Русско-еврейский Берлин (1920—1941) - Олег Будницкий

Наряду с новостями о вновь прибывших в переписке появляются сообщения иного рода – об арестованных, расстрелянных, погибших в лагерях друзьях, родственниках, знакомых. В лагере в «свободной» зоне Франции погиб Ал.М. Кулишер. Был взят в заложники и расстрелян Илья Британ. Б.Л. Гершуна выпустили из лагеря в Компьене, но там еще находились Д.М. Одинец и И.И. Бунаков-Фондаминский. Последнему было суждено быть депортированным и погибнуть в Освенциме996.

Главным делом Гольденвейзера по-прежнему была работа по вызволению русских евреев из Европы: «Я продолжаю руководить работой по добыванию аффидавитов и исхлопатыванию виз для оставшихся в Европе общественных деятелей. Комитет этот состоит теперь при клубе “Горизонт” и работает более продуктивно, чем когда он числился при ОРТ… В Вашингтоне у нас в производстве теперь десяток дел, а подготовляется еще десяток»997.

Поразительно, что в ситуации, когда характер нацистской политики по отношению к евреям был вполне понятен (хотя о лагерях смерти еще не было известно) и при этом США уже находились в состоянии войны с Германией, американская бюрократия работала не спеша. Процесс получения виз занимал во многих случаях более чем продолжительное время: так, дело о визе для библиографа Я.Б. Полонского и его семьи тянулось «года полтора». В мае 1942 года Полонские визу получили, но выехать из Франции так и не смогли. И.В. Гессен также был еще во Франции, он ждал визу для невесты своего сына Софьи Григорьевны Лапинер. Илья Бикерман визу получил, а его отец до этого события не дожил – он умер 5 января 1942 года. Зато в апреле 1942 года в Нью-Йорк приехала племянница Гольденвейзера Вера Фридланд (дочь его сестры) с семьей. Вдова М.М. Винавера Роза Георгиевна Винавер была «как будто в пути»998.

Через полгода положение изменилось радикальным образом, и не в лучшую сторону. Гольденвейзер информировал Элькина:

Ни Канторы, ни Полонские не успели выехать из Франции, хотя американские визы у них были уже в июне. Этот подлец – Лаваль умудрился напакостить в самые последние месяцы, когда еще можно было ехать, затрудняя выдачу выездных виз. Все незаконченные дела в Виза-Дивижен, по-видимому, будут приостановлены впредь до представления по каждому делу данных о том, что заинтересованные лица выехали из Франции и находятся в стране, где функционируют американские консулы.

У меня не менее 50-ти незаконченных дел (платных и бесплатных) оказались в этой категории.

Мучительно думать о судьбе друзей и родных, оставшихся там, под гнетом лишений, террора и угрозы депортаций…999

Среди родных были сестры Гольденвейзера, остававшиеся в Ницце, и еще один шурин – Михаил Львович Гинзбург, «застрявший» в Марселе. В Нью-Йорке уже стало известно о депортации Фондаминского. Приходили и новости другого рода: «Шмелев подвизается в нацистской газете в Париже…»1000

В марте 1943 года в письме еще одному бывшему киевскому адвокату, Д.Н. Григоровичу-Барскому, Гольденвейзер подвел итоги своей «визовой работы»:

Другая область моей общественной работы – добывание виз для застрявших во Франции беженцев – теперь вынужденно прекратилась. В значительной части, эта работа пропала даром, так как много дел не успело пройти через все каверзные инстанции, а ряд лиц, уже получивших визы, не успел выехать из Франции. Тем не менее, многие приехали (один из последних – И.В. Гессен), и за всех них приходится радоваться. Увы, многих близких друзей и родных приходится оплакивать, как заживо похороненных. Не знаю, кого из них нам доведется еще увидеть, когда, наконец, откроется «железный занавес», окончательно отрезавший Европу после оккупации Юга Франции.

От Б.И. Элькина получаю довольно часто длинные письма. Он теперь живет в Лондоне и, по-видимому, не обременен делами. Переписываюсь также с Марком Владимировичем Виленкиным (не знаю, знаете ли Вы его – это русский адвокат, живущий уже давно в Лондоне). Тагер был в бывшей неоккупированной Франции. Шефтель и Кантор застряли на Ривьере (я занимался делами об их визах). Гершун в Париже (одно время был в лагере в Компьене, но с ноября 1941 года освобожден). Фальковский также в Париже (вероятно, ему приходится туго, если он не «коллаборирует» с новыми русскими беженскими учреждениями). Рубинштейн также на Юге Франции – за него есть все основания тревожиться. Адамов, по сведениям, в тюрьме – за слишком успешное занятие паспортными делами. Маклаков, говорят, освобожден из тюрьмы после продолжительного заключения, и его приютил у себя барон Нольде. Кистяковский умер, И.Б. Гуревич умер, Брамсон умер, Грузенберг умер – вероятно, еще многие умерли. Влад[имир] Абрамов[ич] Гольденберг жил в Тулузе и просил хлопотать о визе – но уже слишком поздно. Дело Кадиша тоже не закончилось. Я хлопотал также о поэте Давиде (так!) Кнуте1001, художнике Льве Заке, пианисте А. Либермане, журналисте В. Азове, журналисте Ратнере, о А.Ю. Рапопорте, о типографе Зелюке, о ряде деятелей ОРТа и ОЗЕ. Все эти дела не удалось довести до конца1002.

