Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

– Оставьте свой сарказм, Пальмер! – воскликнула она. – В том, о чем вы думаете, нет ни искры правды. Клодина Герольд…

– Ах, можно ли сказать что-нибудь против Клодины Герольд, чистейшей из чистейших женщин? – возразил он и поднял шляпу над своей лысеющей головой.

Госпожа фон Катценштейн еще сильнее покраснела и закусила губу: «Этот Пальмер настоящий вьюн, которого никогда не поймаешь. Мефистофель, Тартюф…» В своем гневе она не могла найти достаточно сильных выражений для ненавидимого всеми любимца герцога.

– Вот мы и приехали, – между тем произнес тот, указывая рукой в узкой перчатке на лужайку перед развалинами, где песочные дорожки казались кружевом, наброшенным на темно-зеленый бархат. Над башней, выступавшей среди густых верхушек деревьев, кружились, сверкая на солнце, как блестки серебра, белые голуби Гейнемана, а сквозь низкие ветви кустов пестрели садовые цветы. – Действительно, многоуважаемая, этот Совиный дом – настоящий идиллический уголок, будто нарочно созданный для того, чтобы мечтать в нем о будущем счастье.

Глава 8

На площадке пристройки звучал смех, не тот легкий смех, который срывается обычно с прелестных женских уст, а несколько громковатый, но такой светлый, что усердно писа́вший в колокольной комнате человек прислушался, и тихая улыбка расцвела на его сперва выразившем недовольство лице.

Как уверенно, искренне и здоро́во звучал этот смех, и так смеялась Беата, эта «варварская женщина»! Ее смех странно привлекал его, напоминая лесной ключ, воды которого бегут по камням. Замечательный смех! Он снова взялся за перо, но смех продолжал звучать в его ушах.

Внизу, в тени старого дуба, Беата вытирала слезы, вызванные приступом веселья. Она сидела рядом с Клодиной на красивой скамейке, сделанной Гейнеманом из грушевых стволов, и учила ее шить на машинке. Маленькая блестящая швейная машинка стояла на зеленом столике, и руки бывшей фрейлины старались совладать со сложным механизмом.

– Это так смешно выходит у тебя, Клодина, – смеялась Беата. – Но, дорогое дитя, здесь давным-давно нет нитки, а ты продолжаешь с азартом строчить! Смотри, вот она! Теперь хорошо.

Молодая девушка в светлом платье покраснела от усердия.

– Терпение, Беата, я скоро выучусь, – сказала она, рассматривая шов. – Тогда я стану помогать тебе в твоей работе.

– Этого еще недоставало! – возразила Беата. – Полон дом баб, которые толкутся без дела, а ты станешь мне помогать, когда у самой много работы. В свободное время ты должна заниматься музыкой и рисованием. Я возмущена другой, а именно, Берг. Ты, может быть, думаешь, что она вяжет чулки для ребенка? Как бы не так! Недавно я вошла к ней с мотком самой лучшей нашей шерсти и сказала: «Вот, моя милая, уже теперь надо позаботиться о ребенке – здесь, в горах, холодно зимой». Она побледнела от злости и ответила: «Ее светлость, принцесса Текла, не примет самой малой заботы о гардеробе внучки, и вообще шерстяные чулки вредны». – «Вот как? – спросила я. – Разве у меня или у отца ребенка вид нездоровый? А мы, моя милая, в детстве не носили ничего, кроме домашних шерстяных и льняных изделий, так и выросли». Она не посмела возразить, но какое сделала лицо! Постаралась скрыть свою злость, только заметила очень холодно, что принцесса дала ей весьма строгие предписания. Господи боже мой! Почему Лотарь так глуп? Ведь он отец! Когда я все ему рассказала, он пожал плечами и промолчал. Дали бы мне на месяц измученное дитя, оно живо стало бы таким, как эта толстушка!

И она указала на девочку, которая сидела за маленьким столиком и усердно разбирала чашки и блюдца, которые тетя Клодина достала ей из детского шкафа.

– Впрочем, – продолжала Беата, – и тебе идет на пользу правильная деревенская жизнь, погляди на себя! Глаза так и блестят, а на щеках снова появился легкий румянец, который исчез при дворе. Счастье, дорогая, что здесь нет никого, кому можно вскружить голову, а то…

Клодина с улыбкой нагнулась над машинкой и завертела колесо. Она не заметила ни внезапного молчания Беаты, ни удивленного, почти испуганного взгляда, с которым та смотрела на дорогу. О боже! Из-за деревьев показались красные с золотом ливреи придворных лакеев.

– Клодина, взгляни! – вскрикнула она. – Что это за господа? Они подъезжают сюда!

Клодина вдруг откинулась на спинку скамейки, как будто ей стало дурно, и чуть ли не с ужасом смотрела на остановившиеся экипажи. По средней дорожке бежал Гейнеман, снимая на ходу фартук и застегивая старую ливрею. Окно в комнате фрейлейн Линденмейер зазвенело, и Беата собралась бежать, но остановилась, посмотрев на Клодину.

– Что с тобой? – прошептала она и взяла девушку за руку. – Пойдем, надо их встретить. Или тебе дурно?

Но девушка уже овладела собой. Она поспешно сошла вниз и уверенно направилась к садовой калитке – казалось, что она шла по блестящему паркету на придворном балу и что на ней было не простое летнее платье с черным фартуком, а пышный придворный туалет из голубого бархата, в котором она недавно очаровала всех присутствующих. Беата следила за ней с изумлением. Как грациозно склонилась ее прелестная фигурка, как скромно наклонила она красивую головку, которую поцеловала герцогиня!

Беата перегнулась через перила, чтобы рассмотреть остальных. Боже, рядом с герцогом был ее брат… И все они направлялись к дому… Клодина вела герцогиню под руку.

Фрейлейн Линденмейер совершенно растерялась. Она стояла перед зеркалом и надевала чепец с красными лентами, казавшийся таким же жалким, как и его владелица, которая никак не могла приколоть его трясущимися руками. Старая дева имела очень смешной вид: она уже надела черный лиф, но забыла юбку, и та осталась висеть перед широко открытой дверью. Старушка дрожала как осиновый лист.

– Линденмейер, не торопитесь! – воскликнула, заглядывая в комнату, развеселившаяся Беата. – Скажите мне лучше, где спрятаны бабушкины хрустальные тарелки и где у Клодины серебряные ложки? А потом садитесь у окна в кресло – для этого ваш туалет достаточно хорош и вы сможете смотреть на гостей, когда они будут гулять по саду.

Но старушка, растерявшись, сказала, что она не в силах ничего сообразить, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Беата со смехом закрыла дверь и пошла наверх, к мечтателю. Он, конечно, и не подозревал о чести, которой удостоился его дом, и, как всегда, был погружен в свою работу. Беата покачала головой и робко остановилась перед темной старой дверью башни. Легкая краска покрыла ее лицо, когда она, услышав «войдите», отворила дверь, и строгие крупные черты ее лица вдруг приняли необыкновенно женственное выражение.