Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внешне события напоминали бессмысленное барахтанье в воде. Началось с того, что обе собаки дружно попытались завладеть единственными видимыми островками тверди и с этой целью одновременно забрались Марине и Михаилу на головы, отчего они сразу же ушли под воду. Сбросив с себя собак, люди вновь получили доступ к воздуху. Бетси оглушительно на непереносимых для мозга тонах и частотах лаяла без перерыва. Невероятным усилием воли Михаил заставил себя не обращать на нее внимание, хотя больше всего хотелось заглушить этот доводящий до крайности звук резким ударом. Михаил решил попробовать добраться с Мариной до ближнего берега на перевернутой байдарке. Он сумел взгромоздиться на широкое гладкое днище, но тут же понял, что вдвоем на скользкой поверхности им не усидеть, и вновь сполз в воду, чтобы быть при жене. Затем он решил поставить судно на ровный киль – и сразу преуспел в этом. К его удивлению внутри байдарки осталось совсем немного воды. Но прежде, чем Михаил начал взбираться на борт, ветер снова опрокинул байдарку. Только тут Михаил смог вспомнить то, что твердо знал всегда – прежде чем ставить перевернувшееся судно на ровный киль, необходимо избавить его от мачты или, по крайней мере, от парусов. Память оказалась заблокированной точно так же, как тогда, когда он, да и проводница тоже, начисто забыли в вагоне о стоп – кране, что избавило бы его от прыжка и, как он понял позже, от перелома ребра.
На этот раз Михаил, наконец, сунул руки под корпус байдарки, нащупал мачту, вытащил удерживающий ее в пяртнерсе штифт и опустил мачту вниз, успев подумать, что, возможно, она еще удержится на шкотах и не будет потеряна совсем. Затем он снова повернул байдарку на ровный киль, но на сей раз ее кокпит оказался залитым водой до краев, и стало ясно, что теперь судно уже не сможет принять их внутрь, потому что отчерпаться при таком волнении нечего было и думать. Главный шанс на спасение таким образом оказался бездарнейше упущен. Оставалось попытаться достичь берега вплавь – благо спасжилеты держали, и собаки тоже могли плыть. Михаил срезал привязные лини у двух больших непромокаемых мешков с палаткой, спальниками и сменными вещами. Их плавучести было достаточно, чтобы удерживать людей над водой. Нож, который он достал из ножен, еще оставался в ладони и напоминал, что с ним тоже надо что-то делать. Мелькнула мысль, что если выпустить его и дать утонуть, возможно, это будет принято как жертва, которая позволит им спастись. Но следом пришла другая мысль – а если ему не дано будет ступить на берег, что тогда? Он окажется кем-то вроде офицера, выпустившего шпагу в бою вместо того, чтобы удерживать ее до своего последнего дыхания – и он воткнул нож обратно в ножны.
Они с Мариной попытались плыть к берегу, толкая перед собой мешки, но скоро убедились в безрезультатности своих усилий. То ли настолько мешало течение – то ли штаны – сапоги от охотничьих костюмов, но продвижения к берегу не было. Руководства по спасению бедствующих в холодной воде рекомендовали оставлять тонущее судно, тепло одевшись, а в воде не дергаться, чтобы не растрачивать понапрасну тепло организма. Правда, рекомендация была рассчитана на открытое море, где ни до какого берега все равно не догребешь, но вот и здесь, на виду достаточно близкого берега, у них тоже не получилось догрести, а ждать спасения было неоткуда – насколько хватал глаз, широченная Волга и вверх и вниз по течению была совершенно пуста. Низко висевшее, красноватое, смутно видимое сквозь обрывки несущихся облаков солнце, освещало пейзаж, в котором для них не оставалось никакой надежды – последний природный пейзаж, доступный для наблюдения по эту сторону их бытия. Только в этот миг Михаил осознал, что видит светило в последний раз. Удивительно, но до сих пор он еще не начал страдать от холода, хотя несомненно его ощутил. Да и как его можно было не ощущать, если Волга на этом плесе всего два дня назад вскрылась ото льда, и долго выдерживать близкую к нулю температуру не стоило и думать.
