Избранные произведения - Александр Хьелланн

Прошло несколько дней, в течение которых фру Венке не видела Мордтмана. Однажды в обеденный час он, возвращаясь с фабрики, прошел возле их дома, но она отошла от окна, спряталась.

В эти дни Мордтман отступил в ее мыслях на задний план. Теперь она главным образом думала только о том, что ей предстояло: она еще раз должна стать матерью.

В те годы, когда Абрахам был еще совсем крошечным ребенком, она страстно хотела, чтобы у него была еще и сестренка. Но шли годы, и она отказалась от этого сомнительного счастья. Ведь теперь ее взгляды изменились, и она была рада, что у нее всего лишь один ребенок, за которого она несет ответственность.

Да и муж ее теперь вряд ли порадуется, узнав о такой ее новости.

Но более всего Венке удручала мысль о ее отношениях с Мордтманом. Эта мысль была ей просто невыносима. Фру Венке краснела всякий раз, когда вспоминала об их последнем вечере.

Он целовал ее и нашептывал, что она принадлежит только ему. А что она ответила ему на это? И как она должна была поступить в этом случае?

Эти мысли угнетали ее, и она даже была близка к отчаянию. Она не могла оставаться с ним один на один. Что ей следовало сделать? Кого выбрать? Ей казалось, что рассудок ее не выдержит такого испытания.

Как-то вечером, в сумерках, ей захотелось подвести итог прожитой жизни. Она уселась на диван и приказала служанке никого не впускать, в том числе и господина Мордтмана.

Но ей стало страшно думать о своей жизни. Ей казалось, что она уже погрязла во лжи. Ведь прежде она была такой бесстрашной во всех своих действиях, не допускала никаких компромиссов и требовала от всех полнейшей правдивости и отсутствия фальши. Она полагала, что правда поможет и ей и людям честно пройти сквозь жизнь, которая до краев заполнена трусостью и ложью.

И вот теперь она сама погрузилась во всю эту житейскую грязь. Была ли она теперь цельной и искренней в своих отношениях к людям — к тем людям, с которыми она была связана самыми крепкими узами?

Она решила мысленно обозреть все эти отношения, одно за другим, — и прежде всего Венке задумалась о своем сыне.

Что произошло с Абрахамом? Прежде она была с ним близка и замечала даже самое малейшее движение его души. Прежде она так отчетливо понимала каждую мысль, каждое сомнение, которые зарождались в его юном уме.

А теперь? Что знает она теперь о своем сыне?

Нет, это слабое утешение — сказать, что его отобрали от нее! Именно это она должна была предотвратить! Надо было неотступно оберегать его, еще крепче держать мальчика в чистом и ясном воздухе правды. Нет, ей нельзя было уступать, нельзя было склоняться. Надо было неустанно вести борьбу.

Ведь когда ее сын был совсем маленький, она тысячу раз обещала себе до конца довести эту борьбу за него. И вот он теперь вырос. И больше всего нуждается в том, что она обещала. А разве она может ему сейчас сказать: «Вот перед тобой — твоя верная мать!»

Разве может теперь Абрахам чувствовать к ней то же доверие, что и раньше?

— Нет, — громко произнесла Венке. И эти ее слова глухо и печально прозвучали в пустой комнате. — Нет, не может.

Да, нет никакого сомнения — она проиграла. Она проиграла и тогда, когда произошел этот инцидент в школе, проиграла и в вопросе о конфирмации. Она отказалась от своих принципов, изменила самой себе. И навсегда потеряла доверие сына. Он прежде никогда не видел ее неуверенной и колеблющейся. Но в этих двух случаях — самых значительных в жизни Абрахама она потерпела поражение.

И чем, какими мотивами она оказалась побеждена? Боже мой! Все эти мотивы и доводы казались ей теперь такими жалкими по сравнению с ее высоким долгом перед сыном. Но нет, не в этих доводах дело. Не доводы, а Мордтман отнял у нее все ее силы. Это из-за него, поглощенная им, она оставила сына. Оставила? Не оставила, а предала сына!

Венке задумалась о своих отношениях к Мордтману. И теперь эти отношения показались ей грязными и недостойными. Да, конечно, она любила его. И даже временами ей казалось, что это счастье — принадлежать ему, быть рядом с благородным и смелым человеком, свободным от предрассудков и лжи.

Но все же, была ли Венке готова пожертвовать ради него своим домом, своим добрым именем, своим сыном, своим положением и мужем? И когда она взвесила одну за другой все эти ноши, которые ей приходилось нести, а затем боязливо взглянула на свою любовь, то сам собой получился вывод: она слишком немолода, чтобы отдаться этой ни с чем не считающейся любви, которая искушала блаженством и была требовательна, как долг. Она достаточно хорошо знала жизнь и поэтому не строила себе никаких иллюзий; помимо того, она была слишком порядочна и верна семейному долгу.

