Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

— Тогда почему ты злишься? — спросила, наконец, Ева. — Они же всё равно сгорят в адском огне.

Девочке было бы жалко того красного новорожденного малыша, которому она зашивала пуповину, тихую стайку дебориных детей, похожих на лупоглазых совят, да и саму Дебору — полную, душную, строгую, но отнюдь не злую. Она бы с удовольствием сожгла дебориного мужа, но, возможно, у него был такой злой взгляд потому, что он боялся Эдгара.

— Я злюсь оттого, что они никого не обманывают, — признался великан. — Они живут в своей ереси, не выпячивая её, но и не пытаясь скрыть. А я, притом, что хожу под Господом, петляю как заяц, пытаясь придумать для себя оправдание, когда наступаю на ясно описанные и сотню раз высказанные вслух заповеди. Я злюсь на свою злость.

— Вот оно что, — сказала Ева и полезла вызволять лошадь из камышового плена.

Всё-таки очень это сложная штука — быть кому-то верным. Особенно если этот кто-то никак не даёт знать, что он от тебя хочет.

Эдгар ходил печальный и торжественный, как будто достал головой до облаков, и даже восседая на козлах мог изучать небесный купол с таким видом, будто за каждой малой и простой вещью он видел чуть ли не работу мысли всех древних мудрецов, которых так уважал. Всё это не давало Еве покоя.

А к вечеру у девочки созрел план. Она не очень понимала, что ей движет, но если бы попробовала разобраться, то нашла бы: гнев на великана за его нерешительность и паранойю. Взрослые не ведут себя так, как он. Взрослые либо пытаются пустить корни, окапываясь на одном месте, разводя вокруг себя хозяйство, которое тоже требует внимания, и тем ещё больше углубляют и ветвят свою корневую систему. Либо тянутся ветвями к небесам, учатся читать и писать в монастыре и возносят молитвы. Можно было бы подумать, что Эдгар принадлежит ко второму типу, но Ева обила на нём всю скорлупу и знала доподлинно: — нет! Он ведёт себя крайне беспечно, и словно ради забавы иногда обращается к кладези разума.

Ещё — горячее желание помочь. Это детское любопытство Эдгара очень нравилось Еве, но слишком резко по её мнению на его пути вставали эти громады измышлений и колебаний, так, что горные тропки оказывались непроходимы для такого великана, пусть даже детская внутренность, безрассудная храбрость побуждали на них ступать. И это последнее желание побудило девочку действовать.

Они остановились возле заброшенного, покосившегося забора, когда-то основательного, но ныне давно уже не знавшего рук хорошего хозяина. За забором виднелись поросшие быльём руины. По всей видимости, дом принадлежал зажиточным людям, и кто знает, что заставило крышу, в конце концов, сравняться с полом первого этажа? Может, все ушли на войну и не вернулись. Рядом лохматые, как нестриженные овцы, одичалые яблоневые деревья, да земля, когда-то забороненная, причём так основательно, что даже время не смогло полностью разгладить эти складки, но рожала она теперь только чахлую сорную траву.

Эдгар не захотел приближаться к руинам. Он сказал: «в таких местах могут бродить неупокоенные души», и сел у колеса повозки, скрестив руки. В то время как Ева, напевая и кружась, унеслась собирать яблоки и исследовать останки строения.

— И к этим яблокам я не притронусь, так и знай! — крикнул он ей вслед.

Сегодня дождя не было, а к вечеру даже выползла огромная, круглая, как яблоко, луна, на которую Эдгар посматривал с суеверным страхом.

— Восславим Господа за величие ночи, и будем молиться о скором приходе утра, — пробормотал он и заполз под телегу, чтобы предаться там своему оцепенелому сну.

Ева знала, что в этот раз его сон будет сродни зимней медвежьей спячке. Запасы великанских травок, а именно — сон-травы и ещё одной травки, которые вместе, при заваривании в одном чане, по Эдгару, дают крепкий сон без сновидений, — немного похудели. Сама Ева не стала пропускать традиционный ритуал распития трав — это было бы странно, — но вместо отвара налила себе простой воды.

И тут же начала действовать. Госпожа Женщина охотно, доверчиво подалась ей в объятья. «Сейчас мы сделаем из тебя настоящего человечка», — сказала девочка кукле так тихо, что даже если бы костоправ не пребывал сейчас в джунглях сон-травы, вымахавшей выше облаков, он бы не проснулся.

Света хватало. Ева готова была делать всё на ощупь, но луна оказалась неожиданно кстати. В конце концов, это она, будто большой, висящий в воздухе кусок сыра, выманила Еву из-под навеса и усадила на козлы. Казалось, свет лишился всех и всяческих границ — любая неровность почвы, любой её капризный перепад обозначался глубокими и вместе с тем прозрачными, как вода в озере, тенями. Дубовая роща, которой они так и не достигли, сейчас будто бы состояла из молоденьких хрустальных берёз — настолько там всё было прозрачно. Девочка поглядывала в сторону руин в робкой надежде увидеть призраков и готовясь испытать приятный, сладостный испуг, но те оставались безмолвны.

Руки исполняли задуманное. Для этой операции Ева достала один из эдгаровых скальпелей, стараясь, чтобы инструмент ненароком не звякнул. Нужно было разрезать пару швов, затем умножить и усложнить устройство игрушки, а после этого наложить новые, дабы внешне всё казалось по-прежнему. Для начала от тела отделилась голова, и через получившееся отверстие в мягкий полумрак извлеклись неопрятные комки. Не поймёшь сразу, из чего они состояли, то ли из ткани, а то ли из древесной стружки. Закусив губу, Ева резала и распарывала, вытаскивала и складывала содержимое кукольного тельца рядом с собой. Любой, увидев её со стороны, мог бы, наверное, сказать, что малышка просто играет, пусть и таким странным образом. А если вспомнить об её компаньоне и покровителе, становится понятно, кому она подражает.

Но Ева осознавала серьёзность своего занятия. Тряслась и сжимала руки при мысли о том, как изменит то, что она готовит, буквально всё.

Она трудилась почти до зари. Скрупулёзно и тщательно подбирала каждый элемент, заботясь в первую очередь о его похожести. На длинный, похожий на располневшего червя, орган полностью пошёл обрывок шнура из запасов костоправа, на то, что Эдгар называл почками — подходящие по размеру комки земли. Желудком стал жёлудь. Нижнюю часть человеческих внутренностей Ева воссоздала в точности, а всё что выше, подумав, решила не заполнять ничем. Взяв куклу в руки, Эдгар должен это почувствовать.

Критически оглядев работу, Ева выбралась наружу, где уже зачинался рассвет. Кажется, вот-вот небесный желток выскочит из-за горизонта, но девочка знала, что это только иллюзия, и до настоящего рассвета солнца можно ещё успеть выспаться. На небе — впервые за целую вереницу дней, казалось, уходящую в бесконечность — ни облачка! Воздух гладок и как будто отполирован рукой какого-нибудь мастера. Ева представила какая, к примеру, у него могла бы быть вывеска — с щёткой и мочалом, и с кадкой воды; попыталась сама себя насмешить, но смогла почувствовать только усталость. Казалось, за одну ночь она стала старше на целый год.