Портрет себе на память - Татьяна Николаевна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама была очень умной и интеллигентной, хотя не имела высшего образования. В начале двадцатых годов, когда разразился голод, бабушка и дед со своими тремя детьми приехали из деревни и поселились около Привоза, как и многие другие семьи в ту пору. Дедушке удалось найти работу на побегушках. Сначала они жили в какой-то каморке. Дед был исключительно трудолюбив, но что важно – он заработал себе такую репутацию, что люди не боялись доверять ему деньги или дорогие вещи. Благодаря своей честности, которая была непременной чертой всей нашей семьи, он стал быстро продвигаться на работе, и уже вскоре они стали снимать скромную квартирку у рынка. Бабушка для деревенской женщины была очень образованной, кроме того, она умела хорошо шить. Бабушка была из левитов – это колено от прародителей, считающихся потомками библейского Левия. Мама была очень красива, и мой будущий отец, который жил неподалеку, влюбился в неё, но она была ещё слишком юная. Он ждал целых пять лет, чтобы сделать ей предложение. Он тоже был из небогатой семьи, может быть даже беднее нашей. Одесса до революции жила совсем неплохо, здесь было много богатых людей, ты видела, какие дома они построили! В двадцатые годы, когда коммерсанты и промышленники поняли, что наступают репрессии и можно потерять не только деньги, но и голову, они благополучно отбыли пароходом в Стамбул. Экономика падала, город нищал. Моя бабушка со стороны моего отца пристроилась кухаркой к одному из «главарей» – это были такие люди, которые подбирали все, что осталось после бегства буржуазии, они и власть над людьми прибирали к рукам, в общем – бандиты. Платой за дневную работу была одна тарелка сваренного ею блюда: супа или второго. Бабушка была настолько честной, что сама около этих кастрюль чуть не падала в обморок от голода. Но худо-бедно ей удалось выкормить своих детей, у неё их было четверо. Сама она умерла от истощения. Отец тоже был очень худой, у него с детства была язва желудка. После того, как они с мамой поженились и только начали благоустраиваться, большевики в тридцатые годы организовали новый кризис. В это тяжелое время я и появилась на свет. Примерно за год до моего рождения с отцом произошло большое несчастье: его нашли на работе лежащим без сознания, он был избит до полусмерти. Кто это сделал, и как это случилось – мы так никогда и не узнали. Я думаю, что выяснять было бесполезно, а может, даже и опасно. Ему сделали трепанацию черепа, состояние было тяжелым, и мама несколько дней и ночей не отходила от него. Естественно, что после такой травмы он не мог устроиться на хорошо оплачиваемую работу; а у мамы после моего рождения начались страшные головные боли, да к тому же и я родилась с множеством проблем. Семье пришлось пройти через голод и холод, не хватало денег то на еду, то на керосин для лампы. Как ты понимаешь, я была нежеланным ребёнком, который появился в самое трудное время. Я считаю, что деторождение нужно планировать, меня вообще не нужно было производить на свет, мое появление только раздражало всех. Вот сестра родилась вовремя – положение семьи к тому моменту уже выровнялось, и она была здоровой и весёлой. Но, тем не менее, когда мне исполнилось четыре года, родители продали кое-что, ещё заняли денег и купили мне прекрасное пианино. Я очень старалась, и уже с шести лет, когда меня отдали в школу, я участвовала в концертах.
Когда началась война, и мы должны были покинуть наш дом, я больше всего страдала от того, что оставляю своё любимое пианино. Хотя, конечно, мы не думали, что это надолго, и если бы кто-то нам тогда сказал, что дорога бегства от войны доведет нас до Казахстана, мы бы ни за что не поверили. Ты читала мои воспоминания и знаешь, каким долгим и тяжелым был наш путь на Восток, как болел мой отец; сестра была маленькая и избалованная, и мне приходилось много работать. В конце сорок третьего сбылась моя мечта – я стала посещать занятия в музыкальной школе. Мы к тому времени переехали в районный центр. Когда мы вернулись, я чуть не заболела от счастья, что моё пианино в целостности и сохранности. А я была таким ребёнком, который от сильных впечатлений мог слечь с простудой или жаром.
После войны я продолжила своё музыкальное образование. В эвакуации у меня была прекрасная учительница, высокообразованная в музыкальном отношении. Она научила меня всему. Когда мы вернулись домой и я продолжила свои занятия музыкой, после такого педагога я часто попадала впросак. Настоящих учителей ведь не так много, а война растеряла людей. Однажды моя новая учительница по классу фортепиано наиграла мне фуги Баха, а я, будучи ещё наивной, совершенно искренне сказала: «Это неверно. Баха так не играют». Представляешь! Я этим дала ей повод ненавидеть меня до конца обучения.
Когда я окончила музыкальное училище, евреям путь в консерваторию был закрыт, да ещё с такой фамилией, как у меня. Я уехала от родителей и работала в музыкальной школе на Донбассе. Шахтеры тогда были очень богатыми людьми, в шахтёрском посёлке были такие продукты и такие импортные товары, которые вам в Ленинграде и не снились. Для музыкальной школы предоставили старинный особняк, на музыкальные инструменты и оснащение классов они денег не жалели.
Помню, когда я преподавала первый год в музыкальной школе, я очень сильно заболела. Была поздняя осень, резко ударили морозы, но хозяйственники, как ты понимаешь, не успели подготовиться к таким капризам природы. У нас в классе было одиннадцать градусов, и я простудилась, и ещё выяснилось, что у меня был ревматизм. Сказалось то, что во время войны не раз приходилось лежать на земле часами. Когда немцы подходили к Одессе, мы несколько дней не могли уехать: как только сформируют состав, начинается бомбёжка. Нас уводили подальше от вокзала, рядом была лесополоса, там мы и прятались. И по дороге нам приходилось ночевать на станциях. Во время бомбёжки мы убегали в поле или в лес, иногда на всю ночь. В Казахстане я помогала матери, особенно когда болел отец. Работая в поле до поздней ночи, чтобы нам дали продуктовые карточки, я иногда так уставала, что не могла дойти до дому. Однажды осенью, когда было уже холодно по ночам, я потерялась. Было темно, хоть
