Избавление - Василий Соколов

- Как говорил один болгарский товарищ: "Една кровь, една свобода", поддержал Жуков.

- Правильно говорил. Кто же этот товарищ, если не секрет?

- Секретов от командующего на этот счет у меня почти не осталось. Правда, в голове много держится, но иного порядка, - усмехнулся маршал Жуков, вызвав усмешку на лице Толбухина. - Перед тем как вылететь сюда, Верховный велел мне встретиться с Георгием Михайловичем Димитровым...

- Он в Москве сейчас?

- Работает секретарем Заграничного бюро Центрального Комитета Болгарской рабочей партии коммунистов. И вот буквально перед отъездом мы встретились. И знаете, что мне сказал товарищ Димитров? Хотя, говорит, вы и едете на 3-й Украинский фронт с задачей подготовить войска к войне с Болгарией, войны наверняка не будет. Болгарский народ с нетерпением ждет подхода Красной Армии... Вас встретят не огнем артиллерии и пулеметов, а хлебом-солью, по нашему славянскому обычаю. У нас, говорит, много общего: една кровь, една свобода.

- Верю, - живо поддакнул Толбухин. - А более конкретно о нынешней ситуации в стране не говорил? Скажем, о подмоге нам патриотических сил?

- Говорил, и весьма убедительно, - ответил Жуков. - Товарищ Димитров прямо и категорично заявил, что успехи советских войск, в частности вашего фронта, на юге оказали большое влияние на усиление народно-освободительного движения, на рост партизанских сил, которые готовы спуститься с гор и поддержать народное восстание. Вам что-либо известно о готовящемся восстании?

- Кое-какими сведениями располагаем. Наш разведотдел установил радиосвязь с болгарским повстанческим движением. Только о размахе его трудно пока судить.

- Центральный Комитет компартии Болгарии, партизанский штаб и вообще патриотические силы, как заверил Димитров, взяли твердый курс на всенародное вооруженное восстание.

- Товарищ Димитров не говорил, когда оно начнется?

- Точной дат не было указано, но вспыхнет с подходом Красной Армии.

Толбухин почувствовал, что маршал утомлен, и оставил его наедине со своими размышлениями. Сам же Жуков, разохотясь, не хотел молчать и вновь заговорил, повернувшись к собеседнику лицом:

- Болгарин он великий, много перенесший во время фашистского судилища. Революционер до мозга костей... И за ним пойдет... поднимется народ на восстание. А мы, военные, должны знать свою задачу, преждевременно не зачехлять оружие...

- Понимаю, Георгий Константинович, - согласился Толбухин и добавил: Только, думаю, сбудутся заверения Димитрова, он слов на ветер не бросает.

Они приехали в Южную Добруджу и сразу попали на наблюдательный пункт, размещенный невдалеке от границы, в старом, покинутом хозяевами имении. В особняке устроились для оперативной работы и отдыха штабисты, а наблюдение велось с рядом расположенной полуразваленной вышки. Маршал Жуков, одетый в защитного цвета комбинезон, пожелал сразу подняться, несмотря на уговоры поесть, на наблюдательный пункт. По обитой винтовой лестнице, жестко хрустя источенными временем камнями, он легко взобрался наверх. Болгарская граница, без каких-либо видимых признаков, что это граница и что именно здесь должны развернуться бои, пролегала по высохшему за лето руслу речушки; абрикосовые и вишневые сады придавали этой местности совсем мирный вид. Никакой концентрации войск не замечалось, лишь на заставе по двое ходили взад-вперед пограничники, отрабатывая строевой шаг. Жуков усмехнулся, увидев, как они маршировали крупным шагом, взбрасывая кверху ноги и держа на плече колеблемые на поворотах длинноствольные винтовки.

Маршал посмотрел на ручные часы и, обращаясь к рядом стоявшему Толбухину, сказал:

- Ничего себе, усердно маршируют. Будто и впрямь готовятся к какому-то параду... Пойдем к столу.

После застолья, в котором преобладали заказанные маршалом рыбные блюда, Георгий Константинович захотел отдохнуть, и его отвели в комнату командующего с двумя широкими кроватями со взбитыми подушками и перинами.

- Перины уберите, не люблю под ними париться, и без того пропотел в войну, - сказал Георгий Константинович, и Толбухин невольно посочувствовал: "Все-таки достается ему в войну. Где туго, туда и толкают Жукова". А вслух сказал совсем другое:

- Товарищ маршал, как с открытием боевых действий, на какой час назначаете?

- Завтра на рассвете, полагаю, парад будем принимать от них! рассмеялся Жуков.

Толбухин ушел к себе в рабочую комнату, уставленную телефонами, но ни к одной трубке не притронулся: было запрещено вести переговоры открытым текстом, и поэтому с вызванными командирами разговор велся лично, с глазу на глаз.

Раньше всех прибыл генерал Жданов. Широкогрудый, с крупными чертами лица, на котором в складках, спадающих двумя насечками вниз, и в упрямстве глаз выражалась сильная воля. Он был под стать своему ударному кулаку 4-му гвардейскому механизированному корпусу, с которым таранил врага аж с донских степей.

- Готов? - спросил Толбухин.

- Так точно!

- А настроение экипажей? Как личное самочувствие?

- У танкистов заповедь: есть приказ - заводи моторы и двигай, ответил Жданов. - Что же касается моего самочувствия, то готов действовать по принципу: "Делай, как я!"

- То есть? Ломать, крушить?

- Разумеется!

- Ну вот могу тебя обрадовать: приказа такого не дам и не жди. Пойдешь во втором эшелоне.

- Это не радость, а огорчение.

- Как хочешь, так и понимай. - Поговорив еще о том о сем, командующий отпустил не в меру горячего Жданова, наказав, однако, не терять наступательного духа.

Без вызова, по личной инициативе, напросился на прием генерал Шмелев, чья армия занимала юго-западные районы Румынии.

- Что у вас ко мне? - спросил Толбухин.

- Частная просьба, товарищ командующий. Не совсем, правда, но... все же частная.

- Слушаю.

Шмелев доложил, что у него в хозяйстве есть известный командир батальона майор Костров... Воюет без руки, храбрец из храбрецов, и, между прочим, уже здесь, в Ясско-Кишиневской операции, столкнулся с вражескими солдатами чуть ли не на грудки - там рука у него и отпала...

- Как отпала? - привстал Толбухин, глядя на Шмелева удивленными глазами.

- Точнее говоря, отпала-то не рука, а протез...

- Безобразие! Куда вы глядите?

- Но, товарищ командующий, - развел руками Шмелев, - как же я мог углядеть, протез ведь... Потому и пришел, чтобы доложить... На мой взгляд, его надо куда-то перевести. Не ходить же ему в атаки без руки.

- А кто вам мешает? Решайте своей властью, куда послать офицера. А ежели что случится - пеняйте на себя. Инвалид ведь, подлежит списанию подчистую... - Толбухин выжидательно поглядел на Шмелева. - В этом и заключается ваша частная просьба?