Бриллианты на шее. Элита истребительной авиации Люфтваффе - Михаил Зефиров

По его подсчетам, было около полуночи, и Хартманн двинулся дальше на запад. Спустя часа два, почти валясь с ног от усталости и голода, он шел по склону очередного холма. Тишина была мертвой, и единственным звуком, который он слышал, было его собственное дыхание.

Вдруг в полной тишине раздалось: «Хальт!», и почти сразу раз дался выстрел. Эрих, почувствовав, как пуля пробила брючину, закричал: «Проклятый дурак! Ради бога, не стреляй по своим!» В ответ снова: «Стой, кто идет?!» – «Проклятие, я немецкий летчик, не стре ляй!» Хартманну крупно повезло, что часовой оказался плохим стрелком и фактически промазал, стреляя по нему всего с двадцати метров. Осторожно подойдя ближе, он увидел, что часовой сам был напуган до смерти.

Хартманн громко прокричал в темноту за спиной часового: «Я немецкий летчик-истребитель и был сбит. Я рад, что попал сюда. Я несколь ко часов пробирался к вам. Ради бога, пропустите меня!» Из темноты раздалось: «Пропусти его» . Обойдя часового, он осторожно пошел на голос. Часовой держал его на прицеле, и пилот чувствовал, как по спине ползет струйка холодного пота. Если он вдруг споткнется или поскользнется, этот сумасшедший пустит ему пулю в спину.

Было около двух часов ночи, когда часовой привел Хартманна в блиндаж к командиру взвода. Документов у него не было, так как русские очистили все карманы. Эрих назвал фамилию и звание и приблизительно место, где утром его сбили. Он понимал подозрительность лейтенанта: «Пожалуйста, позвоните в мою эскадру» . Однако у того не было телефона, а покинуть позицию ночью он не мог.

Пехотный лейтенант объяснил Хартманну причину нервозности своих солдат: «Два дня назад появились шесть человек, превосходно говорившие по-немецки и заявившие, что бежали из плена. Как только их пропустили в расположение, они вытащили из под шинелей авто маты и убили и ранили десять человек».

Хартманна накормили, и он тут же уснул. Около четырех утра его растолкал один из пехотинцев: «Пошли со мной, тревога!» Они пришли в пулеметный окоп. Над холмом раздавалось пение, и пилот осторожно выглянул из-за бруствера. Он увидел группу русских, которые громко переговариваясь и покачиваясь, шли вверх по склону. Они выглядели мертвецки пьяными, их не прикрывала артиллерия, не было видно и танков. Они или просто перепились, или здесь была какая-то ловушка.

Пехотный лейтенант скомандовал: «Стрелять, только когда я дам приказ! Пусть они подойдут поближе, чтобы вы уже не промахнулись». Хартманн тогда подумал, что тот действует на земле, так же как и он сам в небе. Русские находились лишь в двадцати метрах, когда лейтенант скомандовал: «Огонь!» Через полминуты все было кончено. Пьяные или трезвые были русские, но шансов уцелеть под шквальным огнем у них не было. Весь склон был покрыт трупами. Впервые Хартманн своими глазами увидел всю бессмысленную жестокость войны на земле. Он понял, насколько по-разному выглядит война с воздуха и с земли.

Как только полностью рассвело, унтер-офицер проводил Хартманна в штаб роты. Там были рация и телефон, и командир роты быстро связался со штабом JG52 в Кутейниково. Личность пилота была подтверждена, и вскоре на автомобиле его доставили на аэродром. Крупински вспоминал: «Тот день, когда Буби Хартманн возвратился после своего пребывания за линией фронта в русском тылу, я сохранил в памяти навсегда. Он был безумно счастлив вернуться целым и невредимым, но был сильно напуган пережитым. Мало кто из наших пилотов пережил то, из чего с честью вышел Хартманн. Мне показалось, что за считанные часы он сильно постарел».

Доложив Храбаку о своих приключениях, Хартманн отправился на поиски своего механика Мертенса. То, что он узнал, потрясло его не меньше, чем краткое пребывание в плену.

Биммель всегда ждал его из вылета, сидя на поле и не сводя глаз с неба. Тем ранним утром 20 августа истребители 7./JG52 возвращались один за другим, а Хартманна все не было. Никто из вернувшихся пилотов не мог сказать, что с ним случилось. Лишь один успел заметить, как его «Мессершмитт», оставляя шлейф дыма, пошел вниз. Мертенс продолжал напряженно всматриваться в небо в надежде увидеть приближающийся самолет, хотя было ясно, что горючее у Хартманна уже закончилось.

