Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) - Евгения Марлитт

– Иоахим, у вас гости, – сказала она, – наденьте ваше лучшее платье и идите вниз. Приехали герцог с герцогиней.

Она засмеялась, когда он поднял голову и удивленно и восторженно посмотрел на нее: это был все тот же звонкий приятный смех.

– Да поторопитесь же! Их высочества заметят отсутствие хозяина. Я сейчас принесу им что-нибудь выпить.

Мужчина невольно схватился за голову. Этого только недоставало в Совином доме! Высочайшее посещение!.. Чего они хотят от разорившегося? Ах, Клодина! Они снова хотят отнять Клодину?..

Он вышел из комнаты с мрачным лицом. Беата еще минуту постояла, робко оглядываясь, как дитя, впервые вошедшее в храм. Потом на цыпочках подошла к столу и с бьющимся сердцем и горящими щеками заглянула в открытую тетрадь, на которой лежало перо. Мелкие тонкие буквы еще не высохли, на открытой странице она прочла заглавие: «Несколько мыслей о смехе». Женщина удивленно покачала головой, перевела глаза с рукописи на открытый шкаф, и на губах ее снова появилась улыбка, но выражала она не насмешку, а внутреннее удовлетворение. Улыбаясь, Беата вышла в столовую, поставила на поднос свежую землянику и мелкий сахар и в сопровождении Гейнемана, имевшего довольно странный вид в старой, давно ненадеванной ливрее Герольдов, прошла на площадку как раз в ту минуту, когда герцогиня поднималась, чтобы посмотреть находку, от которой осталось уже очень мало.

Беата Герольд фон Нейгауз уже была представлена их высочествам: во время свадьбы брата с принцессой из герцогского дома она прожила в столице четыре полных мучений дня, наносила и принимала визиты, обедала у принцессы Теклы и выдержала раут во дворце. Она была тогда одета в голубой шелк и кремовый атлас и чувствовала себя очень несчастной, потому что лиф сидел на ней «как приколоченный», – портниха не захотела делать иначе. Когда она вернулась в Нейгауз, то с наслаждением влезла в свое старое шерстяное платье и поклялась скорее дробить камни, чем жить при дворе. Вспоминая эти дни, она поклонилась без особого благоговения, и лицо ее приняло выражение, которое Иоахим называл «варварским».

– Так в погреб, господа! – напомнил герцог и заботливо накинул на плечи жены красную, вышитую золотом накидку.

Клодина вынула большой ключ из корзинки, стоявшей на столе рядом со швейной машинкой, и пропустила Гейнемана вперед. Иоахим повел гостей, а она поспешила в дом, чтобы достать тарелки, ложки и скатерть.

Руки ее при этом дрожали и горестная черточка обозначилась около губ. «Зачем? – думала она. – Зачем даже здесь?..» Девушка прислонилась к старому дубовому шкафу, в котором лежало бабушкино белье, будто пытаясь найти опору, чтобы унять бурю, поднявшуюся в ее душе. «Только будь спокойной», – прошептала она, сжимая в отчаянии руки.

Но через несколько мгновений, когда она направилась в погреб к гостям, ее красивое лицо уже было спокойно, как всегда.

– Стойте! – сказал низкий голос у входа в погреб. – Не идите дальше! На вас нет ничего теплого, а внизу холодно.

Барон Лотарь стоял в темном проеме и протягивал руку ей навстречу.

– Не можете ли вы немного сдержать свое нетерпение, кузина? – продолжал он насмешливо. – Я слышу, что его высочество уже поднимается по лестнице. Ведь это голос герцога, или я ошибаюсь?

Клодина выдержала его взгляд и только слегка пожала плечами. Он смотрел очень странно, почти угрожающе.

– Лучше подождем их наверху, – предложил он, – здесь…

Барон замолчал, потому что она повернулась и поднялась по лестнице в прихожую, а оттуда направилась в комнату. Он пошел за ней и, остановившись у стеклянной двери, посмотрел на просто накрытый стол. Ничего не говорило о старинном респектабельном доме: тут были простые стеклянные тарелки и тонкие серебряные ложечки. Серебро этого дома стояло в его шкафах… Только на чудесной камчатой скатерти выделялся герб Герольдов. Старушка взяла эту скатерть с собой как воспоминание о крестинах своего сына, потому что она впервые была положена на стол в тот день.

– Наш герб, – он указал на вышитого на полотне оленя со звездой между рогами. – Этот герб оставался чист много столетий, ни разу не мерк блеск нашей звезды! Конечно, бывали несчастья, удары судьбы падали на наш род, но чести его не роняли ни мужчины, ни женщины, сколько их ни жило до сих пор.

Молодая девушка вздрогнула словно от удара и бросила на него душераздирающий взгляд, но слова замерли у нее на устах, потому что приближались гости. Лотарь поспешил к ним на встречу. Герцог с Иоахимом шли позади герцогини, которая взяла под руку фрейлину. За ними шла странная пара: Беата с Пальмером, который был на голову ниже ее. Она с пренебрежительным смехом слушала болтовню придворного и, подойдя к столу, села как можно дальше от него.

– И весь погреб был полон? – спросила, садясь, герцогиня и оживленно продолжила, не дожидаясь ответа: – Ах, лесная земляника! Как я ее люблю! Она в тысячу раз ароматнее, чем та, которую выращивают в садах или теплицах. Знаешь ли, друг мой, – обратилась она к герцогу, который все еще стоял и разговаривал с Иоахимом, – мы с детьми сами отправимся за земляникой, при этом можно устроить чудесный пикник! Господин фон Пальмер, позаботьтесь о том, чтобы нашли место, где много ягод, и скорее, как можно скорее. Воспользуемся прекрасной погодой!

Все уселись за стол, и Клодина подала гостям вазу с земляникой. Она предложила герцогу, но он, не глядя на нее, отказался движением руки и продолжил свой разговор с Иоахимом. Нейгауз также поблагодарил и отказался, и девушка направилась к своему стулу, села и опустила глаза на девочку, подошедшую и прижавшуюся к ее коленям. Она очнулась только тогда, когда герцогиня заговорила, обращаясь непосредственно к ней:

– Моя дорогая фрейлейн фон Герольд, вы должны часто бывать в Альтенштейне. Мы с мужем решили отбросить всякий этикет – хотим жить как настоящие помещики: ходить на прогулки, навещать и принимать соседей. Скоро мы сделаем набег и на Нейгауз. Да-да, фрейлейн фон Нейгауз, – повернулась она к Беате. – Я должна посмотреть вблизи ваше прославленное образцовое хозяйство, надеюсь также видеть вас в Альтенштейне.

– Нашему дому будет оказана посещением вашего высочества великая честь, но попрошу ваше высочество извинить меня, – отвечала Беата довольно неприветливым и сухим тоном. – Хозяйство не позволяет мне часто и надолго отлучаться из дому – это ведь доверенное мне имение, и я только замещаю хозяйку в доме моего брата. На чужом месте стараешься быть вдвойне добросовестной, ваше высочество.

Герцогиня недовольно взглянула на женщину, но прежнее приветливое выражение тотчас вернулось на ее лицо.