Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

— Товарищи, вы знаете, что произошло? — Он так волновался, что не находил слов. — Произошло невероятное. Я даже не знаю, как и сказать. Летчики… Ну, с которыми вы только что прилетели, потеряли в воздухе сознание… Очень сильное отравление… — Он окончательно смутился и выпалил: — Вы представляете, что вам грозило?

Толпа придвинулась ближе, чувствовалось ее тяжелое дыхание.

— Но надо же такому случиться, что именно вашим рейсом, — продолжал аэрофлотовец, — к нам в город летела Мария Николаевна Горина со своим супругом. Маша, иди сюда! Иди сюда, родная, иди, я покажу тебя людям, пусть знают, кто им спас жизнь. Товарищи, Мария Николаевна Горина, Герой Советского Союза, летчик-бомбардировщик, всю войну пролетала, — и с гордостью добавил: — Землячка наша! Она и посадила ваш самолет. Маша, ну иди же сюда!

Но его не слушали. Толпа сомкнулась вокруг Гориной. Ее обнимали и целовали так, как благодарят и обнимают своего спасителя, кто-то смеялся, кто-то плакал. Мария Николаевна, красная и счастливая, пожимала руки, целовалась, обнималась и отвечала на вопросы.

— Вы, значит, летчица?

— Была во время войны, сейчас я врач.

— А мы ж, идиоты, думаем… с обезьяной барыня.

— Ой, и не говорите. Мне эта обезьяна надоела самой… Мы с мужем работали в Африке, нам ее там подарили. Думаю, дай ребятам своим детдомовским отвезу, я ведь родилась в этом городе, в детдоме выросла. Повезли. Из Африки не выпускают, в Советский Союз не пускают — и справки, и карантин, чего только не было. Уже почти домой прилетела, так меня эта пигалица в самолет не пускала. — Горина весело глянула на стюардессу и расхохоталась. — Но, как говорится, где бы ни летала, а домой прилетела.

Мужик в треухе стоял в стороне, моргал заспанными глазами:

— Вот это баба!..

Николас-Мыкола

Путешествие подходило к концу, и нам самим уже не терпелось его закончить. Как говорят немцы: «Прекрасное есть прекрасно, но чересчур прекрасное…». В общем, нам все осточертело и нестерпимо хотелось домой.

Поезд из Глазго пришел в Лондон вечером. Ступив на перрон вокзала, мы вдруг еще острее ощутили скорую встречу с домом. Действительно, теперь до Москвы оставалось всего лишь два дня пребывания в английской столице и трехчасовой перелет. А еще недавно все представлялось бесконечна далеким, туристский маршрут тащил нас из города в город и ему, казалось, не будет конца. Вели мы себя как настоящие добропорядочные туристы, фотографировали, записывали, знакомились… Нас предупредили, что если мы хотим вызвать расположение англичан, то надо делать две вещи — острить и расхваливать собак. Мы постигли значительно большее. Мы, например, усвоили, что ленч — это самое главное в жизни, что ездить по левой стороне можно как и по правой, а комплиментов английским собакам наговорили столько, что их хозяева, возможно, ничего подобного не слышали за всю свою жизнь.

Мы сюсюкали до тех пор, пока не почувствовали удушья от холодной мертвечины традиций. Как двести лет назад, как триста лет назад… Так было — значит так должно и быть. Великобритания незыблема!

Захотелось домой, на свежий воздух.

Наш автобус продирался по улицам Лондона, а мы уже не испытывали того, что было шестнадцать дней назад, и не давились впечатлениями, жадно заглатывая все подряд. Мы уже были «повидавшими».

Дома, незадолго перед поездкой, мы хвастались тем, что будем за границей не каких-нибудь четырнадцать суток, а целых восемнадцать. Теперь же среди нас появились даже теоретики, которые утверждали, что путешествие не должно продолжаться более четырнадцати дней. Почему? Да потому, что четыре добавленных дня нормальный турист не в силах выдержать. Во всяком случае, когда мы приехали в гостиницу, было принято почти единодушное решение: никуда не ходить.

Обычно по приезду в новый город мы тут же бежали напитываться впечатлениями. И хотя здравый разум подсказывал: что посидеть вместе можно и дома, у себя на родине, мы плюнули на ту порцию эмоций, которую могли получить от сегодняшнего вечера, и остались в гостинице. И то ли оттого, что вечер стал нашим, или потому, что мы хоть на время сбросили с себя обязанности туристов, все преобразилось. Даже улыбки на лицах прислуги уже не казались вылепленными из гипса.

