Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

Он так бойко рассказывал и так настороженно поглядывал в мою сторону, что невольно припоминались школьные годы. Вот так точно мы отвечали уроки, заглядывая учителям в глаза: верят ли? Николас чувствовал, что фальшивит, и от этого суетился еще больше. А меня разбирало любопытство. Я видел, что он страшится недоверия, и решил перевести разговор на другую тему:

— Украинец или не украинец, какое это имеет значение?

Но парень, видно, волновался не на шутку. Он упорно доказывал, что не украинец. Это начинало надоедать. Я довольно неделикатно оборвал его среди речи и повторил вопрос, который задавал ему с самого начала:

— Что вы хотите? Что вам от меня нужно?

Николас словно с разбега влетел в холодную воду, остановился и начал сдавать назад:

— Мне очень хотелось бы поговорить об Украине. Я столько читал о вашей стране, столько слышал, что встреча с настоящим украинцем…

Он, вероятно, сказал не то, что хотел, потому что вдруг начал выкручиваться:

— Вернее, с украинцем оттуда.

Я решил попритворяться:

— Что значит «оттуда»? С того света, что ли?

Он смущался, краснел, лицо его в какие-то моменты становилось мокрым, словно он только что умылся и не успел вытереться. Все это действовало на нервы.

— Хи-хи, — почти подобострастно засмеялся он, — тоже скажете, «с того света»!

— Ну а все-таки? — настаивал я.

— Ну, это… Как ее, Советы…

Я уже догадывался, с кем имею дело. Сомнение разлетались. «Я тебе, гад, покажу Советы».

— А разве есть еще какая-нибудь Украина?

Я смотрел Николасу прямо в глаза. Какое-то время он старался не уводить своего взгляда, затем не выдержал и глухо ответил:

— Украины нет, украинцы есть.

«Давай-давай, — думал я, — ведь все равно заговоришь».

— К сожалению, есть. Это вы правы.

— Почему к сожалению? — В голосе собеседника послышался интерес.

— Почему? Потому что у каждого нормального человека должна быть родина.

Я видел, как вздулись желваки на скулах парня.

— Вы со мной не согласны? А все элементарно просто. Вот вы англичанин, — я специально сделал упор на последнем слове, — выучили язык моего народа, хотя, честно говоря, я впервые встречаю иностранца, который говорит по-украински. Вы пришли побеседовать со мной. Почему? Потому, что вы к моей стране неравнодушны, чем-то она вам интересна. Верно?

Я понимал, что ему не оставалось ничего другого, как согласиться со мной. Действительно, не ради же спортивного интереса он так блестяще выучил язык и бегает по ночному Лондону в поисках украинцев. Я повторил свой вопрос:

— Верно?

— Да, — почти шепотом согласился Николас.

— Ну а теперь представьте себе на секунду, что это ваша родина. Вернее, наоборот. Представьте, что вам никогда не довелось бы увидеть Англию. Разве это не тяжело?

— Тяжело, — согласился он. — Но всегда ли человек выбирает себе родину?

Чувствовалось, как он настороженно ждал ответа.

— Теоретически, наверное, не всегда. Но, по-моему, все в руках человечьих. Конечно, могут быть исключения, но к подавляющей части моих соплеменников, которые находятся за границей, в частности, в вашей стране, это не относится. Они сами себя лишили родины. Но вам, вероятно, это не интересно. Вы англичанин, — я вновь сделал ударение на этом слове, — вы дома и вам трудно понять, что значит, когда у человека нет родины. Поэтому давайте перейдем к вопросам, которые вас интересуют. Так что же вы хотите узнать про Украину. Общие сведения: территория, население, климат, полезные ископаемые или что-нибудь более конкретное?

Я язвил и не мог остановиться. Чувство неприязни к человеку, сидящему напротив, росло все больше и больше. Ответил он не сразу. Порыскал глазами по сторонам и, словно не найдя того, что искал, спросил:

— Ну, как там жизнь?

— Ничего спасибо.

На языке вертелось «вашими молитвами». Но сдержался.

— Хлеб сейчас у вас есть?

Подобного вопроса я ждал. Последние сомнения улетучились. А Николас, не дождавшись ответа на свой первый вопрос, выплюнул следующий:

— Вас специально одевали перед поездкой?

«Ну, гад, держись, — внутри у меня клокотало, — я тебя сейчас раздену…»

— Вы интересуетесь нашими модами?

Резвиться так резвиться! Припомнив выставку моделей одежды, на которую меня однажды затащила жена, я с совершенно серьезным видом затараторил:

— В этом сезоне носят преимущественно двубортные костюмы, брюки без манжет, 20–23 сантиметра, входят в моду пиджаки типа сюртук и типа фрак. — «Что я плету, какой сюртук, какой фрак?» — Популярны светлые тона, ткани в рубчик и полоску. О женской моде говорить не берусь, это слишком сложно, а что касается мужской, не стесняйтесь отвечу по всей форме.

