Оркестр меньшинств - Чигози Обиома
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо огромное, Фиона. Спасибо.
– Genau, – сказала она. – Береги себя, скоро встретимся.
Он рассказал Тобе, как провожал взглядом машину, когда эта женщина уезжала, как каждое ее слово продолжало жить в нем. Совершенно незнакомый человек проявил к нему такое сочувствие, что, когда он рассказывал ей о своем великом поражении, в ее глазах появились слезы, может быть, от того, как он ей это рассказывал, как описывал все, что было у него отнято, перечислял все потери, которые и были его жизнью. Она задавала вопрос за вопросом – «А этот человек, Джамике, он разве не твой друг?», «Он это сделал?», «Значит, и в банке никаких денег не было?» – а когда он дошел до момента происшествия, ее глаза были красны от слез, лицо порозовело от иссушающих эмоций, она сморкалась в салфетку, которую достала из полиэтиленового пакетика. Ее сочувствие было искренним.
– Не могу поверить! – сказал Тобе, когда мой хозяин закончил. Он покачал головой и щелкнул пальцами: – Ты видел это? Ты видел действие руки Божией?
– Так оно, братишка, – ответил мой хозяин, восторженный и благодарный этому человеку за щедрость и желание разделить с ним и бо́льшие беды. – Посмотри на меня, – он раскинул руки. – Еще утром я думал, что моя жизнь кончена, что я провалился в глубокую яму. Эчерем ма ндайере на олулу[81].
Они оба рассмеялись.
– Это Бог, – изрек Тобе, показывая на потолок. – Эта женщина – ангел, посланный Богом. Ты слышал поговорку: «Господь прогоняет мух от задницы бесхвостой коровы и от еды слепого»?
– Так оно! И он дает голос насекомым, птицам, немым, бедным, курам и всем существам, которые не могут петь, и оркестру меньшинств!
Тобе кивнул и топнул ногой об пол.
– И даже по жилью не обошлось без Бога – я только что вернулся из офиса агента, – сказал Тобе. – Нашел дешевое хорошее место за восемьсот теле в месяц. Это по двести евро с каждого из нас, если мы поселимся в одной комнате.
– Очень хорошо, братишка. Очень хорошо.
– Да, они тут берут задаток. И я уже заплатил задаток.
– Ах, братишка, да’алу[82].
Он еще не кончил говорить, как зазвонил телефон. Он вскочил на ноги, посмотрел, кто звонит.
– Моя невеста, – сказал он. – Пожалуйста, извини меня, Тобе.
Агуджиегбе, он в пьяном возбуждении бросился в свою комнату и закрыл дверь. Я видел, что действие алкоголя еще не вполне прошло и он по-прежнему пребывает в несколько оторопелом состоянии. Когда он нажал клавишу «ответить», знакомый голос ворвался в его ухо:
– Нонсо, Нонсо?
– Да, мамочка. Я знаю. Слушай, я скучаю. Мамочка. Я тебя так люблю.
– Ха! Ты это говоришь, но даже не позвонил мне? Ты сказал, что это не ты звонил раньше? Уже почти пять дней прошло.
– Мамочка, это из-за стресса, то мы с опозданием прилетели, то сюда опоздали, и я за это время узнал много нового про регистрацию в университете, про жилье – все это забирает, забирает мое время.
– Мне не нравится это, Нонсо. Я думаю, мне это очень не нравится.
Он вообразил, как она закрыла глаза, и красота этой эксцентричной манеры разбудила в нем желание.
– Извини, мамочка, я больше так не буду. Никогда. Богом клянусь, который меня сотворил.
Она рассмеялась:
– Глупый какой. Ладно, я тоже скучаю без тебя.
– Гву гву?[83]
Она рассмеялась:
– Да, игбо, гву гву. Правда, очень сильно. Расскажи мне, что это за место?
Теперь, расслабившись и смеясь, он позволил себе оглядеть комнату и увидел то, чего не замечал раньше. На окне с москитной сеткой близ потолка имелась декоративная панель, на которую была наклеена какая-то бумага, теперь часть ее отскребли, и от всего остались только ноги белого человека, растянувшегося на диване.
– Ты меня слышишь, Нонсо?
– Да, мамочка, повтори еще раз, – сказал он.
– Ты меня не слушаешь. Я спросила, как там на Кипре.
– Я слушаю, – сказал он, хотя и подошел поближе к окну, размышляя, каким могло быть полное изображение. – Мамочка, тут пустая, глупая страна. Никаких деревьев, одна пустыня да пустыня.
– Боже мой, Нонсо! Откуда ты знаешь? – спросила она, подавляя смех. – Ты там уже поездил?
– Да, мамочка, я правду говорю, в этой стране словно спилили все деревья. Я тебе говорю: все до одного. Ни одного деревца. Я тебе говорю.
– Что, вообще нет деревьев?
– Никаких, мамочка. И люди, большинство из них английский не слышат вообще. Даже дай-иди не слышат. Я тебе говорю, это нехорошее место, а люди турка… – Он покачал головой, Эгбуну, словно она могла его видеть, потому что вспомнил, как поступил с ним водитель такси несколько часов назад, и дети, и люди, которые видели, как он плачет, шагая под нещадной тенью солнца. – Плохие они. Мне они не нравятся, ча-ча.
– Ах, Нонсо! А что твой друг Джамике? Он там счастлив?
Эзеува, при упоминании этого имени он почувствовал, как упало его сердце. Он помолчал, беря себя в руки, потому что не хотел, чтобы Ндали знала, какие муки ему достались. Он решил для себя сказать ей все, только когда он решит проблему. И, Эгбуну, я поощрял его в этом, осеняя подтверждениями его мысли о том, что он поступает правильно.
– Ты сдала второй экзамен? – спросил он, не отвечая на вопрос.
– Да, вчера. Это было просто.
– А ты…
– Обим, меня предупреждают, что деньги на счете заканчиваются. А я купила на двести найра. Так что давай быстро, я по тебе скучаю, обим.
– О'кей, мамочка. Позвоню тебе завтра.
– Обещаешь?
– Оно так.
– Ты прочел мое письмо? В твоей сумке?
– Да, мамочка, письмо.
– В общем, прочти его, я тебе хочу сказать кое-что, но я хочу, чтобы ты сначала устроился, – быстро проговорила она. – Это большая, большая новость, даже меня она удивила. Но я очень счастлива!
– Ты… – начал было он, но телефон замолчал.
Агбатта-Алумалу, поговорив с ней, услышав тот единственный голос, который мог утешить его надломленный дух, он ощутил мир более глубокий, чем то облегчение, которое дала ему надежда. Он рассмеялся над собой довольным смехом оттого, что дела быстро выправляются, с той же скоростью, с какой они приходили в упадок. Потому что даже Ндали, которую, как он думал, он глубоко оскорбил, простила его. Он был так счастлив, что чуть не расплакался. Усталый, загнанный, но успокоившийся, он лег на кровать и вскоре забылся сном.
Я хотел покинуть его тело, чтобы познакомиться с миром духов этой страны
