Сказки-притчи для детей и не только - Любовь Чабина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Теперь – невозможно! – сказал как отрезал Философ. – Пойдём.
И друзья зашагали туда, куда их глаза глядели.
Горы обид, море слёз и золотые пески
Коля, испепелённый душой, бессильно погружался всё глубже и глубже в жерло вулкана. Казалось, что уже сотня лет прошла с той поры, как он окунулся в огненную лаву.
Наконец он заметил, что раскалённая масса стала изменяться – она остывала, постепенно приобретая серо-стальной оттенок. Наконец Коля почувствовал под ногами твёрдую почву, точнее – застывший свинец. Жар исчез. Коля обрадовался было, но сменившая огонь прохлада превратилась в холод, а после – в лютый мороз.
Колю окружали ледяные скалы, а сам он стоял на вершине, покрытой сверкающим снегом. Весь мир был у его ног! А тут вдруг шею обвили ленточки медалей, руки сковали кубки, аплодисменты заглушили свист ветра.
– Ух ты! Здорово! – впервые Коле захотелось улыбаться.
Но что это? Со всех сторон стали слышаться ехидные голоса:
– Глядите, смешной какой! Стоит среди пустоты совсем одинокий, никому не нужный, весь в пупырышках от холода, и великим себя представляет!
– Да он всегда много о себе воображал, хотя всю жизнь ничтожеством был! Его, как вещь какую-то, туда-сюда стаскали, а он контактёром себя возомнил, человеком будущего!
– А сам выше тройки получить ничего не мог. Ох и глупый! А на физкультуре – помните? – через «коня» прыгал и носом пол пропахал!
– В первом классе описался на уроке!
Вскоре раздались голоса тех, кого он считал друзьями и единомышленниками. Ничего, кроме гадостей, о нем не говорили. Обсуждались самые сокровенные секреты, которые он когда-либо доверял близким! Самое обидное, что перевирали при этом всё, что было, со страшной силой! И даже мамин голос не был исключением!
Такого Коля не ожидал – от обиды душа застывать стала сильнее, чем от мороза тело. Жить, бороться, возвращаться домой расхотелось.
А тут ещё картинки в памяти появляться начали: вот первое место на олимпиаде по истории уходит сопернику, который удачно списал правильный ответ у Николая (а сейчас рассказывает об этом и смеется!); вот девочка, которая ему так нравилась, за руку идёт с мальчишкой из соседнего класса и его, Колю, обсуждает; вот незнакомая мама покупает своему сыночку игрушку, которую Колина мама купить отказалась, а противный пацан язык Коле показывает…
Почему всё так несправедливо! Нечестно! Неправильно! Зависть усилила терзания униженной гордости, и к лютому холоду вновь добавился испепеляющий жар гнева, свинцовая тугая масса под ногами уже более походила на жидкую ртуть. Она ядовито сияла и переливалась, постепенно поглощая Николая.
– Плохо-то мне как! – взвыл мальчик, но и это ещё не было верхом страдания: к морозу и жару одновременно вскоре прибавилось какое-то разъедающее щипание по всему телу и даже в душе. Морозная ртуть смешалась с кристально-чистой водой.
Или кислотой? Или рассолом? Или чем?
– Это горючие слёзы, – раздался голос Домового. – Поздравляю, ты только что миновал мытарства гордости и зависти и достиг мытарства неправды.
– Какая неправда? Это кислота – она разъест меня сейчас!
– Это слёзы, пролитые из-за твоей несправедливости.
– Я ж не судья!
– Однако судил! Или судить помогал так, как тебе выгодно было. Помнишь, как маму упрекал, что она не любит тебя, раз не истратила последние деньги на игровую приставку? А как на соседскую девчонку все свои вины сваливал? Её наказывали, а ты злорадствовал! Знаешь, как она плакала каждый раз? А сколько раз ты пакостил в школе, но никто не мог на тебя даже подумать – ты же таким хорошим всегда казался! И вызывали чужих родителей! Знаешь, сколько несправедливости из-за тебя произошло?! Тони в море слёз!
– Зачем ты так со мной? Я ж тебе ничего плохого не сделал!
– Что, не нравится, когда с тобой по справедливости поступают? А представляешь, как обидно, если то же самое несправедливо происходит? Привыкай – мы все здесь такие, и ты – тоже здесь, потому что ты такой же, как я! Наконец-то ты захлебнёшься и станешь моей добычей!
– Почему твоей?
– Потому что это я тебя подталкивал к пакостям, а потом помогал от ответа уйти. Ты мой! – И вдруг голос беса дрогнул: – Оп-па! А это что?
Коля внезапно оказался на странном плавучем средстве – подушка в роли плота и носовой платок в виде паруса. Эта конструкция стремительно вынесла Колю на поверхность моря и помчалась вперёд.