Меня так и подмывало «похулиганить». Я видел, что собеседник ошарашен, наклонился к нему, тронул за рукав пиджака и закончил свою речь:

— Этого у нас давно не носят.

Николас сидел с видом обманутого ребенка. Он понимал, что над ним издеваются, и пытался выкарабкаться:

— А сколько стоит у вас костюм?

— Смотря какой. Как у меня — дорого, как у вас — дешевле, — я специально сделал паузу, — раза в три. Но я не пойму, вас интересуют костюмы или Украина? Вроде бы разговор начинался о ней.

Мой собеседник, как от удара, откинулся назад и поспешно согласился:

— Конечно, конечно. Я спросил об одежде просто из любопытства. Мне как-то довелось видеть китайцев, они были все в одинаковой одежде…

Я бесцеремонно прервал его:

— Мы приехали из Советского Союза. У вас еще есть вопросы? Насчет хлеба, кстати, тоже могу удовлетворить любопытство. Кушаем сколько хотим.

Парень промычал что-то и перешел к следующему вопросу:

— Скажите, на Украине еще говорят по-украински или уже полностью перешли на русский?

И этот вопрос шел как по нотам.

— У нас все народы говорят на своих языках.

— Но государственный язык — русский?

— Как в Англии — английский, в Италии — итальянский, в Японии — японский. И тем не менее я с вами говорю на языке, который знаю не по стечению обстоятельств, а потому, что он мой родной.

И опять он заторопился с заверениями:

— Конечно, конечно, это я тоже из любопытства.

«Интересно, куда оно заведет, твое любопытство?»

Ждать пришлось недолго. Николас сыпал вопросами, как горохом. Он словно спешил поскорее закончить постылую работу. Вопросы были один грязнее другого, и когда я услышал: «А правда ли, что у вас в колхозах остались одни женщины?», меня прорвало:

— Конечно, правда! У нас теперь даже женятся женщины на женщинах. И, представьте себе, дети появляются. Уже что-то за двести сорок миллионов перевалило… Слушайте, — я с откровенной насмешкой смотрел на собеседника, — у вас остался еще один вопрос и, кажется, все…

— Какой?

— Правда ли, что у нас колхозы обнесены колючей проволокой и превращены в концлагеря?

Николас прицелился в меня долгим взглядом и наконец «надавил на гашетку»:

— А разве это не так?

— Конечно, так. Вот перед вами сидит сын колхозницы, сам в недавнем прошлом колхозник… Разве не похож я на узника?

— Но…

— Хватит, Мыкола.

Парня словно ударило током. Он даже пригнулся и сделался вдвое короче.

— Я не Мыкола, — пролепетал он.

Но я решил выдать ему всю порцию до дна:

— Ну да, ты Николас. Ты англичанин и выучил мой язык, чтобы встречаться с украинцами и приятно беседовать об их стране. Вот как сейчас. Ты много читал, много слышал, теперь у тебя осталось всего несколько неясных вопросов и ты пришел на консультацию. Заодно поговорить… Как там ты сказал? Красивый, необыкновенно напевный язык. Хватит, мистер Николас, — я перешел с украинского на английский, — хватит валять комедию. Не знаю как вы, а я сыт по горло.

Передо мной сидел рак, только что вытащенный из кипятка. Он пытался что-то говорить, но я рубил наотмашь:

— О том, что у вас ни совести, ни чести, ни роду, ни племени, это меня не удивляет. Поражает другое. На что вы рассчитывали? Сделать из меня антисоветчика? Поколебать веру в самого себя? Доказать, что белое есть черное, и наоборот? Я не знаю, какое у вас образование… Но ведь вы взрослый человек и должны понимать, что все, что вы можете сделать, — это только испортить настроение.

Было желание встать и набить этому пачкуну физиономию.

— По идее, вас надо было бы вышвырнуть вон, но поскольку вы хозяин, а я гость, расстанемся по-английски, не прощаясь…

Я встал, давая понять, что разговаривать больше не намерен. Мой незваный гость что-то залопотал, протянул руку, она так и повисла в воздухе, и он не знал, что с нею делать, но, прочитав в моих глазах все отношение к себе, решил не искушать судьбу и так же боком, как и входил, вышел.

Вечер был испорчен, на душе гадко. Почему в жизни рядом с хорошим всегда уживается какая-нибудь дрянь? Почему мы должны ее терпеть, а порой даже улыбаться? Тот же самый Николас или кто он там на самом деле… Слизняк, мразь… И ходит к туристам ведь не по собственной инициативе, кто-то его учит, наставляет. Но неужели ничем другим, кроме как злостью и пометом, ему не могут набить голову?