Меч Тристана - Ант Скаландис

«Остапа несло», — подумал Иван. Он уже познакомился с идеями герцога Зеленогурского там, в Польше, и теперь ему было скучно выслушивать эти бредни вторично. Поэтому Иван решил не дожидаться указании чародея и самолично сворачивать утомительное мероприятие. Он громко свистнул, подавая условный сигнал Курнебралу. А в ответ ему неожиданно раздалась тихая трель малиновки из кустов. Курнебрал такого не умел — это Перинис обучился однажды. «Ё-моё! Откуда же он здесь? Мырддин ведь никому не велел подходить ближе чем на полет стрелы. Слуги вконец распустились!»

Зига меж тем закончил свою трепотню каким-то яростным выкриком, напомнившим Ивану истеричные выступления национал-патриотов на митингах времен перестройки, швырнул флакон с ядом под ноги и, резко развернувшись, зашагал прочь.

Было что-то ужасно неправильное в его уходе. Но бежать вдогонку за герцогом, вызывать его на поединок или, не дай Бог, опять на что-нибудь уговаривать было бы еще неправильнее. Тристан (да, теперь уже Тристан) чувствовал это однозначно. В глазах Изольды застыло трагическое отчаяние. Очевидно, пообщавшись с Зигой в последние дни, она еще лучше Тристана прониклась ощущением надвигающейся катастрофы.

Жилин Зеленогурский, он же Сигурд Отважный, он же Абдулла Конопатый, уходил от них в голубоватую дымку осеннего вечера, с громким шуршанием загребая ботфортами палую листву и унося с собой навсегда надежду на возвращение домой. Как глупо!

Уходил он быстро, но почему-то не смог уйти далеко. Споткнулся, словно о невидимую ступеньку, и упал ничком в красные кленовые листья. Изольда сразу подбежала к нему, наклонилась, и только тут Тристан заметил, что из затылка Сигурда торчит длинная стрела с характерным корнуоллским оперением.

Не может быть! Они как будто все оглохли. Стрелы не летают так беззвучно!

Тристан оглянулся.

Из кустов, виновато пожимая плечами, вышел Перинис с большим луком в руках. А Изольда уже бежала обратно с непонятным выражением па лице. Рот ее был приоткрыт: то ли от страха, то ли от удивления, то ли от радости.

— Извините, миледи, я вашего польского языка не понимаю, — мямлил могучий слуга. — I1о мне показалось, вы желали смерти тому человеку, а он решил уйти от вас. Я был не прав, миледи?

«Во дурак! — подумал Тристан не без восторга. — Какая теперь разница — прав, не прав, — когда уже убил человека?»

А из-за спины вдруг послышались торжественно-вялые аплодисменты: четыре или пять размеренных хлопков. Все сразу вспомнили про Мырддина, повернулись кто где стоял и посмотрели на него.

«И когда герцог Жилен сделал вид, что пьет смертоносное зелье, — с напыщенной выразительностью процитировал волшебник, — а в действительности бросил наземь глиняный флакон и попытался спасаться бегством от бывших своих друзей, ставших теперь врагами, юный римлянин по имени Пенис, засевший в эту пору в кустах, натянул тугую тетиву своего лука и пустил стрелу точно в цель — в стриженый затылок герцога…»

— Что, действительно есть такая легенда? — удивилась Изольда.

— Теперь — есть, — улыбнулся Мырддин.

— У вас осталось десять минут, — объяснил Мырддин, — и только для разговора. Никаких нежностей, слишком много свидетелей. А говорить можете на «польском». Все понятно?

— Абсолютно, ваша честь! — рапортовал Тристан.

— Вот и прекрасно. Сюда едет сам король Марк, — забеспокоился старик почему-то. — Так что, Тристан, буквально десять минут, и ты исчезаешь. А я прямо сейчас ухожу. Пока, ребята, до скорой встречи!

— Погодите, Мырддин! — Тристан окликнул его. — А Зига вернется в двадцатый век?

— Вы считаете, стоит его туда возвращать?

— Упаси Господь! — выдохнула Изольда.

— Вот и я так же думаю, — согласился добрый волшебник.

Тристан прижал Изольду к себе крепко-крепко и поймал ее губы, едва они остались вдвоем. Это было очень приятно — после такой-то разлуки! Но Изольда не отвечала ему, как прежде. Она просто позволила обнять себя, разрешила поцеловать в губы, покорно приоткрыв их навстречу пылкому языку Тристана.

— Ты разлюбила меня! — выдохнул он ошарашено.

— Это ты разлюбил меня, — возразила Изольда, нехотя высвобождаясь. — Ну действительно: тело точно такое же, как мое, теперь есть у тебя в Арморике. А душа… По-моему, душа моя уже отлетела куда-то на остров Авалон. Я безумно устала от всего, Ваня. Безумно устала.

Тристан снова обнял ее, прикоснулся губами к шее, начал нежно поглаживать по спине.

