тысячи книг перемещались из груд в костеле Святого Георгия на полки в Книжной палате.
С 1956 по 1965 год было описано свыше двадцати тысяч книг. Иногда воспользоваться ими приходили писатели или руководители театральных коллективов. От глаз широкой публики книги оставались скрытыми.
Примерно в 1960 году, разбирая завалы, уполномоченный Ульписа старший библиограф Курляндчик нашел коробки с документами, спрятанные в самом низу книжной груды. Ульпис раньше про них никогда не рассказывал. Библиограф изумился: перед ним лежали записи фольклора на идише, описания погромов на Украине в 1919 году, архивы Виленской государственной раввинской семинарии XIX века, рукописи по караимской истории и… отчеты Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга. Курляндчик доложил об этом Ульпису, а тот раскрыл свою тайну: это архивы ИВО, которые он тайком забрал к себе и спрятал в последние годы правления Сталина.
Курляндчик предложил каждую неделю по несколько вечеров оставаться после работы, чтобы разобрать и описать документы. Ульпис согласился. По сути, в начале 1960-х в Книжной палате негласно сформировался отдел иудаики. Ульпис даже перешучивался с сотрудниками-евреями, что, мол, рано или поздно мне в Израиле поставят памятник за спасение остатков еврейской культуры.
Однако материалы оставались на территории СССР, в полной зависимости от приливов и отливов государственного антисемитизма. Когда ЦК КП Литвы одобрил публикацию первого тома масштабной ретроспективной библиографии Ульписа, в который вошли книги, опубликованные в Литве до 1963 года, из нее исключили два языка: иврит и идиш. Ульпису пришлось приостановить процесс описи еврейских материалов. Решение ЦК уничтожило официальный предлог для этой деятельности. Высший орган политической власти Литовской ССР сказал свое слово.
В 1967 году в очередной раз стало ясно, о сколь деликатном вопросе идет речь: в Вильнюс приехали двое американских профессоров и попросили в Министерстве культуры разрешение осмотреть коллекцию иудаики в Книжной палате. Их интересовали материалы по караимам и погромам — до них дошли слухи, что в Книжной палате есть документы по этим темам. Профессора не знали, что с момента их приезда в СССР и Москву КГБ установил за ними слежку и был в курсе их интересов. КГБ связался с министром культуры Литвы и распорядился ничего американцам не показывать. Министр, в свою очередь, вызвал исполняющего обязанности директора Книжной палаты Курляндчика (Ульпис был в отъезде) и приказал ему встретиться с профессорами в министерстве и сказать, что Книжная палата закрыта на ремонт. Американцы уехали ни с чем[510].
После Шестидневной войны 1967 года в СССР возникло еврейское национальное движение — оно выступало с требованием предоставить евреям право на выезд в Израиль. Активисты устраивали протесты, занимались самиздатом, нелегально изучали иврит — в результате усилилась официальная советская антисионистская риторика. Еврейскую культуру снова начали душить. Ульпис приостановил всю деятельность, связанную с еврейскими книгами и бумагами. Они лежали пачками в Книжной палате или грудами в костеле Святого Георгия, нетронутые, заброшенные, забытые.
Ульписа не стало в 1981 году. Ему не довелось увидеться со Шмерке и Суцкевером, и все же он стал последним членом «бумажной бригады».
Глава тридцать первая
Пшеничные зерна
В ноябре 1988 года восьмидесятилетняя библиотекарь ИВО Дина Абрамович буквально ворвалась в кабинет директора. Дина — невысокая, в очках, скованная в движениях, сдержанная и очень серьезная — выжила в Виленском гетто. Она работала в библиотеке гетто под началом Германа Крука, а потом вместе с бойцами ФПО ушла в леса. Дина была последним связующим звеном между нью-йоркским ИВО, теперь располагавшимся по адресу Пятая авеню, 1048, неподалеку от музея Метрополитен, и виленским ИВО на улице Вивульского. Макс Вайнрайх, взявший ее на работу в 1946-м, скончался в 1969-м. И посетители, и сотрудники ИВО относились к Дине с особым почтением по причине ее эрудиции, трудолюбия и возраста, но прежде всего из-за того, что она воплощала в себе связь с утраченным миром. Новый директор ИВО Самуэль Норич, младше Дины почти на сорок лет, вставал и пожимал ей руку всякий раз, как она входила к нему в кабинет.
Волнение Дины было вызвано тем, что она только что прочитала. В советском журнале на идише «Советиш геймланд» («Советская Родина») появилась статья, посвященная судьбам еврейских библиотек из Вильнюса, в которой упоминалось, что на настоящий момент 20 750 книг на иврите и идише находятся в Книжной палате Литовской ССР. Огласке эту информацию предали впервые. Когда Дина это прочитала, рот у нее открылся сам собой, а голова закружилась. То было первое подтверждение, что сокровища, спасенные «бумажной бригадой» и хранившиеся в Еврейском музее Вильнюса, уцелели. Она — бывшая приятельница Аврома Суцкевера и пылкая поклонница его поэзии — прошептала строки его стихотворения «Пшеничные зерна». Зерна пробились к свету по прошествии сорока пяти лет[511].
Автором статьи, содержавшей это невероятное открытие, стал аспирант-литературовед из Вильнюсского университета по имени Эммануэль Зингерис. Норич, новый директор ИВО, несколькими месяцами
