Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

Вечер был испорчен, на душе гадко. Почему в жизни рядом с хорошим всегда уживается какая-нибудь дрянь? Почему мы должны ее терпеть, а порой даже улыбаться? Тот же самый Николас или кто он там на самом деле… Слизняк, мразь… И ходит к туристам ведь не по собственной инициативе, кто-то его учит, наставляет. Но неужели ничем другим, кроме как злостью и пометом, ему не могут набить голову?

Великая Британия! Ты, оплот классического капитализма, неужели ты докатилась до тога, что не брезгуешь услугами подонков-предателей, от которых пахнет низостью и бесчестьем?

Я думал и невольно перелистывал в памяти события буквально вчерашней давности. Мы вернулись из поездки по Шотландии. Что запало в память, что произвело наибольшее впечатление? К сожалению, не все то, что бывает в обычной нормальной обстановке. Наряду с добрым запомнились слежка и лютая ненависть шотландцев к англичанам. Что касается слежки, то она началась сразу после приземления самолета и продолжалась в грубой, неприкрытой форме постоянно. Нас окружали бойкие молодые люди, хорошо владевшие русским языком. Ни у кого не вызывало сомнений, с кем мы имеем дело. Эти люди пили водку, играли на гитарах и знали столько песен на русском языке, словно закончили специальное учебное заведение по исполнению белогвардейского и нэпманского репертуара, предлагали всевозможные услуги и заставляли «бедных туристов» быть начеку. Среди без конца отиравшихся возле нас лиц особенно выделялись двое. Высокий, белобрысый, щегольского вида мистер. Я никогда не видел сутенеров, но почему-то убежден, что сутенер должен быть именно таким. Стоило ему открыть рот, как оттуда, словно из плевательницы, начинали лететь пошлятина и всевозможная гадость. Он то и дело заговорщицки подмигивал, предлагал показать магазины, где барахло продается за бесценок, приводил девочек и был нафарширован порнографией, как паршивая собака блохами.

Второй субъект был еще мерзостнее. Какой-то кургузый, с заплывшими глазками на плутоватой физиономии, он был вылитый карманник. Мы не ошиблись. В одном из городов кто-то из наших ребят забыл в номере гостиницы фотоаппарат. Попросив подождать, растеряха выпрыгнул из автобуса и побежал к себе в номер. Открыл дверь и остолбенел: «карманник» рылся в его чемодане.

Мы были, естественно, возмущены и потребовали объяснений. Объяснений нам, так же естественно, не дали, но «карманника» мы больше не видели. Кто-нибудь из нас постоянно замечал, что вещи в чемодане перевернуты, причем работать аккуратнее даже и не стремились. Если чемодан оказывался запертым, замок бесцеремонно взламывали.

Второе, что поразило наше воображение, — это ненависть шотландцев к англичанам. Нам постоянно напоминали, чтобы в Шотландии мы поменьше произносили слово «Англия» и не вздумали назвать шотландца англичанином. В Эдинбурге на вокзале мы впервые в жизни увидели шотландцев в их национальной одежде. Непривычно выглядели мужчины в юбках. Из встречающих трое были в этом наряде. Они шли нам навстречу и играли на волынках. Что такое волынка? Это, на мой взгляд, песни по-тирольски с придушенным горлом. Один из местных жителей сказал, что волынка лучше всего звучит в лесу, когда, кроме волынщика, никого поблизости нет.

Шотландец в юбке сопровождал нас всю поездку. Это был толстый, добродушный парень, звали его Джо. Студент Эдинбургского университета, отделения русского языка, он уже добрался до тех вершин, когда с ним можно было даже острить по-русски. Вероятно, Джо был очень добрым по натуре человеком. Он внимательно относился ко всем нашим просьбам и с такой страстью, с такой любовью рассказывал о Шотландии, что мы проникались еще большим уважением к этой стране. Смущало только два обстоятельства: Джо ходил неизменно в юбке и патологически ненавидел англичан. На улице стоял февраль, и было тяжело смотреть на синие от холода ноги добропорядочного шотландца, который в националистическом раже готов был скорее замерзнуть, нежели изменить вековым традициям своего народа.

Наш добрый, отзывчивый Джо становился буквально зверем, когда речь заходила об англичанах. Он не стеснялся даже их присутствия, чем ставил нас в крайне неловкое положение. Потом мы привыкли, что англичан в Шотландии ругают все от мала до велика, невзирая на их общественное или имущественное положение. Мы даже прониклись к Джо определенным уважением за его откровенную непримиримость и завидную последовательность. Мы все читали о Шотландии, но что такое настоящий, гордый дух этого народа — узнали только познакомившись с Джо. Симпатичен этот студент был еще и тем, что относился к нашей стране с великим, явно не фальшивым почтением. Он так внимательно слушал рассказы о Советском Союзе, с таким интересом воспринимал услышанное, что мы с удовольствием отмечали, как передергивается физиономия «сутенера».

