Пасадена - Дэвид Эберсхоф

— А чего бы нам не станцевать? Ну его, этого старичка Уиллиса!

Девушки закружились по лоджии, по очереди ведя друг друга, мелодия сначала была медленной, потом перешла в рваный, головокружительный ритм, а следующей песней стала виргинская кадриль. Кожа у Лолли была холодная, вблизи она казалась одновременно юной и старой, было легко представить себе, что лет через шестьдесят она почти совсем не изменится, — может, только волосы станут белоснежно-седыми.

— Вы хорошо танцуете, — польстила она Линде, и это прозвучало как-то уж очень слащаво, — как-нибудь приходите, поучите меня.

Линда ответила, что научилась танцевать, глядя на своего брата.

— Он ходил на танцы на шелковую фабрику, — пояснила она.

Девушки замолчали, потому что играла пластинка и стучал дождь.

Полотнища тихо подрагивали, ветер старался сорвать их с крючков, Линда волновалась, что для декабря дождь льет слишком сильно. Как там дела на ранчо? Успели закрыть деревья?

— Я спущусь вниз, проверю, как там дела, — сказала она.

Уиллис полулежал в кресле-качалке, зажав сигару в уголке рта.

— Мы просто молимся на такие вечера. В горах снег выпадет, — бросил он.

Лолли возразила:

— Ты знаешь, Уиллис, Линда, наверное, права. Может быть, тебе нужно спуститься вниз, проверить, за всем ли присмотрел Брудер…

Но не успела она договорить — сердце не успело стукнуть даже один раз, — как одно из полотнищ распахнулось и на лоджии появился Брудер в мокрой, прилипшей к спине рубашке. Это было так неожиданно, что Лолли ахнула и они с Линдой отпустили друг друга, как будто их застали на месте преступления.

— Одевайтесь, — без лишних разговоров бросил Брудер; лицо у него было спокойное, но серьезное, и, если бы музыка к тому времени не замолчала, он, казалось, мог бы остановить ее одним взглядом.

С бровей ему на глаза падали капли дождя. Он увидел то, что и ожидал, — опущенную на пластинку ручку граммофона, разбросанные по полу газеты Лолли, дыхание Уиллиса, отдававшее шампанским, потертые от танцев плитки пола; все здесь было знакомо и привычно, кроме Линды. Он заметил вышивку у нее на платье и что волосы у нее аккуратно уложены, — наверное, увидела фотографию в каком-нибудь журнале Лолли. Розовые щеки Линды, особый, маслянистый блеск ее глаз выдавали, что и она пригубила шампанского. Если бы ледяной дождь не лил так сильно, он отругал бы ее. Но с каждой минутой на ранчо пропадало все больше деревьев, а о земле он заботился так же, как обо всем другом; он твердо знал, что именно земля и есть будущее, их будущее, поэтому разговор с ней мог и подождать. Ему было больно, но эту боль, как всегда, можно было отложить.

— Все замерзает, — сказал он. — Нам нужна помощь.

Тропа с горы превратилась в поток жидкой грязи, полутонный грузовик Брудера начал скользить по ней, Брудер с Уиллисом выскочили из машины, чтобы проверить дорогу, и оставили Линду за рулем. Они велели ей попробовать завести машину еще раз, и когда она отпустила тормоз и выжала сцепление, то испугалась, что грузовик соскользнет с дороги и перевернется. Даже в темноте на грязи ярко сверкали кристаллы льда, и дорога походила на темную медленную реку. В конце концов она вылезла из машины, сказала, что они только теряют время, и все втроем они пустились бегом вниз по склону, неуклюжие в своих плащах; изо ртов у них вырывались целые облака пара.

Сзади послышалось:

— Подождите меня!

Сверху вслед за ними неслась Лолли; на ней тяжело болталась бобровая шуба. Уиллис велел ей возвращаться домой, но она ответила, что тоже хозяйка ранчо и тоже хочет помогать, даже неуверенно произнесла «черт побери!», и, кажется, сама удивилась собственной смелости.

— Времени для этого нет, — сказал Брудер. — Нет времени.

Внизу, во дворе, работники торопливо таскали из сарая фумигаторы и бутылки с дистиллятным маслом, у которых горлышки давным-давно были заткнуты картофелинами вместо пробок. Мужчины спасались от холода, натягивая на головы шляпы, застегивая до самого горла трикотажные куртки, набрасывая пончо поверх фартуков, надетых на вязаные свитеры, которые были натянуты на наспех надетые выходные рубашки поверх ночных. От холода они стучали зубами, ежились, таскали фумигаторы во двор, грузили их на тележки и везли в сад. У каждого фумигатора было круглое основание, похожее на камень для керлинга, выкрашенное в красный цвет, но с годами краска облупилась, и на стальных боках появились вмятины. Из основания поднималась труба высотой четыре фута с сеткой на выходе. Трубы были черные, вскоре такими же стали и работники, потому что сажа въедалась в перчатки, руки, шеи, в кожу вокруг глаз.

