Русско-еврейский Берлин (1920—1941) - Олег Будницкий

На Гольденвейзера легли хлопоты по организационной части – он ездил в Новую школу для оформления бумаг по приглашению Гурвича, консультировал его по «механике» получения визы, выслал программу Новой школы и т.п. Эти хлопоты, судя по всему, не были ему в тягость:

Мы бесконечно рады, что Вы будете жить в Нью-Йорке и что мы таким образом снова окажемся в одном городе. Рекомендуем Вам поселиться в нашем районе. Это приятный для жизни «картье», возле чудесной набережной Гудзона (Риверсайд-Драйв). Сообщение с Нью-Скуль удобное (минут двадцать езды по прямому подземному экспрессу). Кроме того, здесь же находится Колумбия, в богатейшей библиотеке которой Вам, наверное, придется работать.

Если Вы сообщите нам, каким пароходом, и какого числа Вы приезжаете, то мы Вас встретим. Можем нанять для Вас меблированную квартирку (две комнаты с «китченет») – понедельно или помесячно968.

13 октября 1940 года Гурвич с женой на той же «Новой Элладе», что и Вишняк, прибыли в Нью-Йорк. В 1941 году Гурвич принимал участие в создании в Нью-Йорке при Новой школе, но под патронажем правительства свободной Франции École libre des Hautes Études и возглавил созданный при Свободной высшей школе Французский институт социологии. Основной темой исследований и дискуссий в институте были проблемы устройства послевоенной Франции. В 1944/1945 учебном году Гурвич читал курс социологии знания в Гарвардском университете969.

В письме к Гурвичу от 21 августа 1940 года Гольденвейзер коснулся и своих дел, которые шли не слишком успешно: «О себе мне писать нет большой охоты. И дела, и настроение, и здоровье – ниже всякой критики. Наша вторичная эмиграция сложилась чрезвычайно неудачно, и я не знаю, выберемся ли мы когда-либо на какую-либо дорогу. Однако жалеть об отъезде из Европы, очевидно, не приходится, и жаловаться на свою судьбу при данных обстоятельствах стыдно»970.

Среди других просьб Гольденвейзер получил запрос от И.М. Бикермана. Тот просил не о себе, о своем сыне – историке древнего мира Илье (Элиасе) Бикермане, который после прихода к власти нацистов был вынужден оставить Берлин, однако легко получил работу в Сорбонне. «Все было бы хорошо, – писал Бикерман-старший, – да теперь в Париже распоряжаются те, которые заставили его оставить Берлин. Приходится думать о новом месте жительства, а мир стал малым: некуда деться, как только в С. Штаты». Отец, говоря о том, что его сын «в ученом мире пользуется большой известностью»971, не преувеличивал достоинств последнего – Бикерман-младший был в самом деле историком выдающимся. Ему удалось перебраться в США, где он стал профессором ряда университетов, в том числе Колумбийского, и написал свои главные труды972.

Разгром Франции, потеря связи с родными (на юг Франции бежали две его родные сестры и шурин, брат жены, Илья Львович Гинзбург) и друзьями, конечно, отравляли жизнь Гольденвейзеру. Вдобавок он не слишком понимал, что на самом деле происходит в Европе, и не очень доверял сообщениям газет. «Тревожно и мучительно то, – писал он Самуилу Иосифовичу Доброму в Лондон, – что невозможно узнать правду. При бесподобной технике информации, содержание ее осталось на том же уровне, каким оно было в прошлую войну, а может быть и того хуже. Ведь теперь пропаганде придают еще больше значения, чем когда-либо»973.

Русские евреи, которым посчастливилось добраться до Нового Света, устраивались здесь очень по-разному.

По приезде в Америку литератор Б.М. Кадер понял, что прокормиться там (во всяком случае, в Чикаго) литературным трудом невозможно: «Иное дело, если имеешь коммерческую жилку и некоторую поддержку к тому же. Мой университетский товарищ Альберт Григорьевич Рубинштейн, которого Вы знаете из Берлина, устроился здесь, слава Богу, более или менее. Он уже два года здесь. Он является представителем русских конфектных [так!] фабрик в Эстонии и Нью-Йорке, имеет ауто, ездит по городу, принимает заказы, доставляет товар на своей машине, на которой сам ездит, и надеется развить это дело, что оно даст на жизнь (making living). Его семья (жена и двое детей) уже здесь 8 месяцев и дочку успел уже выдать замуж за русского еврея из Берлина. Рубинштейн просил меня кланяться Вам»974. В общем, Кадеру было в Чикаго, да и вообще в Америке, «тоскливо, одиноко и пусто…»975