Неторопливо поужинали, на какое-то время заполнили вестибюль улыбками, смехом и русской речью, затем вдруг неожиданно оказались в небольшой комнате, чем-то очень напоминающей красный уголок общежития. Несколько столиков с газетами и журналами, удобные кресла, настольный футбол, телевизор. Никто из нас даже и не догадывался о существовании этой комнаты, было непонятно, как мы в нее попали. А оказалось все проще простого. Кто-то из наших ребят вошел в контакт с администрацией, а та, в свою очередь, особенно после бутылки водки, пошла навстречу нашим пожеланиям.

Включили телевизор, на экране кого-то избивали. У нас во время поездки родилась игра. Спорили, через сколько минут на экране кого-нибудь убьют, побьют или изнасилуют. Ошибались редко. У футбольного стола развернулась баталия: в ворота летели голы, в щелочку автомата — туристские пенсы. Я уселся у одного из столиков и принялся рассматривать журналы. Впервые за последние дни было необычно покойно и уютно, вечер обещал настоящий отдых.

И когда, казалось, ничто уже не нарушит нашего блаженства пребывания с самими собой, появился он. Да, это было явление. В сером клетчатом костюме, брюки едва достигали щиколоток, с галстуком павлиньей раскраски и с белым уголком носового платка из нагрудного кармана, больше напоминавшим столовую салфетку, нежели платок, в дверях стоял неестественно розовощекий парень и быстро, словно ощупывая, оглядывал комнату. Его глаза так стремительно бегали из стороны в сторону, что казалось, он просто не в состоянии удержать их на месте.

Явление сделало шаг вперед, выдавило из себя подобие улыбки и еще пуще залилось краской. Было такое впечатление, что даже зубы у него порозовели.

— Добрий вечір! Прошу пробачення, чи е серед вас украïнцi?[11]

Если бы парень в дверях сделал стойку на руках, мы удивились бы меньше. Все с разинутыми ртами смотрели на вошедшего. Но явление вновь заговорило.

— Я ще раз прошу пробачення. Мене цікавить, чи е серед вас украïнцi?[12]

Только теперь до всех начало доходить, что перед нами человек, который говорит на украинском языке. Кто он? Работник посольства? Я улыбнулся про себя этой мысли. Турист, как и мы? Вряд ли бы наш турист стал выряжаться таким чучелом. Я рассуждал, а парень стоял в дверях и все краснел и краснел. Ему было неловко под обстрелом тридцати откровенно удивленных пар глаз. Когда он в третий раз задавал свой вопрос, в его голосе послышалась безнадежность.

— Так есть среди вас украинцы или нет!

Все посмотрели в мою сторону. Я был единственным украинцем в группе. Мой ответ прозвучал, может быть, несколько грубовато:

— А що ви хотіли?[13]

В последний момент я смягчил фразу. Хотелось спросить: «Что вам нужно?»

Лицо парня сразу оживилось, глаза забегали еще быстрее, и, вихляясь, словно пританцовывая, он боком направился в мою сторону. Казалось, он все время чего-то опасался. Подошел, какое-то мгновение постоял в нерешительности, затем сел напротив в кресло, на самый его краешек.

— Так вы украинец?

— Да, я украинец.

— А откуда родом?

— С Украины.

Я отвечал резко, парень догадался о своей бестактности, вскочил, как-то неуклюже шаркнул ногами и представился:

— Николас…

Фамилию я не разобрал. Не то Бодуэн, не то Ходуэн. Он внимательно смотрел на меня, вероятно ожидая, что я тоже представлюсь. А я сидел и думал: знакомиться или нет, вставать или не вставать? Решил знакомиться. Сидя назвал свое имя, предложил место напротив. Николас благодарно засуетился, сел, и уже через минуту мы беседовали.

Конечно, он был не с Украины. Он говорил по-украински так чисто и красиво, как у нас, наверное, уже давно не говорят даже преподаватели украинского языка и литературы. Тем не менее я спросил:

— Вы украинец?

Я видел, как задрожали пальцы его рук, как вновь разбежались глаза. Он чуть ли не испуганно ответил:

— Нет, я англичанин.

Это «англичанин», произнесенное по-украински, прозвучало так нелепо, что я невольно улыбнулся. В глазах парня промелькнул испуг. Он настойчиво повторил:

— Я англичанин.

— Откуда вы так хорошо знаете язык?

Какое-то мгновение он смотрел в сторону, затем торопливо заговорил:

— О, это обычная история. Рядом с тем местом, где я родился и провел детство, была большая украинская колония. Я постоянно играл с детьми украинцев, учился с ними в одной школе… Мне понравился их красивый, необыкновенно напевный язык, и я его выучил.