Танго старой гвардии - Артуро Перес-Реверте

— Сидит в мадридской тюрьме… Его арестовали через несколько дней после начала мятежа.

— Несмотря на всю его известность?

Послышался горький смешок. Еле слышный.

— Скорей благодаря ей. Это ведь Испания, не забудь. Райские кущи для завистников, варваров и подлецов.

— Пусть так, но я все равно не понимаю… Почему он? Я не знал, что он имеет отношение к политике.

— Политика никогда не имела для него значения. И друзья у него были и левые, и республиканцы, и правые, и монархисты. А его международный успех вызывал у многих злобу. Кроме того, врагов ему добавили интервью в «Фигаро», где он сетует на хаос и критикует правительство. И, будто всего этого мало, республиканское информационное агентство возглавляет коммунист и тоже композитор — весьма-весьма посредственный… Мягко говоря. Ну, вот я все тебе и сказала.

— Я был уверен, что его громкое имя избавит вас обоих от любых неприятностей. Влиятельные друзья, международное признание…

— Армандо тоже так думал. И я. Вышло иначе.

— Ты была там?

Меча кивает. Военный мятеж застал их в Сан-Себастьяне, и Армандо де Троэйе, увидя, какой оборот принимают события, убедил ее перейти границу. Сам он намеревался встретиться с женой в Биаррице, но перед этим должен был автомобилем добраться до Мадрида и уладить там кое-какие семейные дела. Его задержали немедленно по приезде — донесла консьержка.

— Ты о нем что-нибудь знаешь?

— Было одно-единственное письмо — три месяца назад, из тюрьмы Модело. Судя по всему, он и сейчас там. Я поставила на ноги всех друзей, обращалась и к Пикассо, и в Международный Красный Крест. Мы пытались обменять его на кого-нибудь из тех, кто сидит у франкистов, но безрезультатно. Мне очень тревожно. Постоянно доходят известия о казнях с обеих сторон.

— Но тебе хватает денег вести прежний образ жизни?

— Когда живешь в Испании, всегда следует быть настороже, так что Армандо заблаговременно принял кое-какие меры. Здесь есть порядочные люди, благодаря которым все идет, как должно, до тех пор, пока вся эта безумная свистопляска не кончится.

Макс молча смотрел на проблесковые огни маяка. И размышлял о нормальных людях, у которых чужие деньги пребудут в целости и сохранности, а также о том, какой смысл вкладывают, например, гости Сюзи Ферриоль в понятие «как должно». И размышления эти прервались очень хорошо и давно знакомым уколом смутной злобы. В сущности, заключил он, в том, что Армандо де Троэйе был выдан консьержкой и под конвоем отправлен в тюрьму, нет никакой несуразицы, а, напротив, наблюдается известная логика. Время от времени кто-то должен платить от имени и по счету «порядочных людей». Тем не менее слово «безумная» Меча Инсунса употребила довольно точно. Со своим венесуэльским паспортом Макс несколько месяцев назад по делам побывал в Барселоне. Пяти дней хватило, чтобы дать исчерпывающе-печальное представление о том, как республика погружается в хаос: каталонские сепаратисты, коммунисты, анархисты, советские агенты — и каждый за себя, и убивают друг друга вдали от полей сражений. Сводят меж собой счеты с яростью, которую лучше было бы обратить на франкистов. Меча точно определила: зависть, варварство, подлость. Диагноз поставлен верно.

— К счастью, у меня нет детей, — говорила она тем временем. — Неудобно бежать с ними на руках, когда горит Троя. Ты еще не обзавелся потомством?

— Да нет, насколько мне известно.

Повисла недолгая пауза. Макс почуял в ней осторожность. И угадал следующий вопрос:

— И не женился?

Он улыбнулся, благо Меча не могла видеть его лицо.

— Тоже нет. По крайней мере, я ничего об этом не знаю.

Она никак не отозвалась на его шутку. Вновь воцарилось молчание. В десяти метрах ниже каменного парапета подрагивали в черной тихой воде огни.

— Мне как-то раз показалось, я увидела тебя. Издали… Три года назад, на ипподроме в Лоншане. Могло такое быть?

— Могло, — солгал Макс, никогда не бывавший в Лоншане.

— Попросила у мужа бинокль, но не успела вглядеться. Потеряла тебя из виду.

Макс смотрел туда, где высились невидимые в темноте скалы Лазарето. Вилла Сюзи Ферриоль выделялась вдалеке среди темных сосен. Он должен будет подойти к ней отсюда. Подобраться по самой кромке моря и без труда перелезть через ограду где-нибудь в удобном месте. Так или иначе, надо будет рассмотреть все обстоятельно при дневном свете. Изучить место действия. Понять, как войти и, главное, как выйти.

— Странная память осталась у меня о тебе, Макс… Танго «Старая гвардия»… Наше короткое приключение.

Он медленно возвращался к звуку ее голоса. К неподвижному профилю в полумраке.

— Много лет слышу эту мелодию, — продолжает она. — Везде и всюду.

— Надеюсь, твой муж выиграл пари у Равеля?

— Ты и это помнишь? — В ее голосе ему послышалось удивление. — Танго против болеро… Это было очень забавно. И Равель повел себя как полагается… В тот же вечер, после премьеры в парижском «Плейель», он признал поражение и оплатил ужин в «Гран Вефур»… Там был Стравинский и еще кое-кто из друзей.

— Армандо сочинил чудесное танго. Безупречное.

— На самом деле мы сочинили его втроем… Ты танцевал его?

— Много раз.

— Я имею в виду с другими женщинами.

— Я понял.

Меча откинула голову на спинку.

— А что сталось с моей перчаткой? Помнишь, белая? Была у тебя в нагрудном кармане на манер платочка… Я забрала ее в конце концов?

— Забрала, кажется… По крайней мере, у меня ее нет.

— Жаль.

В пальцах опущенной на руль руки была зажата сигарета, и при каждом проблеске маячного огня становились видны спирали синеватого дыма.

— Ты скучаешь по нему? — спросил Макс.

— Бывает, — не сразу ответила Меча. — Но Ривьера — хорошее место. Нечто вроде твоего Иностранного легиона с той разницей, что сюда допускают лишь людей с деньгами: здесь испанцы, сбежавшие от франкистов, или от республиканцев, или от тех и других разом; итальянцы, которым не нравится Муссолини; богатые немцы, спасающиеся от наци… Неудобство только в том, что я уже год как не была в Испании. Из-за этой жестокой и глупой войны.

— Кто же тебе мешает съездить в зону, контролируемую мятежниками? Граница в Эндайе открыта.

— Жестокость и глупость присущи обеим сторонам.

Снова сверкнул уголек. Потом Меча, повертев ручку, опустила стекло и вышвырнула окурок во тьму.

— Так или иначе, я никогда не зависела от Армандо.

— Ты имеешь в виду только деньги?

— Вижу, что дорогая одежда не притупила твою прозорливость, дорогой.

Он знал: женщина смотрит на него, но не поворачивал голову, уставясь в ту даль, где помаргивал маяк. Меча шевельнулась, и он почувствовал близость ее тела. Теплое, вспомнилось ему. Стройное, нежное и теплое. На ужине у Сюзи Ферриоль он восхищался ее обнаженной спиной, низко открытой вырезом атласного платья цвета мрамора, голыми руками, наклоном головы на стройной шее, движениями, любезной улыбкой в разговоре с другими гостями. Внезапную серьезность, когда, вдруг почувствовав, что с другого конца стола она смотрит на него, он ловил взглядом золотистые отблески ее глаз.