— Не надо, Ваня, не приставай, — попросила она жалобно. — У нас сегодня все равно ничего не получится.

— Потому что Мырддин сказал про десять минут? Да плевал я и на него, и на Марка, который едет сюда, и на все твои древние тексты!

— Да нет, Ваня, просто у меня настроение какое-то ужасное. Понимаешь? Я дура. Ну скажи мне, что я дура…

Изольда повторяла слово в слово то, что говорила ему много лет назад там, на море, между Ирландией и Корнуоллом, когда они выпили вместе Волшебного Напитка. Этот напиток, этот умопомрачительный скотч и победил тогда ужасное настроение Изольды. А теперь скотча не было. Мырддин, мерзавец, не оставил, а ведь мог, наверное. Скотина.

— Маша, — взмолился он, — но я не могу без тебя!

— Можешь, — цинично возразила она. — Два года мог и еще сможешь. Зачем ты врешь?

— Маша, все эти два года были сплошной ошибкой. Мне правда очень плохо без тебя. Да, у меня были женщины, но это такая ерунда! Это до такой степени не имеет никакого отношения к тебе, к нашей любви, как же ты не понимаешь?.. А Изольда Белорукая… Я действительно ни разу даже не прикоснулся к ней.

— Ну и дурак. Пожалел бы девочку.

Этим она добила его. Тристан открывал рот, как выброшенная на берег рыба, и наконец с трудом выговорил одно лишь слово:

— Маша!..

— Ну что? Что «Маша»? Канючишь тут, как последний придурок, двух слов в простоте сказать не можешь!

— Господи, Маша, откуда столько злости? За что, скажи, за что ты так обиделась на меня?

— Я не обиделась. — Она уже закусила удила. — Мне обижаться некогда. Я же тут трахаюсь со всеми подряд, живу в свое удовольствие…

— Маша, перестань, я же ни на минуту не верил тому, что о тебе говорят.

— А какая разница: верил — не верил, — откликнулась она неживым голосом. — Я же действительно трахаюсь тут почем зря. Вот с этим покойничком забавно было; с Мартой — замечательно, а главное, регулярно; с Бригиттой, разумеется, потом еще…

— Стоп! — перебил ее Тристан. — Сейчас ты начнешь врать. Не хочу.

А она действительно собиралась присочинить еще полдесятка любовников и любовниц, и теперь, когда он поймал ее за руку, как девчонку, таскающую у матери помаду, ей стало действительно обидно.

— Слушай, иди отсюда! А? — Губы ее дрожали, в глазах уже блестели слезы. — Уматывай в свою Арморику, трахайся там хоть с королевой Франции, только от меня отстань. Иди отсюда! Ты слышишь, или я сейчас позову Периниса.

Периниса звать не пришлось. Он как раз подошел сам.

— Леди. Сэр. Вынужден прервать ваш разговор. Кортеж короля Артура в минуте отсюда. Прощайте, сэр Тристан.

И благородный рыцарь, ломая ветки, как дремучий медведь, быстро скрылся в густом ольшанике.

Слезы Изольды оказались очень кстати для той легенды, которую она излагала мужу. Якобы, когда Мырддин уже скрылся в лесу, на нее внезапно набросился выскочивший из кустов господин весьма знатной наружности с явным намерением похитить и обесчестить. И она так испугалась, так испугалась… Спасибо верному Перинису — стрела его настигла обидчика вовремя. И Марк посмотрел на доблестного слугу таким многозначительным взглядом, что Перинис почувствовал: быть ему в самое ближайшее время оруженосцем одного из вассалов короля. А дальше… Кто знает, ведь он молод, силен! Сверкающие перспективы открывались перед совсем еще недавно нищим итальянцем.

А когда королевский кортеж возвращался лесной дорогой в замок, из кустов колючего терновника вдруг послышалась дивная птичья трель. И все невольно остановились. Это было чудо, ведь по осени птицы не поют так звонко и радостно. Остановилось все шествие: фурьеры и конюшие, повара и кравчие, капелланы и псари, сокольничьи и доезжачие, наконец, придворные дамы и их пажи, рыцари и бароны — все заслушались дивной песней.

А Изольда, конечно, поняла, чей голос раздается из терновника, и даже знаменитый роман Маккалоу вспомнила. И улыбнулась выдумке Тристана. Впервые после их размолвки улыбнулась. И заметила на дороге брошенную явно не случайно ветвь орешника, символически обвитую побегом козьей жимолости. И зазвучали в памяти замечательные строки Марии Французской:

…Побеги жимолости льнутК орешнику в глуши лесной.И если ветвь с его корой.Прижавшись к ней, почти срослась, —Легко им вместе, в добрый час!Но разлучи их, и тогдаОбоим горькая беда:Зачахнет вдруг орешник тот,А с ним и жимолость умрет.И так же сгинем мы, любя:Ты — без меня, я — без тебя!

— Поднимите этот орешник с дороги, — попросила Изольда слуг, — и дайте мне.