Со стороны казалось, что Биммель на глазах теряет рассудок. Он все чаще бегал на командный пункт, чтобы узнать, нет ли новостей о его командире и друге, но и там по-прежнему ничего не знали о Хартманне. Вскоре другие механики увидели, как фельдфебель Мертенс зашел в свою палатку и сложил в ранец одеяло и немного продуктов.

Куда ты собираешься, Биммель?

Я пойду за линию фронта. Я найду своего командира.

Тебя же убьют или схватят!

Я говорю по-русски, и люди мне помогут.

Мертенс никого не извещал и ни у кого не спрашивал разрешения отлучиться. Он просто взял винтовку и пешком отправился к линии фронта. Видя, как он уходит, остальные механики только качали головами. Конечно, у Мертенса не было никаких реальных шансов найти Хартманна. Это был лишь эмоциональный порыв, но именно он говорил о том, насколько сильна была дружба между механиком и пилотом.

На следующее утро после возвращения Хартманна на аэродроме увидели характерную фигуру Мертенса. Под глазами у него были черные круги, щеки ввалились, и он едва не падал от усталости. Хартманн побежал ему навстречу, и когда тот увидел своего пилота, его измученное лицо расплылось в улыбке. Не говоря ни слова, они обнялись, и всем окружающим было ясно, что эти двое готовы от дать жизнь друг за друга.

Опытом, полученным при «путешествии» за линией фронта, Хартманн всегда охотно делился сначала с пилотами Люфтваффе, а спустя много лет и с летчиками Бундеслюфтваффе ФРГ:

«Я всегда говорил своим подчиненным, что если они попадут в плен и им удастся бежать, то следует передвигаться только по ночам. Никогда не двигайтесь днем. Вы рискуете неожиданно столкнуться с противником, или он вас сам может заметить. Днем вас может ждать много неприятных неожиданностей.

Когда же вы передвигаетесь ночью, то вас нельзя застать врасплох. Преимущество на вашей стороне. Если вас окликнут на любом языке, то сразу же прыгайте в темноту. Большинство врагов ночью спят, поэтому найдется не слишком много глаз и рук, чтобы вас заметить и остановить, и не слишком много стволов, готовых в вас выстрелить.

Я всегда подчеркивал своим подчиненным во время войны и после, что главное – самодисциплина и никогда не пытаться бежать днем. Это правило навсегда отпечаталось в моей памяти, когда я лежал на песке на берегу того ручья. Не торопитесь и дождитесь ночи. Темнота ваш друг».

29 августа в бою с «Аэрокобрами» в районе г. Амвросиевка был сбит и пропал без вести командир 9./JG52 лейтенант Бертольд Кортс. Он имел на счету 113 побед и по странной иронии судьбы именно в тот день был награжден Рыцарским Крестом. Спустя три дня – 2 сентября – вместо него командиром эскадрильи назначили Хартманна.

6–8 сентября эскадрилья действовала с аэродромов Гришино, в 8 км северо-западнее Красноармейска, и Богуслав, в 14 км юго восточнее Павлограда, а потом перелетела на аэродром около юго восточной окраины Днепропетровска. В течение 15–20 сентября Хартманн сбил одиннадцать советских истребителей, преодолев рубеж в 100 побед.

24 сентября 9./JG52 переместилась на аэродром около поселка Новое Запорожье, в 15 км западнее Запорожья. Действуя оттуда, ее командир до конца месяца записал на счет еще девять Ла5 и пять «Аэрокобр».

Стремительный рост числа побед Хартманна сделал его объектом пристального внимания. Некоторые в JG52 считали, что в большом количестве сбитых им самолетов есть что-то подозрительное. Однажды Хартманн от своего ведомого фельдфебеля Карла Юнгера узнал, что командир 8./JG52 лейтенант Фридрих Облезер в разговорах с другими пилотами выражал сомнение в достоверности его побед.

В этом немецкий ас, сам имевший к тому времени на счету уже больше 60 самолетов, был чем-то схож с отдельными российскими знатоками из числа «ура-патриотов». Правда, на этом их схожесть и кончается. У последних есть только кабинетные рассуждения, корректные или некорректные, это отдельный разговор, а Облезер получил возможность проверить подлинность засчитываемых Хартманну побед на практике.

Узнав о ходящих разговорах, Хартманн отправился к командиру III./JG52 гауптману Гюнтеру Раллю: «Облезер из 8-й эскадрильи говорит другим пилотам, что он не верит в подлинность моих побед!» Брови кавалера Мечей к Рыцарскому Кресту, успевшего уже одержать 200 побед, удивленно поползли вверх: «Ну я-то знаю, что они подлинные! Я знаю рапорты очевидцев и все подробности. Что я должен сделать?» Хартманн ответил, что хочет, чтобы Облезер совершил несколько вылетов вместе с ним. Ралль кивнул: «Конечно, я отдам такой приказ!»