Ворон - Дмитрий Щербинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ж ты так долго?!..
Орк проскрежетал длинную вереницу ругательств, перебросил Фалко через плечо, и вновь побежал вдоль обоза — через несколько минут нагнал ту телегу, в которой везли младенцев, и не церемонясь, как мешок перекинул хоббита через борт. Кое-как совладав с болью, Фалко обнаружил, что самые мрачные его предположения сбываются: старушка находилась уже в забытьи — ее тело еще бил кашель, но — теперь слабый; глаза были закрыты, лицо ввалилось — она уже и пошевелиться не могла, одинокая, умирала под этим дождем; ну а младенцы лежали в колыбельке, открытые дождю. Видно, бабушка пыталась, все-таки, накрыть их некой тканью, но теперь эта ткань была сорвана ветром, и валялась грязная и промокшая в углу.
Фалко спешно оглядывался, ища что-нибудь подходящее, чем можно было бы их накрыть. Ничего более подходящего, чем та материя, которую снесло ветром, поблизости не было видно; но и она уже никуда не годилась. Тогда он, в отчаянии, заслонил их грудью, склонился над ними, с болью разглядывая их личики. Малыши совсем ослабли — а иные, менее здоровые, на их месте, давно бы уже и умерли…
Но долго-то так продолжаться не могло! Фалко вновь огляделся. Бросилась в глаза его варево — располнев от дождя, оно уже вытекало из миски — ясное дело, что стало совершенно непригодным.
И, вновь, он склонился над младенцами — и, глядя на них, помня, что только от него их жизнь зависит — нашел в себе силы.
Уже не выпуская колыбели, он, звеня кандалами, подошел к тому орку, который сидел на краю телеги — толкнул его в спину — орк вскрикнул; развернулся, уставился в него ненавидящим взглядом.
— Послушайте!.. Эти младенцы умирают!.. — тут Фалко стал заваливаться, застонал, но, все-таки, удержался на ногах. Продолжал: — Вы должны… Слышите — должны отвести нас к этому Брогтруку — не станет же он мокнуть под дождем? Да? У него есть навес — вот под ним и укроемся…
Орк зашипел ругательства, и тогда Фалко с горькой усмешкой, добавил то, что на самом то деле ему добавлять вовсе и не хотелось — от чего ему было уже тошно:
— …А иначе он с тебя шкуру сдерет!
И, как и ожидал он — угроза подействовала. Орк вскочил. Орк подхватил и Фалко, и колыбель — побежал, едва ли не по колено проваливаясь в грязь — дорога то совсем была разбита.
Вокруг проплывали телеги, в некоторых ворочались пленники, в иных — стонали раненные. Все тянулись и тянулись эти телеги — все такие унылые, грязные, кривые; и, казалось, что все это так и будет продолжаться до бесконечности, что весь мир окольцован этим караваном раненных и рабов.
Но вот и повозка Брогтрука. Фалко не ошибся: конечно этот орк не стал бы мокнуть под дождем: то было остроугольное скрипящее сооружение густого ржавого цвета. Из крыши его вырывалась, копитила труба.
На эту повозку запрыгнул несший Фалко орк; остановился перед перекошенной дверью, несколько раз сильно ударил в нее. Из-за двери раздался рык Брогтрука:
— Что?! Гро-рубруррр!!!
Тут со жаром заговорил Фалко:
— Да как вы могли оставить этих младенцев под дождем?! Они же совсем окоченели! Вы… да сомневаюсь, что вообще есть в вас эта искорка!..
Брогтрук с проклятьем, и со скрипом распахнул дверь, а Фалко продолжал:
— …Хотя, что я говорю — даже и в первозданном мраке, сокрыта искорка жизни. Да, да — в каждом из ваших сердец закована прекрасная, свободная душа. Ах, знать бы, только кто эту душу высвободить может!
— Что ты бредишь?!.. — рявкнул Брогтрук.
Но тут заплакали младенцы, и Фалко, попросту оттолкнул этого орка — шагнул внутрь повозки. Конечно, Брогтрук не ожил такой наглости от раба, потому и на ногах не удержался, завалился к стене, на расставленные там ятаганы. Зарычал, схватил один из этих ятаганов, бросился на хоббита.