И тут на Михаила навалился такой жгучий стыд от сознания позора за свои вредоносные поступки и нелепые попытки сделать что-либо во спасение самых дорогих для него существ, какой он даже и представить себе не мог – казалось он прямо-таки прожигал изнутри его тело. Он смотрел Марине в глаза, как и она смотрела на него, понимая, однако, что он-то не имеет ни малейшего права смотреть на нее, как она, потому что он, только он своей глупостью был единственным губителем всей семьи. И еще его мучило, что он не сможет с чистой совестью сказать те последние слова любви и прощания, которые очень скоро обязательно надо будет произнести, если стыд не лишит его начисто способности – не только права – сказать благороднейшей и так опрометчиво полюбившей его женщине, которую он сам любил больше, чем кого-либо еще, перед расставанием навсегда – по крайней мере, в этом мире и в этих обличьях. Непереносимость стыда достигала все большего накала. – Господи! – взмолился он всей душой. – Молю тебя – спаси мою любимую Марину и собак, ни о чем больше не смею молить, разве что о том, чтобы я погиб, хотя бы внешне не теряя достоинства, но это не так важно – главное – спаси гибнущих из-за меня!
Михаил заметил, что Ньюта, до сих пор плававшая вокруг него и Марины кругами, решительно направилась к берегу. Это означало, что умница колли уже услышала последний звонок и сделала выбор. Он показался немного обидным – но только немного. Михаил сразу одернул себя. Собака не обязана была погибать из-за преувеличенных представлений о долге верности благородных животных своим хозяевам, особенно если один из них, виновник катастрофы – совсем этого не стоит. А потому Михаил не стал окликать Ньюту и просто мысленно пожелал ей спастись. Теперь они с Мариной остались только в обществе Ньютиной дочери Бетси. И снова все, что было у него внутри – от стыда и сознания позора до больной совести и только обострившегося в этот миг чувства любви, заставило его снова взмолиться Вседержителю Судеб: «Боже! Спаси Марину и девочек!» – И в следующий миг, еще не веря глазам, но уже зная, что спасение тех, о ком он молил, произойдет, он увидел большую громоздкую лодку с двумя мужчинами, невесть откуда взявшуюся на совершенно пустой реке. До нее было метров двадцать. Несколькими секундами позже они оказались уже метрах в пяти. Его захватило ощущение счастья. – «Возьмите женщину!» – крикнул Михаил, показывая спасителям рукой на Марину, боясь, что те сперва подойдут к нему, в то время как всем места может не хватить, и не услышал уже, как Марина воскликнула: «Возьмите собаку!».
Марина и Михаил помогли Бетси перебраться через транец лодки. Потом Михаил и один из мужчин помогли забраться в лодку Марине. Далее Михаил подал мужчине оба мешка и, наконец, перевалился торсом через транец сам. Под и над рыбинами на дне лодки плескалась вода, но он лег на них лицом вниз, совершенно не думая об этом. – «Ньюта», – подумал он, – теперь Ньюта. Где она?»»
– Здесь у нас еще одна собака, – сказала мужчинам Марина.
– Не видно, – возразили ей. – Да мы и не можем никого больше взять.
Михаил хотел поднять голову и попросить, чтобы их отвезли на ближний берег, а не в поселок на другом берегу, но не смог. С ним уже что-то происходило, чего он не мог понять. Последнее, что он смог воспринять, был долгий отчаянный вой уплывшей Ньюты – с воды или с берега – нельзя было понять. Затем он ничего не сознавал до тех пор, пока не услышал вопрос: «Вы можете стоять?» – И тогда он, Михаил, увидел, что уже стоит на берегу и его держат под руки оба спасителя, в то время как Марина стояла на своих ногах сама. Он сказал: «Да», – и его отпустили, и он попытался сделать шаг вперед, но тут же какая-то сила бросила его на землю. Его подняли, и он вновь попросил отпустить. На сей раз, прежде чем рухнуть, он успел заметить, что землю перед его глазами закрутило влево, словно он находился в кабине вошедшего в штопор самолета.
Больше его не отпускали. Они шли против сильного ветра, который должен был быть очень холодным, особенно для вытащенного из ледяной воды человека, но Михаил воспринимал только очень малую часть своих теплопотерь. Очевидно, гребцам с ними пришлось в штормовую погоду очень туго, если они не смогли догрести до деревни и пристали ниже ее. В глубоких сумерках они