Слаймейкер выстроил работников в цепочку, чтобы быстрее передавать фумигаторы из сарая в рощу, но они не стояли на месте, кричали друг другу, что надо закрыть лошадей и ослов, а Хертс орал Слаю, чтобы он успокоил парней. Мьюр Юань с двоюродными братьями тоже были во дворе, но одеты они были только в тонкие рубашки; они быстро застегивали мешки и привязывали их к спинам мулов. Настоящая работа еще даже не начиналась, Линда видела, что работники злятся на дождь и холод, и спросила Уиллиса, есть ли у него теплые вещи, чтобы раздать людям, — шарфы, одеяла, хоть что-нибудь?

— Кофе нужно сделать, — распорядился он, как-то вмиг повзрослев.

Для каждого фумигатора нужно было по два с половиной галлона топлива, и Слай жалобно повторял, что уже много лет говорил Уиллису — надо покупать пятигаллонные емкости.

— До рассвета еще все сгорит, — предупреждал Слай, и работники понимали, что он прав.

Линда заметила, как помрачнели их лица, — все думали, что началась длинная ночь, когда надо будет поддерживать огонь в фумигаторах; они зажгут коптящее пламя последнего фумигатора, а потом нужно будет вернуться к первому и начинать все сначала. Казалось, все знали, что потеряют сегодня много деревьев, гораздо больше, чем во все предыдущие годы, а может быть, под шумок пара-тройка самых трусливых работников, заледеневших до самых кончиков пальцев, смоются и пойдут в сторону Лос-Анджелеса, откуда первый же поезд отвезет их на земляничные поля Сан-Хоакина, где жить и работать гораздо лучше. И каждый знал, что надо следить, чтобы от пламени из трубы не загорелась одежда. На ранчо Пасадена не было ни одного работника, который не видел бы посреди черной морозной ночи какого-нибудь приятеля с пылавшими рукавами.

Брудер жаловался, что на всю рощу фумигаторов не хватит, кричал, что нужно выкопать ямы и развести в них костры. Он велел Хертсу взять пятерых работников и пойти с ними за хворостом в рощу.

— Потом плеснете на них бензином и зажжете костер, — скомандовал он.

Дождь начал стихать, и это означало, что будет еще холоднее, и Брудер сказал, что часам к двум-трем фумигатор нужно будет ставить под каждое дерево, — наконец-то их сосчитали, и оказалось, что всего у них тысяча штук.

— Холодает. Сейчас градусов двадцать семь — двадцать восемь, — сказал он.

Как и все, он хорошо знал долину Сан-Габриел, знал, как холод крадется по подножьям холмов и руслам речек, как остро начинает пахнуть зелень эвкалиптов, когда падает температура Брудер обернулся к Лолли и крикнул ей:

— Вернитесь к себе, прикройте розы.

Но Лолли ответила, что пришла помогать, все мужчины разом оглянулись на нее, отметив про себя и шубу с бобровым воротником, и носки бархатных шлепанцев, видневшиеся из-под длинной юбки, и руки, сжатые в кулаки, похожие на твердые белые камни.

— Тогда садитесь в тележку, — приказал Брудер.

Она протянула руку, ожидая, что он поможет ей, но Брудер грузил фумигаторы, и Лолли сама вскарабкалась в тележку и села на скамью рядом со Слаймейкером.

— Это что за ондатра? — спросил тот.

— Где кофе? — крикнул Брудер. — Кофе давайте!

Линда больше не боялась, когда видела его таким. Она думала, что наконец-то поняла его, как будто самый загадочный человек на свете сделался вдруг самым простым. Она смотрела, как он берет фумигатор, поднимает и ставит в тележку. Емкости на два с половиной галлона были пустыми и звенели на холоде. Брудер разрешил Лолли попробовать поднять один, но фумигатор со звоном упал на дно тележки, так что стало слышно по всему двору, а на дереве насторожила мохнатые уши сова, отозвавшаяся низкими, отрывистыми криками.

Брудеру нужно было придумать, как лучше всего победить мороз. Он распорядился расставить по одному фумигатору на каждые четыре дерева, а некоторые деревья обогревать лишь кострами в ямах. Он прекрасно понимал, что некоторые апельсины замерзнут еще до рассвета, но сказал работникам, что лучше лишиться всего урожая, чем хотя бы одного дерева. Однако Уиллис не согласился с доводами Брудера и стал говорить, что лучше расставить фумигаторы равномерно по всему саду, то есть по одному на каждые восемь деревьев.