А Фалко уже отметил, что воздух хоть и спертый, хоть и несет той гадостью, которую часто вливали в себя орки, а, все ж таки — тепло. Он прошел к печке, в которой в большом ржавом чане, что-то шипело и вытягивалось черным дымом в трубу. Он положил колыбель рядом с пламенем. Еще раз повел носом — от чана исходил резкий, вызывающий тошноту запах. Тогда он схватил этот чан — поднял (оказался очень тяжелым, и хоббит согнулся под его тяжестью) — и направился к выходу…
А там на него налетел разъяренный Брогтрук. Фалко только и увидел, что на него валится огромный ятаган, и выставил перед собой этот чан; раздался пронзительный скрип рвущегося железа — и кипящее содержимое чана вылилось на лапы Брогтрука — орк взвыл, покатился по полу. Стоявший у порога орк, так и застыл с вытянутой тупой физиономией — а Фалко подхватил чан, пошел прямо на него — и орк испугался — принял Фалко за кудесника, который уже изжег его господина, и теперь надвигался со своим страшным оружием на него. Он заголосил, попытался перескочить на ту телегу, которая двигалась следом — да попал на лошадей, и на них не удержался — свалился под копыта. Кони же перепугались, резко дернулись в сторону, дремавший за вожжами орк очнулся, попытался было остановить, да было уже поздно — телега стала заваливаться (а в ней были мешки с награбленным добром). Грохот, взрыв брани, и вот дорога оказалась перегороженной — в ту телегу врезалась ехавшая следом….
Фалко отбросил чан из задней двери, и, глядя на эту, вызванную им неразбериху — точно окрылился — неожиданный и дерзкий замысел пришел ему в голову. Он решил, что, раз уж эта повозка продолжает двигаться, то сидящий за вожжами орк, должно быть ничего не заметил — возможно, он дремлет. Вот он и задумал, пробраться по крыше, а затем — наброситься на него сверху, неожиданным толчком столкнуть в придорожную грязь, самому же взять вожжи, и гнать лошадей, сколько сил хватит…
Брогтрук ревел, катался по полу, и все никак не мог опомниться; вновь зарыдали младенцы — тогда Фалко прошептал: «Я вернусь к вам скоро» — схватился за нависающую скобу, попробовал подтянуться, и тут понял — насколько же слаб — руки предательски задрожали, на спину точно кто-то кипящего масла налил…
— Нет! — заскрежетал он, сквозь посиневшие, плотно сжатые губы.
И он смог-таки подтянуться; грудью перевалился на корявую, угловатую крышу.
И вот он подтянулся, пополз. Вот взглянул вперед, и тут понял, что все пропало. Не рискнул Брогтрук ехать спереди каравана, и поставил перед собой еще одну телегу — она была вся бронированная, и в ней сидело с два десятка огромных орков, которые оглядывались по сторонам, и только то, что делается на дороге позади не могли видеть. Один из них заметил хоббита, заорал — тут же заскрипели тетивы.
А Фалко уже рванулся вперед, упал на голову орка-извозчика. Тот спросонья ошалел, взвизгнул, и полетел в дорожную грязь. Итак, поводья были в руках Фалко. Сам не ведая почему, он отдернул головой — и на ее прежнем месте задребезжала тяжелая орочья стрела. Он дернул поводья, кони повели в сторону, но орки уже срыгивали с передней телеги, хватали коней под узды; иные бежали к нему.
Фалко схватили, несколько раз сильно ударили, бросили в грязь, тут же вновь схватили, и за ноги поволокли куда-то…
Его притащили к Брогтруку; который уже опомнился, сидел на стуле, и, скрежетал клыками, выставив обожженные ноги. Младенцы тихо стонали…
— А-ррр! — зарычал Брогтрук, увидев Фалко. — Жив еще?! Теперь позабавимся! Его в жире сварим на медленном огне!.. Нет — это слишком легкая смерть…
Тут орки заржали, бросили Фалко на грязный пол, и стали пинать его ногами. Как он тогда, закашлявшись кровью, еще смог подняться перед Брогтруком неясно.
А Брогтрук продолжал хрипеть:
— …Сначала наполовину сварим, а потом, с живого кожу сдерем!
— Я его поймал — мое мясо! — воскликнул, брызжа слюной, один из орков.
Но тут заговорил Фалко:
— От этих ожогов, начнет гнить твоя плоть, Брогтрук… Через неделю страданий, когда ты уже лишишься рассудка из-за боли; плоть станет черной до кости, и твои ноги отрубят. Но гниение этим не остановишь — яд уже оставил свой след во всех тканях — от тебя будут отрезать сгнившие куски, а ты все это время будешь визжать от этой боли… да зачем же все это?!! Есть ли что-нибудь, кроме этого мрака? Свет, где же ты?!..
Брогтрук посерел лицом, жирные его губы задрожали; наконец, он завизжал:
— На жаровню его! Маленькими кусочками вырывать из него плоть! День за днем, чтобы… весь изошел!
Фалко выкрикнул:
— Да — разорвите меня! Но тогда — тебя никто не излечит! Я знаю, как прогнать этот яд!
— Сюда! — рявкнул Брогтрук.
Он схватил Фалко, притянул к себе, зашипел:
— Если обманываешь, то…
— Мне бы… — Фалко задыхался, чувствовал, как прерывисто стучит его сердце, но вот — совладал таки с собою, смог выдохнуть. — Мне бы сейчас того пойла, которое… вы в себя вливаете…
Его язык заплетался, глаза поминутно закрывались, но он, все-таки, каждый раз размыкал их, выдыхал:
