Элиминация - Владимир Блецко

никакого эффекта не дают. Проще было тех нас всех расстрелять или поставить в условия серьёзной опасности, постоянной, угрожающей жизни и здоровью. Конечно, часть бы растерялась и реально превратилась в овощи, но кому-то, вполне вероятно, надоело бы принимать ошибочные решения, безобразящие красоту разума, и они предпочли бы выжить. Ведь кто по сути чаще всего больные? Люди интеллектуального склада ума, не справившиеся с ударами жизни. Есть, не спорю и полные идиоты, не осознающие себя вообще, каким был, к примеру, я в детстве, но большинство – слабые духом люди, городская чешуя, которая плохо прикрепилась к рыбьей коже общества. Итог – отлетевшая чешуйка болтается в воде среди песка и ила грустной, не нужной частицей тела, не участвуя в жизни общего организма, медленно разлагаясь. Сколько подобных таких ненужных частичек вокруг, но ведь их не собирают силой в заведения и не заставляют гулять, играть и есть? Сотни пьяниц под окнами довольных жизнью сограждан, тысячи воров между разнорабочими, миллионы необразованных руководителей, психиатров дающих ложную двойную информацию, ставшую популярной из-за желающих читать и слушать то, что понятно, легко и «по-твоему». Отдельная тема про психологов, если углубиться! Кто сказал, что должно быть по-твоему, что всё должно вращаться вокруг тебя? Если детали часов станут вращаться каждая по отдельности – пойдут ли часы вообще? Да, не спорю, чтобы уметь позаботиться о ком-то, нужно сделать так, чтобы ты был в состоянии заботиться о ком-то сам, то есть должен воспитать себя, но ведь это процесс не одного дня и не одного года, и даже не тридцати лет! Это вопрос самообучения с детства. Ты можешь понять, говорить, как ты культурен и тут же в любом общественном месте раскричаться от того, что тебя обсчитали случайно, как истеричная девочка, которой куклу не ту купили. А ты читал психолога, ходил на его лекции, кивал и чувствовал себя на пути исправления, видел себя на вершине человеческого разума и понимания жизни. Да ни черта ты не понимаешь. В обществе можно жить, если всё общество стремится к общему благополучию. Рыночные отношения – прекрасно, любовь – замечательно, но носиться со своим самоутверждением, как личность, это похоже на бесполезный капризный писк шестилетнего ребёнка – разум появился, а жизнью управлять не может, жизни не знает, сам выжить не в состоянии, только за счёт других!»

– Иван, мне кажется, вы меня не слушаете! – новая знакомая шла рядом и рассказывала о чем-то, по-видимому, очень занимательном.

– Вы ошибаетесь, дорогая. Что дальше сказала Таня этому Коле, подсунувшему ей мёртвую мышку в сумочку? Меня правда смущает вопрос – зачем этот Коля вообще подсунул ей мышь? Может Таня любит есть мышей? Извращённый вкус? Лакомство из детских воспоминаний? Или она изучает строение организма мышей? Препарирует? – он саркастично приподнял брови и в поддельном ужасе выпучил глаза.

– Иван! Вы ненормальный! – Ивана передёрнуло от такого определения его девушкой. – Какое препарирование? Какие лакомства, брр, жуть же! Шутки у Вас, я скажу! Он просто хотел привлечь её внимание таким образом!

– Ну, я же привлёк Ваше внимание своим гастрономическим вкусом? Кстати, вы тоже сомневались, Кира, что пирог можно есть!

– Ну, не мышь же! – она фыркнула. – Вы такой забавный! Вы ещё скажите: « Он мог ей в ногу нож воткнуть, чтобы она поняла, что ему нравиться её нога!» Хотя, – задумалась девушка. – Получается, я это должна сказать со своей мышью! Вы совсем меня запутали, Иван. Как у Вас это выходит?

– Не знаю, – честно ответил Иван Осипович, на мгновение сам запутавшись. – Может природное обаяние?

– По-моему тоже, да. Вы от природы обаятельный. Это так сексуально, – добавила она и испуганно закрыла рот ладошкой.

– Мне тоже нравятся Ваши щиколотки, Кира! Они прекрасны! – успокоил её Иван и зачем то обнял за талию. Она улыбнулась, но не вырвалась, не оттолкнула, продолжила идти рядом, прижавшись. Прогулка удалась.

IV

Мирон Матвеевич собрал делегацию и инструктировал всех одновременно:

– Коллеги, это неоднозначный случай. Конечно, можно списать на совпадение, что Валерий Евпатьевич умер случайно, от возбуждения и по странному стечению обстоятельств, мир его праху, но не будем забывать о профессиональной осторожности! Ведь пациент теперь уверен, что может «стирать» людей, когда ему вздумается! – Пожилой доктор сам не верил в то, что говорит, но старался придать своим словам как можно больше твёрдости. – Пациент, как Вы знаете, детство провёл в нескольких жутких состояния, это всё наложило на его разум тяжёлые отпечатки. Сначала неверно определённый синдром Дауна, потом летаргический сон от резкой смены обстановки, переросший впоследствии в синдром младенца и, наконец, непостоянная кома, кстати, совершенно неизученное состояние, после неудачного удара дубинкой от одного слишком рьяно исполняющего свои обязанности медицинского работника. Вы представляете, что творится в его голове после всех этих воспоминаний, даже если он и не помнит никакие из них?

Коллеги с умным и удручённым видом покачивали головами в такт каждому слову авторитетного Мирона Матвеевича. Мирон продолжал:

– Итак, запомните друзья мои, не провоцировать пациента, не давать возможности вовлекать себя в политику «ты мне, я тебе», никаких исполнений желаний и подобной ерунды. Не стоит проверять на себе и на пациенте свои догадки. Сначала нужно разобраться, чего желает сам господин Каригубов и как он себя чувствует. Это моё мнение и это мой пациент. Но мне нужны независимые Ваши мнения и Ваш опыт. Возможно, Вам тоже пойдёт этот новый опыт на пользу. Если кто-нибудь желает высказать своё мнение сейчас или какие-нибудь предположения, говорите, я с удовольствием выслушаю. В палате больного я запрещаю Вам это делать. – коллеги опять покивали, и только доктор Жальцев сказал в ответ:

– Матвеич, ну что ты, в самом деле! Как будто первый раз.– пожевал губами, добавил вопросительно. – Он не буйный? Поставь на всякий случай пару молодцев в палате возле больного, мало ли что. Я не за себя переживаю, за коллег волнуюсь.

– Егор, мы все взрослые мужчины, нас семеро, тебе нужны ещё телохранители? Не волнуйся, Каригубов агрессии не выказывал, зачем его пугать санитарами? Но если тебе будет спокойно, вызову санитаров, они постоят за дверью. Прошу, господа, пройдёмте в палату к пациенту, – Мирон приглашающе указал на дверь и взялся за трубку телефона. Все шевельнулись.

Через несколько минут белая гусеница умных сегментов, молча и задумчиво, поползла, иногда распадаясь, по коридорам клиники в сопровождении двух санитаров к палате Ивана Осиповича.

* * * * *

– Говорить буду я? – сразу начал Иван беседу, как только дверь палаты закрылась за последним из делегации, и