Некий Александр Н. Фишман, очевидно, адвокат, но имевший вдобавок собственный бизнес (из контекста переписки неясно, какой именно), писал Гольденвейзеру в феврале 1938 года в ответ на уведомление о его новым местопребывании: «Мне самому приходится вот уж в который раз начинать “новую жизнь” как Вам известно, здесь, в Лос Ангелес [так!], где у меня имеется деловое предприятие. Живу я под Лос Ангелес, в 18 милях в местности называемой Пасифик Палисэдс – здешней Ривьере, у самого берега моря. Здесь изумительно красиво и чудный климат. Сейчас, в самое холодное время года, за исключением нескольких дождливых дней за весь сезон, на солнце жарко и на открытом воздухе цветут розы»976.

Служебный адрес Фишмана выглядел тоже вполне респектабельно – знаменитый бульвар Сансет (Sunset Boulevard) в Лос-Анджелесе. Гольденвейзер, видимо, оказал Фишману немаловажные услуги, ибо они с женой подняли вопрос о «маленьком бонусе» вновь прибывшему за «безупречное и ретивое ведение дел наследства». Фишман был чрезвычайно любезен, приглашал Гольденвейзера прокатиться летом в Калифорнию и предлагал ему всяческое содействие. До получения американского гражданства заниматься адвокатской практикой юристы-иммигранты не имели права. Поэтому приходилось идти на всякие ухищрения, впрочем, довольно несложные. «Технология» того, как можно было обойти это препятствие, видна из цитированного выше письма Фишмана: «Какую деятельность, – спрашивал он Гольденвейзера, – Вы имеете в виду развить здесь? Работаете ли Вы самостоятельно или Вам удалось присоединиться к какому-либо кабинету? Сообщите мне, т.к. возможны какие-нибудь дела. Я кооперирую здесь с одним кабинетом, в который входит один мой шанхайский приятель, американский судья и адвокат, честнейшей марки человек и если у Вас встретится надобность – смогу по мере сил и возможности оказать Вам всяческое содействие»977.

«Многие из беженцев пытаются заниматься недвижимостями, – информировал Гольденвейзер А.Ю. Эфроса в июле 1939 года. – Это дело здесь довольно спекулятивное, но так как цены в данное время низкие, то многие рассчитывают на хорошие заработки. Жить в качестве рантье здесь трудно, так как деньги приносят минимальный доход. Тем не менее, многие состоятельные люди, боясь возможных осложнений в Европе, переводят сюда свои капиталы из Парижа, Лондона и даже из Швейцарии»978.

Среди эмигрантов встречались люди состоятельные и вполне успешные. Одним из таких был Александр Александрович Левенсон, изобретатель и предприниматель. Он запатентовал новые способы производства пергаментной бумаги для упаковки масла и других жиров и искусственных кишок для колбас. В Вене он построил фабрику для производства соответствующей упаковки, продал права на производство пергаментной бумаги и искусственных кишок в Германию, Италию, Польшу и Югославию. Левенсон с семьей (женой и сыном) после аншлюса Австрии уехал в Швейцарию, где основал фирму, за которой и закрепил права на свои изобретения. Таким образом, он был в безопасности и «при деньгах». Однако его волновало то, что его 15-летний сын не имеет гражданства, а в Швейцарии с ее строгими в отношении эмигрантов законами получить гражданство было крайне затруднительно. Это был главный мотив, побуждавший его перебраться за океан.

По-видимому, Левенсон был одним из тех клиентов, которые обеспечивали Гольденвейзеру заработок. Юристу пришлось заниматься его делами: от получения аффидевита до поиска приличного, но не слишком дорогого жилья в Нью-Йорке. Немаловажное значение имело то, что Левенсона Гольденвейзеру рекомендовал Я.Л. Тейтель. Планы у Левенсона были если не грандиозные, то уж во всяком случае серьезные: «По приезде в Америку хочу реализовать свои права [на изобретения. – О.Б.] там, – как в Соединенных Штатах, так и в Южной и Центральной Америке. Возможно, что до отъезда перейму для эксплуатации в Америке еще ряд изобретений»979.

Гольденвейзер оказался далеко не профаном в деловых вопросах, включая производство искусственных кишок. Его клиент Брайнос был владельцем аналогичной фабрики в Берлине, и по его поручению Гольденвейзер в 1936 году изучал вопрос о состоянии этого дела в Америке. «Здесь существуют громадные предприятия, изготовляющие этот продукт, и лансировать980 новую марку очень нелегко, – предупреждал он Левенсона, заключая, впрочем: – Но конечно и рынок здесь громадный»981.