Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - Шерман Алекси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Трудно будет возить тебя в Риардан, – сказал папа. – Переехать мы не можем себе позволить, а школьные автобусы отсюда не ходят.
– Ты будешь первый, кто таким же образом сбежал из резервации, – сказала мама. – Индейцы будут на тебя сердиться.
Тыдыщ, до меня дошло, что члены общины начнут меня третировать.
Рауди поет блюз
Итак, на следующий день после того, как я решил перевестись в Риардан и мои родичи согласились, я пришел к школе и обнаружил Рауди сидящим на своем обычном месте на школьной площадке.
Разумеется, в одиночестве. Его все боялись.
– Я думал, тебя отстранили, – сказал он. Это было у него вместо «я рад тебя видеть».
– Поцелуй меня в зад, – сказал я.
Я хотел бы сказать, что он мой лучший друг и я его ужасно люблю, но парни такого не говорят другим парням, и уж точно никто не говорит такого Рауди.
– Что, если я кой-что скажу тебе по секрету? – спрашиваю.
– Только без бабства.
– Без бабства.
– Ладно, тогда валяй.
– Я перевожусь в Риардан.
Глаза у Рауди сузились. У него всегда сужаются глаза, когда он собирается кому-нибудь врезать. У меня затряслись поджилки.
– Не смешно, – сказал он.
– Я не шучу. Я перевожусь в Риардан. И хочу, чтобы ты тоже перевелся.
– И когда же ты отправляешься в это воображаемое путешествие?
– Оно не воображаемое. Оно настоящее. Прямо сейчас. Завтра уже.
– Лучше кончай трепаться, а то разозлюсь, – сказал он.
Я не хотел его злить. Стоит Рауди начать злиться, он потом несколько дней не может перестать. Но он мой лучший друг, и я хотел, чтобы он знал правду.
– Я не пытаюсь тебя разозлить, – сказал я. – Я говорю как есть. Я перевожусь из резервации, чувак, и хочу, чтобы ты перевелся со мной. Давай. Это будет классное приключение.
– Я через этот город даже не езжу. С чего ты взял, что я хочу там учиться?
Он встал, смерил меня тяжелым взглядом и сплюнул на землю.
В прошлом году, в восьмом классе, мы ездили в Риардан играть с ними в футбол. Рауди был нашим лучшим квотербеком – распасовщиком, как, впрочем, и кикером, и центральным лайнбекером – защитником, а я был шестеркой, водоносом, и мы проиграли Риардану 45:0.
Проигрывать, конечно, невесело, что ж.
Никто не хочет быть лузером.
Мы все были в ярости и жаждали надрать им задницы на следующем матче.
Но спустя две недели Риардан приехал в резервацию и сделал нас со счетом 56:10.
Во время баскетбольных матчей Риардан победил нас дважды – 72:45 и 86:50, всего два наших поражения за баскетбольный сезон.
Рауди выбил двадцать четыре очка в первой игре и сорок во второй.
Я выбил по девять очков в каждой игре – три из десяти трехочковых в первой игре и три из пятнадцати во второй. Две моих худших игры за сезон.
В бейсбольном сезоне Рауди выбил три хоум-рана в первой игре против Риардана и два во второй, но мы всё равно проиграли по очкам 17:3 и 12:2. Я принимал участие в обоих проигрышах: заработал семь страйк-аутов, и один раз в меня попал отбитый мяч, который я подавал.
Печально, что это был единственный раз за сезон, когда мне выпало быть питчером.
После бейсбола я возглавлял команду средней школы Уэллпинита против средней школы Риардана в «матче футбольной чаши»[9], и мы продули в сумме очков 50:1.
Ага, за всю игру мы взяли одну подачу.
Я был единственный из белых и индейцев, кто знал, что это Чарльз Диккенс написал «Повесть о двух городах». И, надо вам сказать, мы, индейцы, – худшие из худших во все времена. А ребята из Риардана – лучшие из лучших.
Эти ребята были великолепны.
Эти ребята знали всё на свете.
И они были прекрасны.
Они были умны и прекрасны.
Они были умны, прекрасны, невероятны.
Они были полны надежды.
Может, надежда – белая? Не знаю. Но знаю, что для меня надежда – некое мифическое создание, типа этого:
Ох и боялся я этих ребят из Риардана, а может, и надежды боялся, но Рауди всего этого не боялся – он ненавидел.
– Рауди, – сказал я, – завтра я еду в Риардан.
Впервые он понял, что я говорю серьезно, но он не хотел, чтобы я был серьезным.
– Да ну, никогда ты этого не сделаешь, – сказал он. – Ты ж тюфяк.
– Я еду.
– Не-а, ты ссыкун.
– Я завтра еду в Риардан.
– Что, серьезно?
– Рауди, я серьезен как раковая опухоль.
Он кашлянул и отвернулся от меня. Я тронул его за плечо. Зачем я тронул его за плечо? Не знаю. Глупо. Рауди резко повернулся и толкнул меня.
– Не трогай меня, ты, гомосек отсталый! – заорал он.
Сердце мое разбилось на четырнадцать осколков, по одному на каждый год, пока мы с Рауди были лучшими друзьями.
Я заплакал.
Ну, это как раз не удивительно, а удивительно, что Рауди тоже заплакал, а он это люто ненавидел. Он вытер глаза, поглядел на свой мокрый кулак – и закричал. На всю резервацию. Ничего более жуткого я в жизни не слышал.
Это был крик боли, чистейшей боли.
– Рауди, прости, – говорю. – Прости.
Он продолжал кричать.
– Ты всё еще можешь поехать со мной. Ты всё еще мой лучший друг.
Рауди перестал кричать горлом, но продолжал кричать глазами.
– Ты всегда считал себя лучше меня, – заорал он.
– Нет, нет, я не считаю себя лучше кого-либо, я считаю себя хуже!
– Почему ты уезжаешь?
– Я должен. Я умру, если не уеду.
Я снова тронул его за плечо, Рауди дернулся.
Ага, я снова дотронулся до него.
Ну каков придурок, а?
Придурок, который получает жесткий удар в лицо от своего лучшего друга.
Бам! Рауди мне врезал.
Бам! Я рухнул на землю.
Бам! Кровь из носа брызнула фейерверком.
Я еще долго лежал после того, как Рауди ушел. Надеялся, дурак, что если останусь неподвижен, то и время остановится. Но в конце-то концов встать пришлось, и когда я встал, то понял, что мой лучший друг превратился в злейшего врага.
Как победить монстров
На следующий день папа проехал тридцать пять километров, чтобы отвезти меня в Риардан.
– Мне страшно, – сказал я.
– Мне тоже, – сказал папа.
И крепко обнял меня. Он пах жидкостью для полоскания рта и лаймовой водкой.
– Ты не обязан это делать, – сказал он. – Всегда можешь вернуться в школу в резервации.
– Нет, – говорю, – обязан.
Представляете, что со мной сделают, если я вернусь в нашу школу?
Покалечат. Изувечат. Распнут.
Нельзя предать своих, а спустя десять минут передумать. Это дорога с односторонним движением. Возможности повернуть вспять нет, даже если бы я сильно захотел.
– Просто помни, что эти белые не лучше нас, – сказал папа.
Он крепко ошибался. И прекрасно знал, что ошибается. Он, индейский отец-неудачник, – и я, его индейский сын-неудачник, – мы жили в мире, созданном для победителей.
Но