Однако мысль о том, что ей придется продолжать прежнюю жизнь с мужем, показалась ей еще более невыносимой. Она содрогнулась от всей той фальши, которую Карстен нес с собой. И поэтому спасти ее, все ее внутреннее существо, мог только разрыв — разрыв со всей его болью, нестерпимой и оздоровляющей. Только после разрыва могла у нее начаться, невзирая ни на что, новая жизнь — жизнь с Мордтманом.

И вдруг оказалось, что она не могла пойти на разрыв с мужем — ведь она ожидала ребенка.

На мгновенье Венке забыла всю свою печаль. Она почувствовала острую жалость к этому будущему ребенку, которому его мать не протягивала навстречу рук с нетерпением и любовью и которому вообще никто не будет рад.

Нет, она не может быть настоящей матерью для будущего ребенка. И она не друг для своего сына, не истинная жена для своего мужа. Она ничего собой не представляет. И разве не лучше для нее уйти своим путем?

Нет, смерть никогда ее не страшила. И Венке нередко обращалась к мысли добровольно уйти из жизни. Она точно знала, что мужество не покинет ее, если такое решение будет принято. Она всегда иронически улыбалась, когда слышала высокомерные суждения о том, что люди, решившие исключить себя из числа живущих, — трусы. Мысль о самоубийстве была издавна так близка Венке, что она знала — чтобы решиться на это, требуется мужество.

Вихрь всех этих мыслей крайне утомил ее, и она погрузилась в тихое и мрачное раздумье. Да, да, будет лучше всего — и для нее и для других — признать себя побежденной жизнью и уйти совсем, вместо того чтобы жить ложью и по частям отказываться от того, за что она боролась. А боролась она за полную и ясную правдивость и на словах и на деле. И вот именно это она и предала.

Но ведь она не одна. Имеет ли она право увести из жизни другое существо? Смеет ли она погасить свет жизни, прежде чем он будет зажжен?

Новые и тяжелые сомнения охватили Венке. Она почти реально ощутила возле себя беспомощную детскую головку, которая доверчиво тянулась к ней.

Как поступить в таком случае? Какой избрать выход? Кто, кто сможет посоветовать ей?

Но вот в передней раздались шаги. Это пришел муж, которого она не ждала так рано — был всего девятый час вечера.

Вероятно, с мужем она обязана поговорить об этих своих сомнениях? Ведь он — ее муж, и он владеет половиной той маленькой жизни, которую она решила было погасить.

Муж оставил в передней свою трость и приоткрыл дверь ее спальни.

— Тут кто-нибудь есть? — спросил он.

— Да, — ответила Венке, не поднимаясь с дивана.

— Ты одна?

В голосе мужа были какие-то нотки, которые побудили Венке встать и торопливо зажечь лампу. Однако при этом руки ее так дрожали, что зазвенело стекло, ударяясь о колпак.

— Что-нибудь случилось с тобой? — спросил муж, беспокойно прохаживаясь по комнате.

Он задал этот вопрос с какой-то злобной и кривой усмешкой на губах.

Венке ответила с упрямой настойчивостью:

— А по-моему, с тобой что-то случилось.

— Да, ты права — со мной кое-что произошло. И об этом я хотел с тобой поговорить… Однако, боже мой, как ты дурно выглядишь!

У Венке было расстроенное и заплаканное лицо, но она не захотела говорить мужу о своем душевном состоянии. Ей вдруг захотелось сделать вид, будто она не понимает, что он имеет в виду ее заплаканное лицо, и, воспользовавшись случаем, сказать ему о своей беременности. Она произнесла:

— Я дурно выгляжу? Ну, это понятно почему. Мне казалось, что ты знаешь о причинах…

— Знаю о причинах? О каких причинах?

— Нет, ты не понял меня…

Венке замолчала. А муж, схватившись руками за голову, пристально посмотрел на жену тем взглядом, каким обычно врач осматривает своего пациента. При этом он бормотал что-то невнятное.

— Карстен, ты о чем говоришь?

— Я? Нет, я говорю: посмотрим, посмотрим, что будет…

— Я боюсь, что ни у тебя, ни у меня не лежит сердце к малютке.

— К какому малютке?

— К нашему ребенку, Карстен. К бедному нашему малышу.

Профессор Левдал резко повернулся к жене. И тут его бледное лицо исказилось уничтожающей усмешкой.