– Ох уж эти люди! Никогда не научатся справедливости! – домовой бес не скрывал своей досады. – Благодари соседку свою непутёвую за то, что по ночам подушку проревела насквозь, тебя жалеючи, а днём – гору платков носовых слезами промочила.
– А ветер откуда?
– Одноклассники, которых ты всегда подставлял, добра тебе желают. Ну надо же, какая неприятность! Ладно, это не последняя триада!
– Ещё что-то будет?
В ответ раздалось подленькое хихиканье.
Вскоре подушечный плот пристал к берегу – Коля вышел и, проваливаясь в глубоком песке, побрёл вперёд. Домовой парил рядом на небольшой высоте, изумлённо наблюдая за происходящим.
Наконец он не выдержал:
– Ты хоть видишь, что у тебя под ногами?
– Песок.
– Какой песок?
– Мелкий.
– Это же золотой песок!
– И что?
– Как «что»?! Хоть в карманы набери!
– Ничего мне отсюда не надо! Самому бы выбраться скорей! – проворчал в ответ Коля и вскоре вышел к широкому полю.
– Коля, а ты знаешь, что только что три мытарства миновал, даже не заметив этого?
– Какие?
– Мытарство лихвы – ненасытного приобретательства, мытарство сребролюбия и скупости и мытарство воровства. В этих зыбучих песках миллионы навечно погребены, золотые оковы навеки сковали тысячи воров и воришек, взяточников и расхитителей чужого имущества. Если бы ты не удержался и стал нагребать песок в карманы, ты бы целую вечность пересыпал потом песок из пустого в порожнее!
– А ты бы этого хотел, да?
– Ничего личного – у меня работа такая!
Покаянное послушание
Иван и Философ решили остановиться и передохнуть. Берёзовый лес одарил путников прохладой, укрыв от полуденного солнца. Ручей мелодично журчал между белоствольных красавиц. Только умылись и перекусили чуток, как неугомонного Философа на вопросы потянуло:
– Сказочник, я вот всё про обеты думаю. Где ты их взял – не сам же придумал?
– А мне мамка в котомку книжку сунула, которую Иоанн Лествичник написал, – «Лествица» называется – и велела прочесть. Говорит, что в книге этой путь к истине описан. Но она нудная – я только три первых главы прочёл. Там как раз про эти отречения было. Вот я и вспомнил.
– А зачем это нам надо было?
– Не знаю, захотелось просто! Или для солидности. Как бы первые шаги на пути к истине – мамка же зря не скажет. Теперь что говорить об этом? Раз уж пообещали – надо исполнять.
– Дай книжку, посмотрю.
– Возьми в котомке, она в тряпицу белую завёрнута.
Взял Философ аккуратный томик, раскрыл и в чтение углубился. А Иван, вытянув блаженно ноги, задрёмывать начал. Да разве с Философом уснёшь?!
– Э, тут не три, а тридцать обетов, то есть степеней, то есть ступеней на пути к небу. Или к Правде – я не совсем понял. Сильно по-старинному написано, трудно читать. Следующая ступень знаешь, какая?
– Ну?
– Послушание! Прикинь! Мы – свободные люди – должны слушаться кого-то начать, своей волей не пользоваться! Да я что – сумасшедший? Я мечтал о вольной волюшке и в рабство попадать не собираюсь!
– А давай попробуем. Что нам терять? К тому же обеты дали. От мира – с его радостями, горестями, а значит, и со свободой – мы отреклись. А ещё от заботы о себе отреклись. Короче, раз отреклись от всего – значит, терять уже нечего! Пойдём в ближайшее село – в первый же дом постучимся и работать наймёмся. Что скажут, то и будем делать. Что заплатят, то и возьмём.
– Ага, тут же не только про послушание, здесь потом покаяние следует, а дальше – и вовсе память о смерти!
– Давай и это попытаемся! Мамка знает, что делает! Раз дала книжку в дорогу, значит, сердцем чувствовала, что она нам потребуется. Мамка у меня знаешь, какая умная? У неё девичья фамилия – Премудрая!
– А сейчас какая?
– Сейчас она Дурак. Ничего смешного! Нормальная фамилия! Премудрой быть всё равно не перестала – её по-прежнему так все называют. Не из-за фамилии, а из-за мудрости. Хорош хохотать!!! Вставай, пойдём ступени пробовать!
Сказано – сделано! Распростились с уютным березняком и вскоре уже стучали в двери покосившейся избушки:
– Эй, есть кто живой?
– Каво нада? – визгливый женский голос звучал на редкость неприветливо.
– Кушать хотим – отработаем!
Дверь открылась, на пороге стояла молодая, но какая-то сердитая женщина. Недоверчиво глядя на незнакомцев, стала вслух размышлять:
– Пустишь вас – ещё зарежете ночью. Или обокрадёте.
– Тогда посоветуйте, девушка, где работники даровые нужны, – голос Ивана прямо таял от приветливости. Весь его вид являл собой саму простоту и добропорядочность.