Через полтора года «железный занавес» открылся, точнее, был сорван войсками союзников. Начался подсчет потерь и помощь уцелевшим российским эмигрантам. Бывшим «берлинцам» и «парижанам», создавшим в Нью-Йорке целый ряд общественных организаций по образу и подобию европейских, предстояло принять в этом самое живое участие, используя опыт, накопленный в Берлине, а иногда даже названия организаций, там существовавших. Но это уже другая история.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

История русско-еврейского Берлина как эмигрантского сообще ства закончилась в июне 1941 года. Остались отдельные эмигранты, пытавшиеся с бóльшим или – чаще – меньшим успехом выжить.

История русско-еврейской эмиграции в Берлине подразделяется на ряд этапов. В 1918 – 1920 годах происходит, условно говоря, обустройство эмигрантов в мегаполисе, становление российского эмигрантского сообщества. На 1921 – 1923 годы приходится расцвет русско-еврейского Берлина, пик численности его эмигрантского населения. Это время наибольшей интенсивности его политической и культурной жизни. Расцвет был в значительной степени обусловлен экономической конъюнктурой – слабостью германской марки и, вследствие этого, сравнительной дешевизной жизни. В эти годы Берлин – подлинная столица русского зарубежья. В 1924 году происходит массовый отъезд эмигрантов из Берлина, который, казалось, должен был быстро привести к исчезновению «русского Берлина». Берлин утрачивает роль столицы русской эмиграции, однако его население стабилизируется и сокращается гораздо меньшими темпами, чем это можно было ожидать.

Причем в наименьшей степени тяга к отъезду из Берлина, по сравнению с другими этническими группами российской диаспоры, была свойственна русским евреям. Это объяснялось меньшими языковыми проблемами; евреи, чьим родным языком был, как правило, идиш, легче осваивали немецкий; к тому же части элитных слоев эмиграции сослужило неожиданную службу прежнее несчастье – процентная норма при поступлении в высшие учебные заведения в царской России вынуждала многих из них учиться за границей, прежде всего в Германии. Следует также учесть, что Германия традиционно служила транзитным пунктом на пути из России в США, основную страну еврейской эмиграции. В США, как правило, стремились малоимущие. Люди сколько-нибудь зажиточные если уж оказывались за рубежом, то предпочитали Европу. Сокращение иммиграционных квот американскими властями привело к тому, что в Германии «застряли» тысячи восточноевропейских евреев, стремившихся перебраться за океан. Таким образом, в 1925 – 1933 годах наблюдается скорее стабилизация (даже с учетом экономического кризиса 1929 – 1933 годов) русско-еврейского населения Берлина или, точнее, не слишком быстрый его отток.

Русские евреи были частью российской эмиграции, что отражало их далеко зашедшую интеграцию в русское общество, в особенности в последние полвека существования Российской империи. В то же время эта интеграция была выборочной, что, соответственно, отразилось на социальном составе еврейской эмиграции, делившейся, как и вся русская эмиграция, на деловую, профессиональную и интеллектуальную элиту и низшие социальные слои. Особенностью еврейской эмиграции было то, что разделение проходило также по языковой линии: языком элиты был русский, языком «низов» – идиш. Русская эмиграция «вывезла» за границу все те противоречия и споры, которые раскалывали русское общество на родине. Евреи в дополнение к общероссийским проблемам «вывезли» и свои собственные: сионисты и автономисты, идишисты и гебраисты продолжили споры в эмиграции.

Массовая эмиграция была не понаслышке знакома российским евреям. За период с 1881 по 1914 год из России эмигрировали около двух миллионов евреев1003. Подавляющее большинство уезжало от нищеты и безысходности. Особенностью послереволюционной эмиграции было то, что за границу выехала значительная часть еврейской деловой, политической и интеллектуальной элиты. В этом было скорее сходство еврейской эмиграции с русской, нежели отличие от нее. Так, пятую часть Российского торгово-промышленного и финансового союза в Париже (его члены жили и в других странах, преимущественно в Германии) составляли предприниматели еврейского происхождения1004. За границей оказались банкиры и юристы, художники и издатели, правые бундовцы и левые эсеры (как, впрочем, и правые), сионисты и меньшевики, поэты и публицисты. Но нет худа без добра – многим из них довелось сыграть выдающуюся роль в культуре Русского зарубежья1005.