В Глазго, незадолго до отъезда на вокзал, было решено сделать Джо подарок: традиционные матрешки, бутылка «петровской», несколько значков и набор открыток.

Джо я нашел в вестибюле. Он стоял в окружении своих соотечественников, которые ему что-то зло доказывали. При моем появлении все замолчали. «А это даже неплохо, что он не один, — подумал я, — пусть посмотрят и послушают».

— Джо, — я постарался придать голосу побольше торжественности, — позволь мне от имени группы советских туристов сказать тебе огромное спасибо за все. За ласку, за прием, а самое главное за то, что мы в твоем лице встретили настоящего сына своего народа, настоящею шотландца. Прими от нас эти скромные сувениры и помни о нас.

Я вручил парню пакет. Вокруг гноились гаденькие улыбки, у Джо на глаза навернулись слезы. Он какое-то время смотрел на меня, словно впервые видел, затем перевел взгляд на «сутенера». Было в этом взгляде что-то злое, обидное, и вдруг он приглушенно выкрикнул:

— Не шотландец я, не шотландец… Англичанин…

Затем он резко повернулся и выбежал на улицу. Я стоял огорошенный этой новостью и мучительно соображал, для чего вся эта комедия. Верно, у нас было вначале чувство, что и костюм Джо, и его ненависть к англичанам напоминают игру дешевенькой самодеятельности. Но искренность парня затем рассеяла эта сомнения… И вот теперь…

Я перелистывал в памяти поездку по Шотландии и думал о только что ушедшем украинце. Что же все-таки происходит? В Шотландии англичанин ломает комедию, выдавая себя за шотландца, в Англии хохол выдает себя за англичанина.

Напрашивался только один вопрос. Кому-то, наверное, не хотелось, чтобы мы встречались с настоящими шотландцами, поэтому разыграли спектакль. А поскольку все знают, что шотландцы англичан не любят, то для естественности поиграли и в ненависть. Кстати, только теперь до меня начало доходить, что вся национальная ненависть Джо не относилась к сегодняшнему дню, а убегала далеко назад в историю, когда «английские собаки» поработили страну. Ну а Николас? Я не находил ответа.

На второй день мы смотрели Лондон, вечером была встреча со студентами и преподавателями университета. Я задержался в посольстве и на встречу опоздал. Когда приехал, вечер был в полном разгаре. Хозяева и гости, разбившись на группы, беседовали о всякой всячине, а между ними сновали наши сопровождающие. Я осматривал комнату и думал, к кому бы присоединиться, как вдруг в дальнем углу увидел знакомый серый пиджак в клетку. Решил пробираться туда. Когда до спины в серую клетку уже можно было дотянуться рукой, я вдруг услышал:

— А на каком языке вы будете говорить при коммунизме?

Говорил Николас по-русски без малейшего английского или украинского акцента.

— Напевно будем говорить, мистер Николас.

Он резко обернулся и испуганно уставился на меня. А я продолжал:

— Красиво будем говорить. Но меня интересует другое. Русский вы выучили из каких соображений? Из тех же, что и украинский, или из более глубоких?

Он что-то пробормотал, боком подался в толпу и растворился в ней. Но я решил не выпускать этого человека из виду. Как только он к кому-нибудь пристраивался, я тут же бросал реплику по-украински. Это действовало. Николас беспомощно мыкался по толпе, а я цепко держал его под прицелом.

В самый разгар вечера хозяева решили угостить нас виски, наши ребята, не знаю из каких уж запасов, принесли водку. Оживление росло, и наконец нас попросили спеть. «Подмосковные вечера», «Бухенвальдский набат», «Хотят ли русские войны?», «Черемшина», «Маричка»… Песни лились одна за другой, англичане слушали, одобрительно хлопали. Затем мы попросили, чтобы хозяева тоже спели. Англичане долго собирались, обсуждали, но что-то у них не получилось. Спорили, пересаживались, наконец с горем пополам запели. Грустное это было пение. Кроме того, что вновь созданный хор не имел той слаженности, какой за время поездки добились мы, он располагал весьма скудным и неинтересным репертуаром. Мы с вежливым видом слушали, аплодировали.