Пангея - Мария Голованивская

Ноги ее не удержали, она упала прямо с ножом в руках и потеряла сознание — это был еще не удар, но первый его предвестник.

— Ваша сестра — чудовище, — прошептала она, придя в себя. — Как она стала такой скотиной! Это я виновата? Я?

Малыш тоже просил ее никуда не уезжать. Он пихал ее локотком, когда она решала, ехать или несмотря ни на что оставаться. Он переворачивался и дрожал от горя, когда здравый смысл брал верх, и она говорила себе: «Не дури, решила — значит делай, возвращайся».

Когда она окончательно поняла, что ни за что на свете не отдаст его, он погладил ее ладошкой по обратной стороне живота и неслышно пообещал, что будет стараться появиться на свет как можно бережнее, осторожнее и сделает все, чтобы она никогда не пожалела, что оставила его.

Они сбежали с Анджело в Пулию, пересекли страну на восток, спрятались в старинном поселении, где не было не только интернета и мобильной связи, но даже и простого телефона. Они обосновались поначалу у его двоюродного брата, простого крестьянина, жившего неподалеку от Бари, где чудный храм всей христианской веры, и Николай Чудотворец продолжает творить свои чудеса.

Узнав о бегстве Катерины, Джоконда решила ничего не предпринимать. Не всегда нужно карать, когда чешется рука. Может быть, если она оставит это событие без последствий, без проклятий, без колдовства и заговора, без насылания порчи, боги пожалеют ее брата, ее младшенького божка, ее единственный свет в окне?

— Подумаешь, преждевременные роды и смерть ребенка, — спокойно сказала она своим клиентам, — это обычное дело, банальный риск, я видела его в картах. Все это копеечные попытки и не надо придавать им слишком большого значение. Завтра же все начнем сначала, и через положенный срок получите своего малыша.

Мальчика они назвали Исаак. Она настояла, Анджело уступил. Никто из них, конечно, не знал подробностей о библейском Исааке, которого чуть не зарезал его собственный отец, для них обоих это имя было величественным и им казалось, что Бог защитит их, если они назовут сына в честь такого великого сына Божья. И так все и случилось: чтобы ни происходило с Катериной, он всегда спасительно оказывался рядом и всегда чудесным образом помогал всем им разрешить трудности и отгонял беду. Через много лет Исаак, сын Катерины, бросил первую горсть земли в свежевырытую могилу бабушки Лиды. Через много лет он первым из всех родственников взял на руки Нур, и она перестала плакать. Он лишь однажды случайно столкнулся с Джокондой, когда приехали навестить бабушку в Москву, они прошли мимо друг друга, когда он шел с матерью по рынку. Джоконда была совсем уже старуха, слепая, она долго выбирала красные яблоки, так и не сумев отделить битые от целых. Катерина узнала ее, шарахнулась в сторону, отерла со лба выступивший холодный пот. Исаак пристально посмотрел на старуху и сказал как будто бы в утешение своей матери:

— Жалко бывает старух, правда, мама? Есть в них что-то совсем потустороннее и очень отталкивающее. Погоди, я помогу ей с яблоками.

Корысть средневековые европейцы изображали так: «Некрасивый тощий и обнаженный мужчина, через плечо перекинута волчья шкура, поэтому из-за его собственной головы виднеются волчьи уши и клыки, так вот этот человек держит в руках земной шар, который символизирует весь наш мир — так во всяком случае изобразил его Иероним Маффеи Луккезе, художник, человек прекрасного ума и безупречной интуиции. Те, кто сумели сбросить с себя это шкуру, гласила пояснительная надпись, выпускали шар из рук и получали другую сферу, невидимую, но от этого ничуть не менее прекрасную».

АЯНА

— Ну, заходи…

Так она и сказала ему, увидев на пороге.

Он протянул ей букет малиновых астр.

Ева велела прийти с букетом, первое свидание должно быть с цветами, она настаивала.

Не важно, что Аяна зрелая женщина, а он юнец, не важно, что принимать таких, как он, — ее ремесло. Правило есть правило. Это Платон усвоил с детства.

Он вошел, огляделся: на полу старинный иранский ковер ручной работы, подобный он видел у отца, шелковые бордовые абажуры, запах пыли, индийских благовоний, бубенцы под потолком, загадочно звякнувшие от сговорчивого сквозняка.

— Меня зовут Платон, — сказал он, стараясь выглядеть уверенно. Он побоялся, что за неделю она могла его забыть.

Мурашки по коже.

Она кивнула.

И опять как будто сосредоточилась на чем-то внутри себя, сдвинула брови, чуть наморщила лоб.

