Избавление - Василий Соколов

- Не совсем. Я слышал, маршал Жуков прибыл на наш фронт. Разрешите обратиться к нему?

- Зачем он понадобился вам? - без обиняков спросил Толбухин.

- Мне хотелось выразить маршалу Жукову признательность, что он по моему рапорту лично вмешался в судьбу Кострова...

- Полагаю, не время отвлекать заместителя Верховного, - прервал Толбухин.

- Нет, как раз удобный случай, пока затишье на фронте, - уже настойчиво продолжал Шмелев. - Генерал Ломов, замешанный в деле Кострова, не перестает чинить препятствия, проще говоря, умеет давить своей личностью.

- Поду-у-ма-ешь, велика шишка этот Ломов! - насмешливо проговорил Толбухин.

- Как-никак, тылом ведает и через медслужбу фронта домогается демобилизовать Кострова, - возмущенным тоном произнес Шмелев и, видя, что Толбухин насупился, как бы не желая этого неприятного доклада заместителю Верховного, добавил: - Кстати, с Георгием Константиновичем я давно знаком и хочу повидаться...

- Ну, раз знакомы, не могу перечить. Маршал Жуков сейчас отдыхает вон там... - кивнул Толбухин на дверь смежной комнаты.

Шмелев, обрадованный, подождал с минуту, прежде чем спросить:

- Разрешите лично обратиться? Пережду, пока маршал проснется.

- Пожалуйста, не возбраняется. Кстати, и этого майора держите наготове. Вдруг маршал захочет лично увидеть.

- А он давно наготове. В приемной ждет.

Шмелев вышел и уселся рядом с Костровым. Скоро из рабочей комнаты вышел и Толбухин. Он по привычке кивнул всем, подошел к майору, протянул ему руку, подержал в своей ладони, иногда поглядывая на пустой рукав.

- Что ж, браток, война тому помеха... Война... Посидите пока... Уладится, уладится все... - Говоря это, Толбухин чувствовал себя в чем-то виноватым, морщился, затем обратился к адъютанту, чтобы, когда проснется маршал, пропустил к нему на прием и генерала, и вот этого уважаемого товарища майора. Сам же пошел в разведотдел - благо разведчики размещались поблизости, в посадках, укрывших фургон.

Начальник разведки фронта доложил Толбухину:

- Новостей полно. Радиоперехватчики не успевают записывать, эфир буквально забит голосами. Из Перника, там, кажется, шахтеры... передают обращение, что точат ножи...

- Какие ножи? Против кого? - нетерпеливо перебил Толбухин.

- Ясно, против правительственных войск, если они попытаются оказать нам сопротивление. Из Софии поступили сейчас сразу две радиограммы. Первая о том, что патриотические силы разоружили немецкий полк, вторая, более важная: правительство Филова согласно на перемирие и объявляет войну Германии...

- Это пока на словах, а на деле... Лавируют эти сменные правительства! Еще что? С ближних к нам подступов, из Варны ничего не поступило?

- Есть и из Варны. Болгарское подполье радирует, что немцы топят собственные боевые корабли в бухте. А второе сообщение - вот оно, подкинуто к нам через границу... - и начальник разведки протянул напечатанную крупным шрифтом листовку.

- Прочитай вслух, - попросил Толбухин и присел с краю стола.

- "Добре дошли! - добро пожаловать! Мы ждали вас, братья красноармейцы. В наших сердцах эхом отзывался каждый салют в честь ваших побед. И ждали мы вас не сложа руки. Жертвами, принесенными тысячами наших товарищей, своей кровью мы скрепили свое братство с партизанскими движениями на территории порабощенной Европы и завтрашнее братство народов всего мира. Мы с радостью и удовлетворением отдаем вам честь и приветствуем вас - добро пожаловать на нашу границу! Наша близость и наша воля к борьбе с угнетателями народа является гарантией того, что Болгария будет свободной, независимой и демократической!

5 сентября 1944 года".

"Да, болгары не собираются воевать со своими русскими братьями, вновь утверждался в собственном мнении Толбухин. - Ну а если профашистские ублюдки из правительства отдадут приказ, погонят войска на бойню? Что же тогда?"

Озабоченный и не находивший решения, Толбухин угрюмо зашагал вдоль посадок. И не заметил, как зашел в особняк.

В приемной по-прежнему сидели в ожидании Шмелев и Костров.

"Страдают", - уже с недовольством подумал Толбухин и удалился к себе в рабочую комнату.

И потянулись к нему с докладами. Начальник артиллерии, молодой, прекрасный знаток своего дела генерал Неделин, вкратце изложил план артподготовки. Затем вошел тощий, поджарый, с опалым лицом и пронзительно-черными глазами генерал авиации Судец. У него одна забота: "Авиация готова на штурмовку, дайте приказ, по каким объектам наносить бомбовые удары". Уходя, он столкнулся чуть ли не лоб в лоб с командующим Дунайской военной флотилией контр-адмиралом Горшковым, одетым парадно, с кортиком на боку. И Судец невольно задержался в дверях, слушая его четкий, немножко горделивый, как и у всех моряков, доклад:

- Дунайская флотилия ждет сигнала выхода на операцию. Надеюсь, вместе с нами выступят и моряки Черноморского флота... Боевой курс держим на Варну и Бургас...

Толбухин слушал, и не понять: соглашается или нет. Пожевал губами, встал и объявил:

- Морякам разрешаю действовать, и немедленно. Нам стало известно, что немцы топят свои неудравшие корабли в варненской бухте. Надо блокировать порты и не выпустить ни одного корабля! - Махнул рукой в дверь генералу Судецу: - А вы потерпите... Чтобы ни одного вылета не было над территорией Болгарии! И артиллерийской подготовки не будет. Пушки загремят тогда, когда раздадутся выстрелы с той стороны, - уже негромко, словно самому себе, проговорил Толбухин.

Проснулся Жуков, из комнаты вышел свежим, побритым.

Навстречу ему шагнул Шмелев:

- Товарищ Маршал Советского Союза, разрешите доложить?

- Докладывайте... - проговорил Жуков и пристально вгляделся в лицо, заулыбался крупно, притягательно. Шмелев почувствовал, как напряжение вдруг спало, сразу ответил на его зовущую улыбку:

- Мы с вами не раз встречались, товарищ маршал.

- Помню-помню, - закивал Жуков и, как давнего знакомого, пригласил его к себе в комнату.

Вид у Шмелева был усталый, изморенный, и, прежде чем заговорить, маршал усадил его на стул, сам же не сел, обошел вокруг стула, оглядел генерала со спины. Гимнастерка у него сзади под лопатками была мокрая, а в сухих местах покрыта белесой пылью.

- Горбом дюжим? - располагающе спросил маршал.

- Достается, Георгий Константинович. Пыль - не продыхнуть, адово пекло... И - марши, марши... - кивал головой Шмелев. - Но я, товарищ маршал, не о себе пекусь. Со мною вот майор, с рукой у него, того... - и он ладонью провел себе выше локтя, давая понять, что руки нет, чем озадачил маршала. - Отсечена, - рухнул одним-единственным словом Шмелев. Но я по настоянию самого майора Кострова оставляю его в войсках и хочу перевести в оперотдел штаба армии.