ШЕСТОЙ МОРЯК - Евгений Филенко

   — Только не надейся, что твоя детская магия сгодится  против меня. Хочешь, я  отпущу зверя на волю?

   — Уж лучше сделай ему шишку побольше.

   — Ты все еще намерена ублажить свою странную прихоть?

   — Я решила, что стану матерью демона. И стану ей, даже если мне придется трахаться с деревом вроде этого. Даже если мне придется перетрахать все деревья в округе!

   — У матерей демонов незавидная судьба. Обычно они  умирают еще при родах.

   — Откуда ты знаешь?

   — Я видел это не раз.

   — Добавь еще, как ты любишь: и не двадцать... Твоя мать тоже умерла?

   — Я не был рожден матерью. И не забудь: я не демон.

   — Ах да, помню, ты Элмизгирдуан Угольно-Черный из  расы угольно-черных элмизгирдуанов.

   — То, что ты делаешь, лишено всякого смысла. Лишено по двум причинам. Причина первая: что бы ты себе ни воображала, я не демон. Причина вторая: ты всё равно не доберешься до меня, как бы того ни желала. Всякий раз ты совокупляешься не со мной, а с телом, которое я всего лишь выбрал в качестве сосуда Для своей сущности. Или накинул на себя, как та накидка, на которой ты стоишь ногами. Кувшин не может обладать достоинствами вина, что было в него налито. Одежда не будет сильной, умной или пригожей, как тот, кто ее носил.

  — Я хочу в этом убедиться.

  — Что ж, я предупредил. Поступай как знаешь. Гляди только, чтобы твой ребенок не родился жутким уродом, похожим на всех своих отцов.

  — Демон и должен быть уродом!

  — У меня больше нет желания с тобой пререкаться. Поспеши совершить свой нелепый обряд, а после дозволь несчастному глупому Когбосхектару исполнить его предназначение до конца.

  — Послушай, Скользец... Пока я насилую этого дуралея, можешь развлекать меня своими сказками. Ты ведь должен знать много интересного.

   Меня никогда не просили ни о чем похожем. Я мог только мечтать о том, чтобы передать кому-то малую толику бремени своих воспоминаний. Но не предполагал, что стану делать это, будучи заточен в одеревеневшем теле копьеносного сотника-изверга, которого употребляет полоумная девчонка королевских кровей.

   Но другой случай мне вряд ли представится.

   Может быть, делясь своей памятью, наконец я научусь забывать...

  — Вот, послушай, — начинаю я. — Давным-давно, в одном из прежних миров, кажется — даже в самом первом, жил король, которого звали Гумаукт. Мы же назовем его Гумаукт Третий, поскольку отец его был Гумаукт, и дед его тоже был Гумаукт. На самом-то деле королем его никто не величал, потому что он был не человек, и вообще не сходен был ни с чем, что вы, люди, можете себе вообразить, а властный титул его звучал как «Глаз Вихря». И у него была дочь, которую звали, естественно, Гумаукта. Дочь была совсем юная, а окружали ее большие, грубые и громогласные существа, которым некогда было с ней возиться. Даже отцу не было до нее дела. Целыми днями... хотя и дней-то в ту пору, можно сказать, и не было... крошка Гумаукта была предоставлена самой себе. И был при дворе... если это  можно было считать двором... некто, кого вы, люди, наверняка называли бы колдуном. В том мире все по вашим меркам были могущественными колдунами, но этого за его безмерную магическую силу почитал даже король Гумаукт Третий. Имя колдуну было Гумаульф... ты можешь заметить: никакого разнообразия, но это не так. Самые созвучные для твоего слуха имена на языке того мира казались совершенно различными. Оттого-то я и вынужден самым нелепым образом нумеровать Гумауктов, чтобы хоть как-то разбирать их, а тогда все короли были Гумауктами, но у каждого было свое имя. Однако же речь не о том, а об игрушке, которую сострадательный колдун подарил принцессе Гумаукте, чтобы немного скрасить ее досуг...

   Она почти не слышит меня. Трудится, старается изо всех сил, но дерево есть дерево, даже если обработано в форме человеческого члена.

   Осторожно, чтобы не спугнуть, начинаю ей помогать. Увлеченная своим занятием, Аталнурмайя даже не замечает, что дерево ожило, что мои руки сомкнулись на ее бедрах, что мое тело с пылом и охотой отзывается на всякое ее движение...

   Наконец, она получает то, что хотела.

  — Как  тебе это удалось, Скользец? — шепчет она. — Как ты заткнул своей булавкой мою пещеру?

  — Не льсти себе,  Небесница. То, что ты называешь пещерой, всего лишь мышиная норка. И вспомни: шершень мал, но больно жалит...

  — Это все еще ты, Скользец?

  — Разумеется, я. И всегда был я. Когбосхектар до сих пор оглушен твоим заклинанием и  в  дело не годится. Забудь про него. Забудь навсегда. Больше ты его не увидишь.

   Она подбирает накидку и неверными движениями, словно пьяная, закутывается в нее.

  — Делай то, что должен, демон. Ступай своей дорогой. Я разыщу тебя в любом обличье.

   На пороге я задерживаюсь. Мне снова приходит в голову навязчивая мысль, что Аталнурмайя должна кое-что знать об исчезновении своего отца. Уж слишком она спокойна и занята собой в то время, как ей полагалось бы убиваться, заламывать руки и обливаться слезами отчаяния.

   Но ведь это легко проверить. Еще одно Измещение — чтобы рассеять все подозрения.

   А если она ничего не знает? Если она и вправду такова, как есть, и нет резона требовать от нее того, на что она не способна? Любила ли она своего отца настолько, чтобы страдать из-за его пропажи?..

   Словно ощутив мои колебания, она обращает ко мне свое лицо, слабо освещенное призрачным огнем светильника. Спокойное лицо, спокойные глаза, не выражающие ничего, кроме уверенности в своей правоте. Холод ночного металла...

   Я затворяю за собой дверь каморки, так ничего и не решив для себя.

   Что ж, каждому — своя дорога. По сумрачным лабиринтам королевского дворца я влачу на себе оцепенелое тело Когбосхектара Без Прозвища к тайнику с личным знаком нанимателя. Быть может, этот знак подскажет мне, где искать новое тело...

   Струя бледного пламени в лицо.

   Опять магия. Да не обыденная, какую использует самый распоследний раб, чтобы развести огонь и поджарить на вертеле кролика, а боевая, и хорошо заточенная. Ненавижу все эти колдовские штучки! Перевешал бы всех колдунов, да не за шею и даже не за ноги, а за то, что оборвется у них  прежде всего!..

   Отшатнувшись, получаю тяжелым по затылку. Ну, меня такими гостинцами не проймешь, и не такие плюхи хватывал, и окованными дубинами, и двухсаженным копьем, и верблюжьим копытом. Покачнувшись, тяну кинжал из  ножен.  Сейчас начну резать насмерть всех подряд, и только последнего не дорежу, сберегу для дознания, и потому резать буду медленно и ремнями...

   В голове взбухает и лопается пузырь синей воды. Это не удар — ударом меня не вырубишь. Это снова магия. Странно было бы ждать,  что, применивши магию единожды, не применят дважды.