— А ты ведь Аяна? — спросил он, желая хоть чем-то заполнить паузу. — Я правильно запомнил?

Беспомощный вопрос, обращенный к женщине, которую он впервые самозабвенно любил и о которой грезил каждую минуту.

Он неуверенно прошел по коридору, по палевому иранскому ковру в узорах, вышел в зеленую гостиную — и стены, и шторы, и абажуры — все в тон, взял на столике коньяк, плеснул себе в рюмку.

В спальне, куда она привела его, было душно, темно и не убрано.

На креслах и полу валялись платья, белье, туфли, меховые накидки, несмотря на нежданное первоапрельское тепло, до срока расцветшее за окном, чулки, колготки.

Казалось, она никого не ждала, постороннего уж точно.

— Хотите — раздевайтесь.

Она отправилась в ванную, то ли нарочно, то ли по рассеянности не закрыв за собой дверь. Быстро вымылась в душе, вытерлась махровой простыней с неведомой сизой анаграммой, швырнула ее под ноги на теплый каменный пол, и словно забыв о нем, застывшем в дверном проеме, уселась пописать на биде, по-прежнему глядя куда-то внутрь себя.

Платон поежился.

Ведет себя с ним как с прислугой.

Хочет унизить?

Но как же она притягательна, о Господи, несмотря на свои сорок пять!

Он, конечно же, после их случайного знакомства наводил справки. Мать — монахиня Саломея, монашка при Меттенском аббатстве (экзотично), отец Михаил Иванович Просолов, астрофизик, отсидевший полгода за участие в протестной акции, никуда не ходил, ничего не выкрикивал, просто подписал письмо против Лота (банально). Отсидел, эмигрировал. Отношений с родителями она не поддерживает.

Это была их вторая встреча, после бурной первой, якобы случайной. Первая встреча вправду вышла совсем уж безбашенная, и поэтому Ева еще раз встретилась с Аяной, перепроверила задание, с ней можно и не лимонничать. Да и волновалась она как мать отчаянно, понимая, как сейчас она поставит Платона, такой он и будет, не только с женщинами, а вообще с людьми. Сказал она Аяне и в прошлый раз, и в этот так: «Чтобы был королем, понимаешь меня?!» Аяна изумилась, что Ева, слывшая благоразумной, дважды повторила эту высокопарную чушь, но возражать не стала, кивнула и только. Вдобавок к безвкусице еще и какой предрассудок! Мол, молодого мужчину должна обучать старая куртизанка. Ну что за книжная лабуда, в нынешний-то век, когда щелканье компьютерными клавишами дает доступ к любому опыту.

Платон, как и его отец Лот, как и его наставник Константин, был суеверен. Утром он завязал узелок на счастье, хотя и знал, что узелки обычно помогают в других делах. Не важно. Он хотел чувствовать в кармане пускай и тряпичный, но маленький кулак, который он сможет сжимать в своем. Он искал опоры, потому что очень боялся, что первая его женщина окажется сильнее его. Во всех смыслах. Да и после первой встречи он втрескался в нее как дурачок, а она-то ведь, кажется, ни разу не потеряла с ним головы, ни разу даже не вздохнула.

Он сжал узелок в кармане.

— Ты когда-нибудь спала с Константином? Или с моим отцом? — спросил ее Платон.

После прекрасного сближения он, расслабленный и немного сонный, мылся в ванной и беседовал с Аяной через открытую дверь, краешком глаза наблюдая за тем, как она выбирает себе белье.

— А почему ты спрашиваешь?

— А потому, — весело и простодушно признался Платон, — что очень большая удача взять их вещицу себе, пускай и прошлую.

— Дуралей, — засмеялась Аяна, — ты не удержишь никакой вещицы, если не перестанешь столько нюхать кокаина, слышишь меня?

Платон насупился.

— Я удержу, — сказал он зло и швырнул маленькую серебряную коробку в угол ванной, — я — сын Лота, ты знаешь, что это значит?!

Аяны улыбнулась:

— Хорошо сердишься, — мягко сказала она.

Коробочка звякнула, раскрылась и выплюнула порошок на ее черный халатик с вышивкой, брошенный в угол после ухода предыдущего клиента.

— Хочешь меня пристрастить? — хихикнула она.

— Еще чего! — пробурчал Платон. — Тебя не для того наняла моя мать.

Аяна сделала вид, что не услышала реплики. Она подошла к нему с четырьмя комплектами шелкового белья и кокетливо спросила совета, какой надеть.

Приемчик для молодого любовника.

Сработало. Он позабыл о своей обиде.

Его советов она не услышала, снова сжала брови, наморщила лоб.